Его глаза сузились.

— У меня вопрос. Ты совершенно одна в этом доме. Почему ты не сбежала? Не позвала на помощь?

Когда его губа дернулась вверх, я выстрелила ему в плечо.

— Черт побери! — Пистолет выпал из его хватки, и он прижал свою здоровую руку к ране и бросился на меня.

Он резко протянул ко мне руки, лишившись опоры, и я ударила кулаком в его лицо, его голову повело в сторону. Я оттолкнулась от пола, чтобы встать, не выпуская его из виду и вырвала телефон, что был прикреплен к его бедру.

Пролистывая номера, я нашла Майкла.

— Звони ему.

Часть меня не могла поверить, что я собиралась сделать что-то настолько опасное и глупое. Броситься обратно на колени ублюдка. На этот раз я, вероятно, не выберусь живой. Но я не могла позволить, чтобы Ника убили. Не после того, как он спас мне жизнь, заботился обо мне и освободил меня. Я полюбила его. И какая бы ни была причина, уйти было не вариантом.

Если что и можно было сказать о стойкости сердца: оно отказывалось принимать поражение и бросить то, чего оно больше всего желает. Возможно, это была моя воскрешенная вера в любовь, которая заставила меня бороться за то, что я хотела, хотя знала, что игроки на поле гораздо сильнее меня.

Или, может быть, я просто выжила из ума.

— Пошла ты.

— Черт возьми, Кокс. Не заставляй меня стрелять в другое плечо. Ставлю на то, что с такого расстояния я, как пить дать, попаду.

Его глаз дрогнул, и он вырвал телефон из моей руки.

— С твоего мелкого парня, вероятно, уже заживо содрали шкуру.

Я проигнорировала его слова и желание ударить его по лицу.

— Я хочу, чтобы ты сказал ему, что нашел меня. И Ахиллеса X. Понял? Нас обоих. — Пока Кокс лежал подо мной, я вдавила дуло пистолета в его лоб. — Облажаешься, будешь собирать свои мозги вместе с пальцами рук и ног по полу.

Глава 49

Ник

Темнота. Холод. Я открыл глаза, туман заволакивал мой взор, и увидел перед собой комнату, двигающуюся и никак не обретающую фокус. Потянув руки, понял, что меня связали.

Острый угол вжимался в мою спину, и я сморгнул туман, чтобы увидеть сверло над головой. Что-то врезалось мне в лоб, когда я попытался посмотреть вниз. Я был привязан веревками.

К промышленному вертикальному фрезерному станку.

Лицо Каллина появилось в поле зрения, и та чертова улыбка, которую я так ненавидел, растянула его губы.

— Печально известный киллер Око за Око, — он поднял черную лыжную маску, прежде чем бросить ее через плечо. — Добро пожаловать! Я очень долго ждал тебя. Скажи, как мне к тебе обращаться? Око за Око? Алек Вон? Что предпочтешь?

— Ник. Ник Райдер.

Его глаза сузились.

— Ник Райдер мертв, мой друг. Очень доверенный источник уверяет меня, что его застрелили в голову.

— Ну, твой доверенный источник — дерьмо. Или так, или ты видишь мертвецов.

Его губы сжались на мгновение.

— Жив ты или нет, твое имя для меня несущественно. Мой начальник полиции рассказывал, что ты принес хаос команде «Миля-7».

— Мужик, нахер эту команду, — по голосу справа от меня стало ясно, что в комнате есть еще головорезы.

— Меня беспокоит не команда, — продолжал Майкл. — Меня беспокоит то, что ты украл мою жену! — Его губа скривилась, когда он зарычал. — И я хочу ее вернуть!

Мой разум пробежался по тем пыткам, которым меня могли подвергнуть, пока я был в отключке. Проблем с дыханием не было. Несмотря на туман, я мог видеть, так что глаза не выкололи. Тошноты, онемения или покалывания в любом месте не было.

— Боюсь, не того ты взял. Видишь ли, я не скажу тебе ни хрена.

Его рык преобразовался в злобную усмешку, которая предупреждала о боли.

— Знаешь, у разметочно-сверлильного станка, говорят, точность до десяти тысячных дюйма. Я мог бы сделать тебе лоботомию прямо здесь.

— Превосходно. Уверен, что после этого у меня останется возможность вспомнить, куда я сунул твою жену.

С силой зажмурив глаза, Каллин размял плечи, и его ноздри задрожали.

— Знаешь, мой отец был машинистом. Фактически, он работал на этом самом заводе, когда был ребенком. Синий воротничок самого низшего ранга.

— Да что ж это за пытка такая? Решил убить меня уроком твоей чертовой родословной?

