Через окно лестничной клетки у него был хороший обзор на квартиру Алека Вона. Казалось, что урод был полной тайной — о нем нигде не нашлось ни единой записи — и, поскольку Боянский не заставлял своих арендаторов подписывать договора о съеме жилья, Кокс не мог быть уверен, что гребаный владелец дал ему настоящее имя.

Да ну нахер. Он ждал на углу, в квартале от здания, большую часть дня. Помимо какого-то пьяного куска дерьма, который, должно быть, вырубился где-то на лестнице, он не увидел ни одного человека, который пришел бы или ушел.

Кокс завел свой Бьюик, готовясь сорваться, но замер, когда, молодая девушка, или даже подросток, подошла к лестнице. Упругие черные кудри были стянуты назад в хвостик, и поверх свитера на ней была жилетка, джинсы, разорванные на коленях, и черные берцы, благодаря чему она выглядела скорее, как студентка, чем как уличная крыса. Красивая, по тому, что он мог видеть, с ее медово-коричневой кожей и стройной осанкой. Если бы Юлий был рядом, Кокс мог бы срубить за нее денег.

Она поднялась по лестнице и забралась через окно лестничной клетки. Кокс почти подавился, когда она остановилась перед квартирой 103.

— Так, так. Что же, бл*дь, это у нас такое? — пробормотал он, хватая бинокль, лежащий рядом с ним.

Она вытащила руку из кармана и постучала в дверь. Один раз. Два. Приложила ухо к двери и снова постучала.

Прошла минута, и девушка проскользнула вниз по лестнице, оглянувшись через плечо, как будто ее научили оглядываться, и пошла по тротуару.

Кокс подъехал вперед, оставаясь на приличном расстоянии, наблюдая, как она надела шлем, запрыгнула на скутер и сорвалась с места.

Он последовал за ней по улицам, держась на расстоянии около дюжины автомобилей позади, пока она не доехала до того, что казалось старой церковью. Она спрыгнула со скутера, размахивая шлемом в руке, дошла до двери и исчезла за ней.

Знак, висящий на здании, гласил «Прибежище», что было написано большими буквами на староанглийском, а под ним «Молодежный хостел». Улыбка скользнула по лицу Кокса, он поднял сотовый телефон рядом с собой и набрал номер.

— Чего тебе? — намек на презрение в голосе Брэндона говорил Коксу, что он все еще таил сильную злобу после их последней встречи.

— Услугу.

— Я знаю, что ты не просишь об е*аной услуге просто так.

— Тогда, наверное, тебе все равно, кто убил твоего младшего брата.

Последовала долгая пауза, прежде чем Брэндон наконец сказал:

— Я слушаю.

— Мне нужно, чтобы ты нашел девушку. Выглядит, как результат смешения рас. Кожа светлая. Вероятно, студентка. Как-то связана с убийцей. Она в «Пристанище». Я не знаю, одна она здесь живет или с кем-то. Избавься от других. Ее приведи ко мне. Живой.

— Считай сделано, — без колебаний ответил Брэндон.

— О, и просто смеха ради, попроси кого-нибудь заснять это на видео. Пожалуй, отправим собственное послание этому ублюдку.

Кокс улыбнулся презрительному смеху на той стороне трубки.

— Черт, да, — ответил Брэндон.

Глава 44

Обри

— Мои дорогие жители Детройта... — На экране Майкл, чьи губы образовали жесткую линию, и камера сфокусировалась на его дрожащем подбородке. — С тяжелым сердцем и... — он прочистил горло, — ... такой болью, что я... — закрыв лицо рукой, он покачал головой так, что меня саму потрясло. — Я потерял кого-то настолько... дорогого мне. Моя жена, Обри Каллин, была похищена и считается... — голос мудака дрожал, пока он говорил. Театральная показуха, должно быть, истощила его. — Мертвой. Я предлагаю большую сумму денег любому, у кого может быть информация о ее похитителе, коим считается Ахиллес Х. В предыдущем видео он угрожал забрать то, что я ценю больше всего. И… — Каллин разразился рыданием, достойным смеха. — … он сделал это. И я хочу справедливости. Моя жена не умерла зря. Она принесла так много в этот город, и я прошу вас, мои замечательные жители, помочь мне найти ее убийцу. Помогите принести ей справедливость, которой она заслуживает.

— До чего же конченый душевно больной придурок, — сказала я, лежа рядом с Ником на кровати, пока мы смотрели новостной отчет на его ноутбуке. — Как будто ему было не насрать на меня! — Я положила руку на грудь Ника, сжав ладонь в кулак. — Ооох! Если бы у меня был пистолет... — Я впилась в его живот, но хлопнула рукой по своему рту, когда поняла, что сделала. — Прости.

