Затылка коснулся слабый ветерок.

В отражении зеркала мои глаза зацепились за маленькую щель между толстыми двойными дверьми позади меня. Взяв пистолет в верхнем ящике комода, я развернулась, наклоняя голову, чтобы убедиться, и пересекла комнату, где толкнула дверь, чтобы выглянуть на улицу. На палубе гамак очень быстро раскачивался на ветру, но все, казалось, оставалось безмятежным.

«Ахиллес залаял бы», — напомнила я себе.

Единственным другим человеком на восточной стороне острова был Матэус, землевладелец, которому принадлежали целые кварталы. На самом деле преступность не была проблемой, но расследование дел Майкла привело к тому, что были замешаны и арестованы известные члены банд и политические деятели. Иногда я тревожилась о том, что они пришли за мной в поисках возмездия.

Закрыв дверь, я быстро, но с опаской прошлась по дому и как только осталась довольна поиском, отложила пистолет на тумбочку и нырнула в кровать.

Из ящика тумбочки я взяла книгу — «Заклеймить Спящую Красавицу» А. Н. Роклора.

Скользнув под край своего платья, я читала, молча покатывая пальцами между бедер, пока Принц продолжал клеймить Красавицу. Я находила какое-то извращенное наслаждение в одиночестве, ночь за ночью, фантазируя о Нике. Мое сердце отказывалось двигаться дальше.

Минуты шли, веки тяжелели, мозг погружался и выплывал из состояния бодрствования и сновидений. Тепло пульсировало по моему телу, согревая кожу, и мышцы стали мягкими, продолжая дрейфовать и дрейфовать.

Призрачное прикосновение дотронулось моей тазовой кости, пока я лежала на боку в постели. Я вздохнула и подняла руки над головой, сдавшись фантазии, проникающей в мое сознание. Пальцы скользнули между бедер, отодвигая трусики, и я не могла сказать, были ли это мои пальцы или принадлежали моей иллюзии Ника.

Удовольствие исходило из моего лона, направлялось к пальцам ног и рук восхитительными волнами, на которых мои бедра покачивались медленными, мучительными кругами. Боже, это было так чертовски хорошо. Я не хотела просыпаться. Я хотела остаться во сне, навсегда в состоянии экстаза, с призрачными пальцами Ника, входящими и выходящими из меня в идеальном синхронном движении на пике моего оргазма. Как будто он знал мое тело лучше, чем я.

— Ник, — прошептала я. — С тобой так... хорошо. — Я ласкала свою грудь, мой язык скользил по губам, в то время как жар охватывал мое тело.

— Я смотрел, как ты трогаешь себя. Ты такая чертовски влажная, такая узкая.

О, боже, его голос был таким отчетливым, таким ярким в моей голове, что один только его звук чуть не толкнул меня к краю, но его пальцы снова замедлились, и меня окутало туманом сонливости. Отчаявшись, я сосредоточилась, не желая терять момент.

Нет, пожалуйста. Позволь мне это! Мне нужно это освобождение!

Мои глаза открылись. Я подняла руку, но ощущения продолжались, и мои мышцы сжались от мгновенной паники. Ни одной из своих рук я не касалась себя между ног. Одной рукой я ласкала свою грудь, другая оставалась над головой, и что-то сжалось вокруг моего запястья.

Тем не менее стенки моего влагалища все еще захватывали то, что казалось длинными пальцами внутри меня.

Я резко выдохнула.

— Кончи для меня, Обри.

Этот голос! Такой насыщенный и хриплый, он щекотал мою грудь. Неповторимый голос Ника.

Это он. В моей постели. Он настоящий. Не сон.

Извиваясь под ним, я боролась с нарастающим давлением, жар внутри меня пульсировал, закручиваясь, обещая самое изысканное освобождение.

Нет! Нет! Мой разум протестовал, желая убедиться, что человек действительно был им.

В отчаянном метании между разумом и телом я попытался оттолкнуть неизбежное напряжение внутри живота, но трение по моей неукротимой и голодной плоти и напряженность в моих мышцах заявили, что сопротивление бесполезно. Мои мышцы стали жесткими, задрожали от воздержания, борясь с возбуждением. Я хотела повернуться и посмотреть на его лицо, чтобы убедиться, что это не какой-то долбаный псих с предсмертным желанием, но оргазм обрушился на меня, и все, что я могла сделать, — это лежать там, позволяя ощущениям парализовать меня, утащить меня под поверхность.

