Работая на тестя, он научился врать не краснея.

— Оксана приболела…

— Значит, я, тем более, должен ее увидеть… Я, если честно, устал и замерз. Если вы меня напоите чаем и позволите подождать следующую электричку, я буду вам очень признателен.

— Конечно, вырядился как на парад… — Старушка вздохнула и, заперев Пифа в каком-то сарае, впустила его.

Войдя в дом, Глеб увидел Оксану сидящей за столом. На шее девушки красовался толстый теплый шарф, обмотанный в несколько слоев, руками она сжимала чашку, от которой шел пар.

— Глеб… — Прохрипела она и закашлялась.

— Оксана, ты заболела? — Парень подошел к ней. — Что с тобой?

— Я же сказала тебе не приходить! — Оксана отстранилась. — Что тебе нужно? Бабушка, — она повернулась к растерянной старушке, — ты зачем его сюда впустила?

— Так это Глеб! — Бабушка всплеснула руками. — Вот Ирод! Обманул меня… Деточка, он мне Русланом назвался.

— Оксана, ты мне расскажи сначала, что с тобой. У тебя кашель. Температура есть? Грудь болит? Я же врач, я помочь могу.

— Какой ты, к черту, врач? Ты продавец. — Девушка снова кашлянула.

— Оксана, тебе нельзя много разговаривать, детка. — Бабушка замахала на Глеба руками, как будто кур выгоняла из курятника. — А вы, юноша, подите прочь. И в следующий раз говорите правду.

Глеб опять вернулся домой, так ничего и не добившись. Его разъедали злость и обида. Она не хотела давать ему ни единого шанса! Он ненавидел чувство беспомощности, но никакого выхода из сложившегося положения он не видел. Словно он бился головой в закрытую дверь. Разве что воспользоваться предложением Вадима. Заманчиво, если честно… Да и еще бабушка ее, вредная старушенция… Могла бы посоветовать внучке выслушать его, а не гнать в шею.

А еще он места себе не находил от тревоги за девушку, ведь, судя по хриплому голосу и кашлю, заболела она серьезно. И лечится, скорее всего, народными средствами, и к врачу, конечно, не ходила. А вдруг пневмония? Ей обследоваться нужно, анализы сдать, сделать рентген… А она вместо этого пьет чай с малиной и думает, что это панацея от всех болезней. Вот когда они помирятся, он будет сам следить за ее здоровьем.

На следующий день, прихватив с собой пухлый пакетик с кучей средств от простуды, от ангины, от температуры, от кашля, антибиотиками, градусником, каплями от насморка и поливитаминами, Глеб, наконец, поехал к Оксане.

Потолкавшись у калитки, он дождался ее бабушку.

— Ты чего опять заявился? Сказала же тебе Оксана — не приходи больше. Свалился на нашу голову…

— Вот, — Глеб протянул ей лекарства, — это для Оксаны, возьмите. Я сейчас уеду, только вы проследите, чтоб она лечилась.

Старушка недоверчиво протянула руку к пакету, и, мельком заглянув в него, поблагодарила за заботу, потом закрыла калитку и ушла. Глеб еще некоторое время постоял на месте, надеясь на чудо, и отправился на станцию.

Серафима Петровна вернулась к внучке.

— Вот, — она протянула девушке пакет с лекарствами, — этот твой приходил. Всю аптеку тебе привез. Чего это он так расстарался, а?

— Откуда мне знать. — Оксана перебирала коробочки и расставляла их на столе. — Я не знаю, что ему нужно, правда. Не пускай его. И я, вообще, не понимаю, зачем ты это у него взяла.

— Потому что он прав, Оксана, тебе лечиться нужно. Может, пусть он тебя посмотрит, а?

— Бабуль! Кого ты слушаешь? Тоже мне, врач… Психиатр недоделанный…

— Как это?

— Ну, не работал он по специальности, вот как. — Оксана побросала в пакет лекарства и отодвинула его от себя. — Да ну его… пусть жену свою лечит.

Девушка вернулась в постель и залезла под одеяло.

Глава 20

«Я не хочу расставаться с тобою без боя, покуда тебе я снюсь…»


Так прошло две недели, в течение которых Глеб раз в два-три дня приезжал к Оксане в деревню. И каждый раз к нему выходила Серафима Петровна и сообщала, что внучка видеть его не желает. Видя его искреннее беспокойство, она рассказывала, как чувствует себя Оксана, потом он узнал, что она выздоровела, а бабушка все чаще стала задерживаться с ним у калитки. Говорили они о пустяках, избегая острых тем. Глеб с искренним и неподдельным интересом расспрашивал старушку о ее каждодневных хлопотах на огороде, и искренне удивлялся, как она со всем справляется без помощника. С каждым днем старушка становилась все белее словоохотливой и как-то раз в конце марта Серафима Петровна наконец пригласила Глеба в дом.

