Глеб заводился, он определенно говорил сейчас что-то не то. Но потребность сделать ей больно была сильнее здравого смысла.

— Еще и учишь меня жизни. Ты на свою жизнь внимание обрати. Мечты, любовь — это все имеет значение только для таких, как ты. Ты в жизни нужды не знала, вот и думаешь, что все так просто. Попробовала бы пожить одна, зная, что никто не подстрахует. Никто тыл не прикроет, никто руки не подаст, если оступишься — по-другому бы запела. Может, и сама бы вышла замуж за какого-нибудь пожилого толстосума. Лишь бы с голоду не сдохнуть. Своими танцульками, ты, дорогая моя, много в жизни не добьешься. И на дипломе учителя, тоже далеко не уедешь. Так что, я бы тебе посоветовал подумать про перспективное замужество. И внешние данные у тебя для этого вполне подходящие…

И, кстати, — Глеб понимал, что за эти слова потом ему будет очень стыдно, но остановиться уже не мог, — никогда не раздевайся больше перед малознакомыми людьми, если не хочешь с ними секса. А уж если прыгать в койку ко всем, кто позовет, можно, вообще, плохо кончить…

— Дверь закрой с той стороны.

— И, в конце концов, сделай маникюр…

Глеб стоял, тяжело дыша от своей тирады. Оксана, так и не изменившись в лице и не меняя позы, сидела и ждала, когда он выйдет. Тогда он развернулся и со всей силы хлопнул дверью за своей спиной.

Оксана оделась, взяла в комнате собранную сумку, посмотрела на спину курящего в окно кухни Глеба. Обидные слова, которые он ей сказал, все еще звучали в ушах, но они не ранили. Оксана понимала, прекрасно понимала, что так он пытается защититься от правды. Его слова не вызвали злость, скорее жалость к нему. Она смотрела, испытывая мучительное, до зуда в пальцах, желание обнять его, прикоснуться к нему. Понимая, что видит его в последний раз, она смогла сдержать себя и ушла, оставив ключи на тумбочке и тихо захлопнув за собой дверь.

Глеб услышал, как щелкнул замок на входной двери в тишине опустевшей квартиры и понял, что Оксана ушла. Через несколько секунд он увидел, как она вышла из подъезда и, обернувшись на мгновение, нашла его глазами, а потом отвернулась и пошла прочь от его дома… от него.

Он смотрел на ее удаляющуюся фигурку, пока она не скрылась из вида. Злость на себя, на нее, на всю эту ситуацию, в которой они оказались по его вине, захлестнула разум. Ее слова до сих пор звучали в его мозгу, точили его, словно маленькие злые пчелы. Она не права! Ведь совсем не права! Однако, сейчас разум не поддавался самовнушению. Оксана разрушила все его непоколебимые убеждения. Одним своим появлением в его жизни сделала его другим. Показала, как искренне он может чувствовать и любить. Он понял, что нуждается в ней, и это злило больше всего.

Глеб, резко развернувшись, смахнул с кухонного стола все, что на нем стояло, и, присев на табурет, спрятал лицо в ладонях.

Ей не удастся разрушить его планы. Все будет так, как должно быть. Он уедет с Аллой и навсегда забудет об этом коротком лете. Там он будет счастлив, получив, наконец, все, к чему стремился. А стремился он к успеху и благополучию, а не к любви. И не стоит этого забывать.

Когда Оксана поняла, что отошла на достаточное расстояние, и Глеб уже не видит ее в окно своей кухни, силы изменили ей. Кто бы знал, чего ей стоило уйти с гордо поднятой головой, когда сердце разрывается от боли потери, а для того, чтоб сделать шаг, удаляющий от него, требуются неимоверные усилия.

Сумка в руках налилась неподъемной тяжестью, в груди что-то до боли сжималось, мешало дышать. Девушка присела на лавку в соседнем дворе и достала мобильник.

— Свет… — выдохнула он, услышав голос подруги, — забери меня…

— Оксана, что случилось? — Света казалась встревоженной. — Ты где? Откуда тебя забрать? От Глеба?

— Я в соседнем дворе. Возьми такси и приезжай скорее, пожалуйста.

Оксана ничего не рассказывала подруге об Алле — боялась упреков в своей бесхребетности. А еще она все же надеялась отговорить его, тогда зачем Свете было знать об этом неприятном факте их отношений.

— Оксан, я на занятиях, подожди немного, ладно? Никуда не уходи. Уже выхожу из аудитории. Если меня отчислят, имей в виду, что ты будешь виновата.