Волны экстаза гудели в моем теле, распространяясь, точно пламя, по моим мышцам, преследуемые покалыванием и провоцирующие головокружение. Сжав простынь свободной рукой, я вцепилась зубами в руку, выругавшись в свою же кожу. Спина изогнулась, мышцы туго натянулись, тело действовало по своей воле, переживая самый интенсивный оргазм, который был у меня за последние пару месяцев.

Пока мой разум задавался вопросом «Какого хера?», я закричала, сознаваясь в том, что он уже знал, так как его пальцы неумолимо вели меня ко второму оргазму, быстро и влажно скользя, отчего при каждом движении их втягивало в себя мое тело. Его большой палец ласкал мой клитор, погружаясь во влажность, затем размазывая ее по чувствительному, и к тому же предательскому, маленькому бутону. Мой собственный стон гудел в моей голове, и я извивалась, судорожно напрягаясь от пламени внутри моих мышц.

Пошел ты! Пошел ты! Мое сознание закричало внутри своей клетки, пока очередной оргазм взорвался в моем теле, посылая вспышки света под моими веками.

— О, боже, Ник. Я ненавижу тебя. Я, бл*дь, ненавижу тебя, — я хотела рыдать в подушку и выть от предательства, которое я вдруг почувствовала, но эти выстрелы удовольствия пронзали мои вены, взрыв холодным покалыванием тушил пламя в импульсах, которые заставили меня улыбаться вместо того, чтобы нахмуриться — истинное противоречие абсолютного блаженства и ярости, танго внутри меня.

— Даже выразить не могу, как меня волнует, когда ты снова произносишь мое имя, — его пальцы выскользнули из меня. — Я скучал по твоему вкусу, — в его груди раздался рык, и когда меня схватили за горло, я взяла пистолет с тумбочки, перекрыла рукой свое тело, вжав дуло в то, что я считала подбородком.

— Ахиллес Х?

— Привет, револьверные губки, — его хватка ослабела, и перекатившись на мужчину, я оседлала его тело, отчего его эрекция прижалась к моей заднице. Я наставила на него пистолет.

Когда он стянул лыжную маску, его губы, которые так чертовски сильно хотелось поцеловать, растянулись в ухмылке.

— Разве родители не учили тебя запирать двери?

Великолепные голубые глаза, которые я никогда не думала, что увижу, снова заставили сердитую тираду разгореться внутри меня, только она умерла на моих губах. Ник. Ахиллес. Алек Вон. Один и тот же человек, смотрел на меня с таким выражением, от которого трусики на мне становились влажными, и задница упиралась в его член. Тот вид волнения, который приходит только с мечтами, потому что как еще можно объяснить, почему я не превращаюсь в месиво из горя и слез при виде его?

— Что... что ты такое? — Слова скатились с языка, когда я мысленно искала связь. — Понятно. Я рехнулась, — я провела рукой по волосам, приступ паники пополз по моему позвоночнику. — Вот, дерьмо, я сошла с ума. Я вижу призраков.

Игнорируя пистолет и мое расстройство, он протянул руку, кончики пальцев протанцевали вдоль хребта по моему платью.

— Черт… никогда не видел тебя в красном, но теперь не могу представить тебя в каком-нибудь другом цвете. Ты всегда спишь в платье или знала, что сегодня я приду за тобой?

Этот голос. Его голос. Словно дрессированная собака, мои бедра сжались от волнения, поразившего мое сердце. Мой желудок стянуло в узел, когда холодок поднялся по моему позвоночнику, умоляя о повторении того, что он совершил всего несколько минут назад.

Конечно, я, должно быть, сплю. Мне снился этот сценарий, по крайней мере, раз десять, как днем, так и ночью — фантазия, в которой он приходил ко мне, держал меня в плену и ласкал мое тело часами. Я превратилась в странную девушку с извращенным фетишем быть похищенной, которая засыпала от эротических историй о том, чтобы быть сметенной, заключенной в темные фантазии, о которых я никогда не думала до появления Ника.

Его прикосновение задержалось на моей щеке, и если бы не его взгляд, я бы накрыла его руку своей, чтобы сохранить ощущение. Если бы он был там, на самом деле там, то:

— Почему Ахиллес не залаял?

Его брови взлетели.

— Ты назвала свою собаку в мою честь? Я польщен. По-видимому, он не обучен убивать злоумышленников, особенно тех, кто вооружен угощениями для него.

— Хитро.

По телу пробежал новый порыв гнева, в противовес которому стало возбуждение от того, что он был в моей спальне, где я планировала взять его в плен, если он не убьет меня первым. Я ненавидела его за то, что он заставлял меня чувствовать то, что я ощущала в течение стольких месяцев, но, черт возьми, если бы мое тело могло сердиться на него. Часть меня хотела прыгнуть в его объятия.