Я поймал вспышку белого прежде, чем боль прорезала мою челюсть.

Каллин размял кулаки и стряхнул рукой, пока тупая боль пульсировала в моих зубах.

— Как я уже говорил... мой отец много лет работал на заводе. Когда возвращался домой, напивался, пока едва мог удержаться на ногах. Каждую. Е*аную. Ночь. И когда он был пьян, ему нравилось находить мою мать или меня, если я оказывался у него на пути. По любой причине, которую он только мог найти, чтобы выбить дерьмо из нас двоих, он это делал, — он помолчал мгновение, прищурив глаза. — Однажды мне подарили подарок. Это было колечко от молодой девушки, с которой я подружился. Ничего особенного, кроме того, что я никогда не получал подарков. У меня никогда не было друга. Я даже не понимал, что такое «дружба», пока она не появилась. Даже тогда я изо всех сил старался отыскать в этом выгоду, но нашел... любопытство, — наклонив голову, он расхаживал рядом со мной. — Мой отец, задира, как и всегда, нашел кольцо и забрал его у меня. Когда я начал драться, чтобы вернуть его, вошла моя мать. Он убил ее у меня на глазах. После, в течение недели, он держал меня привязанным к машине в сарае, где он проводил свои пьяные ночи, избивая меня. Пытая. Делая все, что хотел, потому что всем в этом сраном районе было плевать на очередного ребенка ублюдка.

Понимание ударило по внутренностям, как кувалдой.

— Ты... тот мальчик, о котором мне рассказала Обри.

Его брови взлетели вверх, губы растянулись в слабой улыбке.

— Ах, вы с моей женой вели интимные разговоры обо мне. Польщен, — он фыркнул, облизнул губы. — Знаешь, в чем проблема этого города? Не преступность. Не недостаток денег. Даже не проблема черных или белых, — пальцы сжались в кулак, пока он стоял рядом со мной. — Это отсутствие амбиций. Целый класс ленивых, лишенных амбиций у*бков, у которых нет ничего лучше, чем каждый день ходить на одну и ту же сраную работу, а потом возвращаться домой и пить, выбивая дерьмо из своих семей, — вдохнув, он покачал головой и снова принялся расхаживать. — В конце концов, меня нашли. Спустя недели ада кто-то наконец заметил, что я пропал без вести. Меня увезли от отца и перевезли в пригород, где меня вырастил стоический, но успешный мужчина — адвокат — и его жена. До чего же это была другая жизнь. Раньше я никогда не мечтал о колледже. Никогда не надеялся достичь большего в жизни, чем стать гребаным стажером в механическом цехе. И все же посмотри на меня, — проведя руками по бокам, он наклонил голову и улыбнулся. — Теперь я управляю этим гребаным местом. Я владею этим городом. Насколько это иронично? Магазин, который принадлежал моему отцу, которому принадлежал я, теперь мой! — Улыбка на его лице сменилась серьезным выражением. — За все это время я никогда не забывал об Обри. Никогда не забывал ту маленькую суку, которая утверждала, что она — мой лучший друг, и все равно не сказала ни слова, когда я пропал без вести. — Его взгляд, направленный за меня, сказал мне, что он погрузился в воспоминания. — Я вернулся за ней. Нашел ее. Преследовал ее ночь за ночью. Записался на один из ее уроков терапии. Я решил отдать ей то, что чувствовал каждую ночь, когда мой отец приходил воплотить в жизнь мое наказание, пока она уютно лежала в своей постельке, не задумываясь о том, что со мной произошло, — от дьявольской ухмылки на его губах меня омыло желанием разорвать веревки и разбить его чертово лицо. — Это безнадежное чувство, когда ты хочешь, чтобы кто-то попросту убил тебя.

Должно быть, он каким-то образом манипулировал ею, чтобы вызвать к себе жалость. Чувством вины заманил ее в ловушку под названием «брак». Ни одна другая причина не могла объяснить того, что, черт возьми, должно было произойти, чтобы заставить такую женщину, как Обри, такую сильную и упрямую, выйти замуж долбанутого психопата, вроде Каллина.

— Первая работа, которую я получил после колледжа, была интернатурой в юридической фирме моего приемного отца. Заработав денег, я заплатил человеку в тюрьме за убийство моего биологического отца. На одного синего воротничка, на одного жалкого алкаша в мире стало меньше. И тогда мне в голову пришла блестящая идея — уничтожить весь средний класс вместе взятый, — его палец указал в воздух, подчеркнув его слова. — Разделить город на богатых и бедных. А потом они убьют себя на улицах. Почему хорошие люди должны платить, чтобы сидеть взаперти? Кормить кого-то из рук в их тюремных камерах. Я хотел прекратить размножение самодовольства и открыть двери для процветания и инноваций.