— Буду-буду… — Оксана отключила телефон и откинулась на спинку лавки, на которой сидела.

Что делать? Притвориться, что его никогда не было в ее жизни, и жить дальше? Не получится. Попытаться его забыть? Как? Разве это возможно?

Наверное, возможно. Просто надо подождать. Время, как всегда, расставит все на свои места. Но что же делать сейчас?

Почему нельзя взять и перестать любить? Почему полюбить удается с первого взгляда, а чтоб разлюбить требуется ни день и ни месяц?

Девушка уронила голову на руки, спрятала лицо в ладонях.

Глеб уезжает! Она больше никогда не увидит его. Глеб ломает свою жизнь, а она не может ему помочь, потому что ему не нужна ее помощь. Потому что и она ему не нужна. Потому что чувства для него — пустой звук, не имеющий никакой ценности. Черт бы побрал эти деньги! Черт бы побрал эту Аллу!

Неожиданно пришло решение. Оксана сначала испугалась немного. Но это был единственный выход. Здесь, в этом городе, где все будет напоминать ей о том, как она была счастлива, не получится выбросить Глеба из головы. Значит, нужно уехать отсюда. Далеко. Нужно найти себе заботы посерьезнее сердечных переживаний.

В одной деревне, в двух часах езды от города на электричке, жила Оксанина бабушка. Она поедет туда сегодня же. На последней электричке.

Девушка увидела подъехавшее такси и направилась к нему.


* * *

— Оксана, деточка, ну куда же ты, на ночь глядя, собралась? — Мама, ломая руки, ходила за ней след в след по комнате, в которой девушка собирала наиболее практичные, по ее мнению, вещи, подходящие для жизни в деревне.

— К бабуле в деревню, мам. Сколько раз можно повторять? — Оксана старалась не отвлекаться на мамины причитания.

— Но зачем? Как же институт?

— А вот тут мне нужна твоя помощь, мамуль, — Оксана повернулась к матери, — Мне академ нужен. А на платном отделении, ты же знаешь, с этим проблем нет. Придешь завтра, найдешь деканат и там скажешь, что я серьезно заболела…

Оксана, морща брови, смотрела на растянутый, но теплый и уютный свитер, который держала в руках.

— … возможно, даже смертельно…

Аккуратно свернутый свитер оказался в дорожной сумке вместе с другими вещами.

— Сможешь в своей поликлинике справочку мне достать? Пожалуйста, мам, это важно. И не волнуйся, ничего ужасного не случилось, мне всего лишь нужно сменить обстановку.

— Доченька, ну, может, хоть до утра потерпишь? К чему такая спешка? От кого ты бежишь? А что я отцу скажу, как вернется?

— Скажи, что я уже выросла.

Оксана села на свою кровать и принялась застегивать полную сумку. Она не станет ждать до утра, потому что меньше всего на свете ей хотелось ехать в аэропорт, провожать Глеба. А если она останется — непременно так и сделает.

Ну уж нет! Не дождется!

Девушка встала, посмотрела на часы и, повесив сумку на плечо, направилась к двери.

— Оксана…

— Пока, мам, я буду звонить… если что случится. Если не звоню — значит, все в порядке. Вы не волнуйтесь. Я просто соскучилась по бабуле. Она там живет старенькая, совсем одна. Да и Пиф мой там. Надо бы проведать, а то еще и собаку на нее свалила.

— Когда ты вернешься?

— Не знаю, мам. Пока не знаю.

Оксана захлопнула дверь родительской квартиры и спустилась к ожидающему ее у подъезда такси. Скоро она уже сидела в полупустом вагоне и, прислонившись к холодному стеклу, слушала мерный стук колес. За окном проплывали знакомые пейзажи, и с каждой пройденной станцией девушка все дальше уезжала от Глеба и своих воспоминаний о нем.


* * *

В ту ночь Глеб спал очень плохо, в отличие от Аллы. Постоянно ворочался, а перед рассветом ему приснился сон, что он опоздал на самолет, и Алла улетела одна.

Утром, в аэропорту Глеб то и дело смотрел по сторонам, надеясь увидеть в толпе провожающих знакомый силуэт. Надеялся и не хотел признаваться себе в этом.

Все-таки Оксана видела дату и время вылета на билетах, есть вероятность, что она где-то здесь, наблюдает за ним, оставаясь вне поля его зрения. На мгновение ему даже показалось, что он видит ее. По крайней мере, это была девушка с похожей фигурой и таким же, как у Оксаны, цветом волос. Но вот она обернулась, и Глеб почувствовал разочарование, смешанное со злостью — не она.