— Я думала, ты умер.

Его взгляд задержался на моих губах, когда челюсти напряглись.

— Я выбежал. Дверь в подвале привела меня в туннель, который выходил через заброшенное здание в двух кварталах ниже, — он взглянул на пистолет, который я направляла на него, как доказательство недоверия того, что он был жив. — Собираешься меня пристрелить?

Он выжил. Был жив все это время?

Путаница внутри моего тела вращалась, как торнадо, изгоняя случайные эмоции, которые не имели смысла. Такие неуместные, влияющие на мои слова и реакции. Счастье. Печаль. Злость. Неверие. Абсолютный хаос, скручивающийся под моей кожей.

Я хотела кричать на него, но смогла только улыбнуться. Хотела поцеловать его, но палец дернулся к курку. Мое сердце похолодело от жалости и недоверия перед тем, что я проснусь от разочарования. Руки жгло от пощечины, которая так и хотела сорваться по его щеке.

Я опустила пистолет, ощутив боль стольких ночей, когда я думала, что потеряла его. Почти потеряла себя.

— Твое тело радо меня видеть, — он сунул два пальца в рот и облизал их, заведомо провоцируя во мне дрожь от позвоночника к киске. Ему хватило наглости снова улыбнуться. — Все еще сладкая, как и всегда.

Ярость и волнение горели в моей крови.

Стремление ударить и поцеловать было слишком велико! Резкое жжение царапнуло по черепу, когда я заскрежетала зубами. Часы боли, слез, неверия, горя, гнева, восприятия. Ради ничего. Ничего.

— Все это время ты... и ты не...

Онемение перелилось от моего сердца в конечности, покалывая в кончиках пальцев, и я почувствовала свет — такой, какой вы чувствуете во сне. Спала ли я? Я все еще не знала точно. Слезы грозились политься из глаз, чтобы прорвать чертову дамбу, которую я строила так долго. Когда я плакала после взрыва, мне приходилось притворяться, что это были слезы по моему ублюдочному мужу.

— Козлина! Ты знаешь, что это со мной сделало? — Я ударила его кулаком в грудь и наклонилась, чтобы оттолкнуться от него.

Ник подскочил в сидячее положение и схватил обе мои руки.

— Отпусти меня! — Я выкрутила запястья, чтобы освободиться, разочаровавшись, когда его хватка усилилась.

— Я не могу сказать, сколько раз я хотел украсть тебя, чтобы ты поехала со мной.

Тяжело дыша, я замерла, молча глядя на него.

Он отпустил мои руки, игривый блеск в его глазах превратился в отрезвляющий взгляд.

— Я должен был держаться подальше. Я хотел, чтобы ты была в безопасности. Но, что еще более важно, я должен был знать, что... то, что ты чувствовала ко мне в те недели, не было какой-то извращенной Стокгольмской хренью. Каждый день я придумывал новые оправдания, почему должен держаться подальше, — его взгляд пронесся по моему телу, пока его ладонь скользила вверх и вниз по моему бедру. — У меня кончились оправдания, — от моего молчания уголок его губы дернулся вверх. — Я сказал тебе, что ты уничтожишь меня, Обри. Ты моя боль и мое удовольствие. И укол иглы, и зуд, притупляющий боль. Моя зависимость. Я не могу держаться вдали от того, что мне нужно, — он сжал мое бедро, пристально глядя на меня. — Я больше не могу держаться от тебя подальше.

Сердитый шторм внутри меня успокоился.

— Я читала медицинскую карту. Итак, ты… ты...

— Да, — его теплые ладони продолжали массировать мои бедра. — Имею два разума, так сказать.

— Ты представляешь для меня опасность?

Его рот скривился в улыбке, взгляд опустился вниз.

— Только когда ты так одета.

Я проигнорировала мурашки, появившиеся на моей коже, и опустила взгляд от его глаз к моему животу, где под кончиками моих пальцев ощущалась всего лишь маленькая выпуклость. Слезы наполнили мои глаза, когда его рука накрыла мою, и я подняла взгляд на него.

Его брови сошлись вместе. Оглушительная тишина затянулась, казалось, на вечность, прежде чем его челюсть дернулась от улыбки, а глаза наполнились блеском.

— Черт возьми, Обри, — он притянул меня к своему телу, сжимая так сильно, что я едва могла дышать в его объятиях. Его губы сокрушили мои в поцелуе, таком сладком, таком страстном, что он украл мое дыхание. — Ребенок. Мой ребенок, — благоговение в его голосе ослабило напряжение в моем животе.