— Полегче, револьверные губки, — на его щеках появились ямочки от усмешки, глаза сверкали от юмора. — Мне нравится, когда ты злишься. Это как прелюдия.

Я улыбнулась.

— Так тебе нравится агрессия, а? — спросила я, крадя возможность заглянуть ему в голову. — Хочешь, чтобы я связала и отшлепала тебя?

Он вздрогнул, хотя не могла сказать, притворяясь или нет.

— Не дразни меня.

— Ник... когда мы были вместе на днях, я хотела спросить тебя. Был момент, когда... — Мой желудок сжался, когда его взгляд дернулся в сторону от меня. — ...ты казался другим. Словно... что-то еще... что-то темное было внутри тебя, и ты… пытался спрятать его от меня. — Тем не менее его взгляд увильнул от меня. — Я чувствую, что в тебе есть что-то еще. — Развернув свой сжатый кулак, я схватила его за руку. — Я хочу, чтобы ты знал, Ник. Мне понравилось то, что я увидела. Я не боюсь этого.

— Что именно ты видела? — интерес в его голосе сказал мне, что я на правильном пути, и невинное движение его языка по губам включило мои датчики хищницы. Я хотела взять эти сладкие губы в рот и укусить.

— Я увидела страдающий разум. Конфликтующий. Знаю, что часть тебя хочет причинить мне боль. Наказать меня за то, что произошло. Другая часть тебя... спокойная, гуманная сторона хочет отбросить эти мысли и коснуться меня нежными руками. — Я подняла его костяшки пальцев к губам, закрыв глаза, когда поцеловала их. — Я хочу их обе. — Возможно, объединение двух желаний может исцелить его разорванный разум.

— Я же сказал тебе, Обри. Ты больше не мое возмездие. Я не хочу причинять тебе боль.

— Я не говорю, что ты сознательно хочешь причинить мне боль. Но думаю, что в глубине души, что-то внутри тебя жаждет положить конец твоей боли.

Грудь Ника поднялась, и он отвел глаза от меня, как будто просьба заставила его нервничать.

— О чем ты говоришь?

— Я говорю, что не хочу, чтобы ты прятался от меня. Если это то, что удерживает тебя на расстоянии. Если поэтому ты надевал перчатки, когда впервые коснулся меня. Зачем сдерживаться, когда ты внутри меня. Я хочу, чтобы обе стороны соединились — ненависть и нежность. Хочу показать тебе что… я понимаю обе стороны. — Я мгновение пожевала внутреннюю сторону губы, пытаясь тщательно подобрать слова. — Что бы ни случилось в конце этого... Я дала тебе всю себя. Свои страхи. Свои желания. Это все твое. И теперь я хочу всего тебя.

Он толкнул меня на спину и оседлал мое тело. Руки по обе стороны от меня, он поймал меня в ловушку своим массивным телом, зажимая меня между мощными бедрами.

Я не сопротивлялась ему. Не хотела. Вместо этого ждала его — скажет ли он, отвалить, или нет, ждала хотя бы толики намека на то, что я была права. Что он сдерживался.

— У меня есть более темная сторона, Обри. Не уверен, что ты захочешь влезть в это дерьмо.

— Но я хочу.

Было ли это во мне с самого начала или являлось результатом моей испорченной жизни с Майклом, но часть меня тянулась к темноте. Жаждала тот вид секса, который повышал мой адреналин. Я хотела, чтобы мы оба распадались на кусочки, разрушались, погибали до тех пор, пока не открылись бы полностью. Я хотела сломить с ним неуверенность и пасть пред жаждой его грубых рук на моей плоти. Секс с ним был идеален, но я хотела его хаос. Хотела, чтобы он оскорбил меня страстью, выпустил свой гнев на волю. Но не был таким грубым и жестоким, каким был Майкл, или те мужчины со своими грязными лапами. Мне нужен неукротимый секс. Первобытный. Мощный. Раскованный. Красивый, но смелый. Я хотела почувствовать его глубоко внутри себя.

Стон Ника отдался вибрацией на моих губах, стал громче, когда мои руки скользнули по его животу. Прижав подбородок к моему, он раздвинул мои губы, и в мгновение наше дыхание смешалось. Живот стянуло от ожидания того, что должно было произойти. Захватив мои волосы, Ник провел языком по моему рту, прежде чем протолкнуть язык между моими зубами и станцевать танго с моим, из-за чего волны жара бросились прямо к моему центру, так как этот мужчина уничтожил все мои представления о поцелуях.