Через несколько минут, пройдя все необходимые формальности, Глеб и Алла заняли свои места в самолете, и скоро он уже уносил их навстречу новой жизни.

Глава 12

Сразу после переезда Глеб с головой окунулся в новую жизнь. Будущий тесть предоставил ему работу, и зарабатывал он теперь гораздо больше, чем раньше. Они с Аллой практически ни в чем не нуждались — квартира, машина, тусовки, дорогие шмотки, которые Алла выбирала ему, но все это не было целью, эти блага были лишь приятным дополнением. Глеб хотел стать успешным, показать, чего он стоит. Осталось дело за малым — жениться и тем самым укрепить свои шаткие позиции в семейном бизнесе.

Жизнь мегаполиса оказалась такой бурной и кипящей, в отличие от его родного провинциального городка, где время текло медленно и лениво. Здесь все было по-другому. И люди были другими. И Глеб, на удивление, быстро почувствовал себя здесь своим. Он был абсолютно прав, когда так высоко поднял планку, определяя приоритеты, как говорится, хочешь попасть в цель — меть выше. Теперь понятно, что его место здесь. Возможно Алла не преувеличивала, через пару лет он и не вспомнит родной город, не сможет представить себя, живущим вдалеке от суеты мегаполиса. Скоро он станет другим человеком, а тот прежний Глеб навсегда останется где-то там, позади, в далеком прошлом.

Всю первую неделю и, наверное, следующую, Алла водила его по музеям, по выставкам, по разным местам, которые, по ее мнению, должен посетить любой нормальный и не лишенный чувства прекрасного человек. Невеста взяла на себя роль экскурсовода и, надо сказать, справилась с ней просто блестяще. Знакомство с достопримечательностями не ограничилось стандартным набором видов Петергофа, Екатерининским парком и сокровищами Эрмитажа. Алла открыла для него не «туристический» Питер, а показала все то, что известно и любимо для каждого, кто здесь родился и вырос. Прогуливаясь по вечерним улицам, Глеб вспоминал, как однажды, на каком-то уроке обществознания в интернате им рассказывали о том, что старый центр его города проектировали ленинградские архитекторы. И дворы были так же разбиты на квадраты как здесь. Но парень не видел сейчас ничего общего между северной столицей и городом, в котором он родился. Да разве можно, вообще, сравнивать Питер с каким-то провинциальным городком? Прошло не так много времени, но Глеб уже чувствовал себя здесь так, словно всегда, всю свою жизнь прожил именно здесь. А то, что было, словно не в прошлом, а в другой жизни. Не с ним.

Глеб хорошо вписался в новое окружение, где встречали, главным образом, по одежке. Теперь его гардероб ломился от новых вещей, покупка которых принесла массу удовольствия им обоим: они дурачились как дети, заставляли консультантов приносить им в примерочную кучу одежды, а в одном из бутиков так увлеклись, что чуть было не согрешили прямо на куче безумно дорогих мужских сорочек, если бы не предусмотрительный менеджер со своим «кофе для клиентов». Дважды они даже летали в Италию по совету новых знакомых.

Конечно, одеждой все не ограничилось: теперь с легкой руки Аллы он обзавелся личным стилистом — жеманный и слегка манерный молодой человек раз в три недели приводил в порядок его волосы. Вообще, парень старался держаться подальше от подобных чудиков, но поскольку невеста рекомендовала именно этого «замечательного Лешика», от которого был в восторге «решительно весь Питер», пришлось согласиться, да и мастером он оказался хорошим. Руками его занималась болтливая тараторка Анечка, к счастью, маникюрш мужского пола не было даже в Питере.

Глебу очень нравилась такая жизнь, а кому бы не понравилась? Поездки за границу, новые впечатления, новые люди… Как все, оказывается, просто, когда место под солнцем для тебя уже кто-то забронировал, а благополучие не приходится вырывать у судьбы зубами. А потом, когда они с Аллой вдоволь насладились обществом друг друга, она представила его своим новым знакомым. Питерское великосветское общество оказалось на редкость разношерстным: важные бизнесмены и политики, тюнингованные девушки-муклы, папики с девицами, годящимися в дочки, дамы не первой свежести, увешанные бриллиантами, телеведущие, певцы и певицы всех мастей, актеры — известные и не очень. Так вот, весь этот винегрет именовался многозначительным словом тусовка и существовал, казалось, в своей собственной реальности, отдельно от простых смертных. Это был закрытый клуб, члены которого варились в собственном соку, а пропуском могли служить деньги, известность или… чья-то постель.