— Очень в стиле Гитлера

— Да! Хотя признаю, его казнь была упущением... сама же идея — гениальность!

— А я думал, это я чокнутый. — Как бы мне не хотелось сейчас покачать головой, я не мог. — Да ты ж, бл*дь, рехнулся.

— Да. Я — да, — его глаза сузились. — Я понимаю, что твоя жена и сын были убиты в этот день три года назад, — он оглянулся на одного из своих людей. — Как их звали, Тони?

— Лена и Джеймс.

— О, да. Лена и Джеймс, — он покачал головой. — Теперь, если и есть одна вещь, которую поймет садистский, гнилой ублюдок, вроде меня, это его месть. У меня ее с избытком. Мне жаль твою утрату, друг мой, но большие идеи требуют небольших жертв.

Ярость вспыхнула в моих венах, полыхая огнем в мышцах. Мне нужно было освободиться. Нужно было услышать, как он завоет от боли, наблюдать, как его лицо скривится в агонии. Боли, которую я жаждал причинить. Я расслабился под веревками, что удерживали меня на месте, потребность разорвать ублюдка доминировала над моими чувствами, говорила мне игнорировать огонь, вспарывающий мои запястья с каждым движением.

— Я убью тебя! Я убью тебя к чертям собачьим!

Ухмылка на его лице, заслуживающая удара, затеяла игру с последней нитью моего здравомыслия, и я дернул веревки, отчаянно пытаясь освободиться, даже если мне придется лишиться руки в процессе.

— Я хотел бы заключить с тобой сделку. Мне бы очень хотелось иметь человека с твоими талантами и ловкостью уходить, но преданность управляет движением, а доверие — кораблем, — с хлопком сжимая руки, он переплел пальцы. — Боюсь, от тебя я не получу ни того, ни другого. Так, как насчет этого? Ты говоришь мне, где найти мою жену? А я закончу твою жизнь пулей в голову. Быстро. Безболезненно. Акт милосердия с моей стороны, за все, что ты выстрадал.

— Уже проходил это, у*бок долбаный. И могу тебе сказать, это не быстро и не безболезненно. Итак, почему бы тебе не взять свой акт милосердия, не сунуть себе в задницу и не трахнуть себя им.

Еще один удар пришелся на губу, и последующее жжение сказало, что она рассечена.

— Боже, а у тебя не слабый болевой порог. Не больше, чем просто хрип с каждым моим новым ударом.

— Если ты надеялся услышать, как кто-то кричит, тебе стоило привязать к скамейке одну из этих сучек, — я указал головой, туго привязанной под веревками на того, кто стоял слева от меня. Один из мужчин зарычал.

— Не в моей природе быть добрым, и я должен сказать... ты делаешь это чертовски невозможным, — Каллин подал сигнал одному из мужчин за пределами моей периферии, и вдоль машины, к которой я был привязан, покатили тележку. На ней лежала маленькая болгарка с проволочным кругом с одной стороны и наждачным шлифовальным диском с другой.

— Тебе повезло, что токарный станок полностью вышел из строя. Я так понимаю, что у тебя ловкий указательный палец правой руки.

Моя рука ослабела от ремней, и я врезал кулаком в бок придурошному жирдяю, который пытался меня удержать. Схватившись со вторым головорезом, я еще два раза качнулся в воздухе, прежде чем моя рука была прижата к металлической платформе тележки весом обоих мужчин, сокрушающих мои кости. Я изо всех сил боролся с их хваткой, используя всю силу в руке, но так как остальное мое тело было связано, мне не удалось избавиться от них.

— Я спрошу тебя еще только раз. По-хорошему, — нацепленная фальшивая улыбка Каллина насмехалась над моими кулаками, и, если бы они не были привязаны, я бы выбил красивые чертовы зубы прямо из его рта. — Где моя жена?

— Хорошо, хорошо, — я сделал глубокий вдох. — Если бы я мог предположить… прямо сейчас, твоя жена... греется в сиянии экстаза после того, как я дал ей то, чего не смог дать твой короткий член.

Завизжала болгарка.

Огонь и лед разорвали мне руку, от резкого укуса электричества мои мышцы напряглись, а после заледенели от расползающегося оцепенения. Мои проклятия были заглушены визгом аппарата, и запах жженой плоти ужалил в мой нос.

— Ах! Один момент. Пожалуйста, — подняв палец в воздух, Каллин поднял телефон к уху.