Похороненное под броней, сталью, которая охраняла его сердце и держала в клетке его душу, было что-то более глубокое, темное. Болезненное. Я хотела разорвать это и разоблачить его секреты, приласкать их, чтобы я могла их успокоить.

Угроза в его глазах оживляла меня. Я понятия не имела, чего ожидать. Открыла коробку с надписью «Опасно!» со всех сторон, и, возможно, щелкнула выключателем детонатора, угрожая разорвать себя на миллион кусочков. Однако, какая бы тьма ни скрывалась в его тенях, я хотела ее. Я поймала ее искру вчера, когда мы впервые занялись сексом. Тогда Ник связал мне руки, как будто что-то еще сражалось внутри него, и освободил меня, предпочел заставить меня коснуться себя. Мне нужно было знать, как далеко он зайдет. Как далеко простирается его глубина?

— Ты уверена в этом? — спросил он.

А чертово небо голубое? Конечно, я была уверена. Я хотела, чтобы он увидел что-то еще, что-то, кроме размытых краев его будущего.

— Да.

Я провела языком по внутренней стороне зубов, когда Ник наклонился к тумбочке и вытащил из ящика черную ткань — возможно, ту же черную ткань, которую он использовал, чтобы завязать мне глаза в ночь, когда похитил.

— Это насилие, оно... оно в моей крови. Я не хочу причинять тебе боль, Обри.

— Я думаю, мы убедились, что ты не способен причинить мне боль, Ник.

Его грудь вздымалась с каждым вдохом, интервалы между которыми становились короче, его зрачки расширялись, как будто он каким-то образом получал кайф от этой мысли. Боже мой, какой терзаемой и оскорбленной женщиной это сделало меня, раз я испытываю восторг от того, что грядет? Возможно, у меня была уверенность, что мужчина не причинит мне вреда, но это была единственная карта, которую он пока показал мне. Что за извращенные удовольствия скрывались за этой улыбкой, за уверенным голубым взглядом, еще предстояло увидеть, и я не могла дождаться, чтобы сделать себя желанной жертвой.

Раньше я никогда не отдавала руководство мужчине, никогда не позволяла полностью контролировать себя. Это приходило с доверием. Его было тяжело заработать, и после опыта в ванной я решила, что Ник был единственным человеком на планете, за которым я последую в воду так, как и последовала.

Меня беспокоило, что он держал свои желания на коротком поводке — чувствовал, что не может полностью отпустить себя со мной. Это было тем, что я могла вернуть ему.

Меня нельзя было назвать хрупкой женщиной. Я была ожесточенной. Обученной противостоять даже самым мрачным желаниям. Маленькой части меня было стыдно признаться, что я находила утешение в этой темноте. Что я жаждала порочности и боли. Не глубокой, проникающей боли, как порезы, которые я переносила от ножей Майкла, или кнутов, которые он использовал на моей спине, а животное желание впиться когтями, кусать, ударить, разорвать его на части, не в силах выдержать мысль о том, что его не будет во мне. Вот что я думала о Нике.

Если я правильно его прочитала, он тоже этого хотел.

Ник снова открыл ящик рядом со мной, и звон у меня над ухом заставил меня повернуться, чтобы увидеть длинное лезвие, которое он положил на ночной столик. Я заставила себя сглотнуть, мое сердце подпрыгивало в грудной клетке, кровь стыла от паники. Возможно, он неправильно понял.

Мне нужна была страстная боль. Не увечье.

С края кровати жар от его взгляда прожигал дыры на моем лице, а я изучила острые зубцы ножа и подняла свой взгляд на Ника. Я подозревала, что могущественные, хищные глаза изучали меня, ища какие-то признаки страха.

Я правильно прочитала его. Я оказалась права на его счет и собиралась доказать это. Даже если бы на мгновение он подумал, что может причинить мне боль, в моем сердце я знала, что он не мог. Эта темнота под поверхностью была яростью от его боли, и я намеревался дать ему освобождение — то самое освобождение, которое он показал мне в ванной. Эйфорию от победы над страхом, призраками, которые держали нас на расстоянии. Я хотела, чтобы он сломил тьму, как и я сломила страх перед водой.

Я откинулась на подушку и, сдавшись, кивнула.

Резкий рывок его брови вверх был последним образом, который я унесла в темноту, что пришла с повязкой на глаза.

Только звук разрыва, движение холодной рукояти по моей груди и слабая прохлада на коже были кратким предупреждением, прежде чем он зажал мои руки за спиной, используя рукава рубашки, которую я позаимствовала.