— Проходи, Глеб. Оксана пошла в магазин, это довольно далеко, с полчаса проходит точно. А нам с тобой поговорить нужно. Ты уже полмесяца сюда приезжаешь почти каждый день, зачем тебе это? Чего ты от Оксаны хочешь? Женатый ведь человек, не стыдно тебе?

— Но я не женат. Я не женился, я вернулся к ней. А она меня даже выслушать не хочет.

— Как это не женился?

— Я понял, что мы с невестой не подходим друг другу, и мы разошлись. — Глеб, конечно, мог бы и не оправдываться, но сейчас он чувствовал, что ему, как никогда, нужен союзник. Содействие бабули могло бы стать решающим фактором в процессе возвращения Оксаны. Но для этого нужно быть предельно честным — старушка, кажется, чертовски проницательна.

— Ох, ты бессовестный. И с деткой моей напаскудничал, и от невесты сбежал… Что ж ты за человек такой? Родителям-то, поди, как стыдно!

— Это вряд ли… — буркнул он в ответ, опустив глаза.

Глеб помолчал немного и заговорил снова.

— Я тогда много дров наломал, обидел Оксану, сильно обидел. Но я не могу без нее. Как понял, что никто, кроме нее, мне не нужен, сразу обратно примчался. Вот только не верит она мне теперь, ни видеть, ни слышать меня не хочет…

— И правильно делает. Я бы тебя тоже слушать не стала. — Старушка пожала плечами и совсем по-девчоночьи фыркнула.

— Я ошибся… так ошибся… Уехал за счастьем, а оно-то рядом было. Не знаю, почему Вам это рассказываю… — Серафима Петровна внимательно на него смотрела, словно решала, верить ему, или опять этот прохиндей врет. — А, может, Вы с ней поговорите, замолвите за меня словечко?

— Ну уж нет! — Старушка покачала головой. — Ты меня в свои амуры не вмешивай. С меня какой спрос? Помру завтра, и все. Так что, давай, милок, сам натворил дел, сам и исправляй. А Оксана у меня девочка умная, разберется как-нибудь.

— Что же мне делать?

— Раньше надо было думать. Скажи-ка, Глеб, ты так и будешь к нам сюда ездить?

— Буду. Пока она не согласится со мной поговорить.

— Ладно… Ох, рассердится моя деточка, но… Давай-ка ты, оставайся здесь, чтоб зря туда-сюда не ездить. А там разберемся. Но учти, — старушка жестом остановила парня, который уже открыл рот, чтоб рассыпаться перед ней в благодарностях, — глупостей не потерплю, так что, блудливые мысли за порогом оставь. Все понял, голубчик?

— Понял, конечно, понял, Серафима Петровна, спасибо Вам. Я тогда пойду, мне вещи собрать нужно. А Вы пока Оксане ничего не говорите, ладно?

— Не скажу.

На следующий день Глеб вернулся с сумкой в руках. Оксана, игравшая во дворе с Пифом, с изумлением наблюдала, как бабушка радушно встречает его у калитки и провожает в дом. А войдя следом и видя, как он располагается в небольшой комнатке, где всегда ночевали ее родители, девушка всерьез стала подозревать у себя галлюцинации.

— Бабуля! Что здесь происходит?

— Глеб немного поживет у нас, — бабушка безмятежно смотрела на нее, словно только что пригласила в гости старого доброго друга, а не коварного изменника и предателя.

— Но как же? — девушка ничего не могла понять.

— Ну, ты же Юрочку прогнала со двора. А я тебя предупреждала, что мне помощь нужна. Вот Глеб и поможет мне, старой женщине, по хозяйству. Правда ведь?

Парень неуверенно кивнул.

— Ну, тогда вперед, тебя на заднем дворе дрова заждались. Оксан, проводи, покажи.

— Не пойду. — Девушка упрямо сдвинула брови и скрестила руки на груди, демонстрируя, что никаких экскурсий проводить не намерена.

— Ладно, сиди, сама справлюсь, — Серафима Петровна вздохнула и принялась, кряхтя, подниматься со стула, на котором сидела, — вот только платок теплый накину, а то мигом мою спину просквозит, сифонит на улице только так. Старость не радость.

Старушка, неловко повернувшись, вскрикнула и схватилась рукой за поясницу.

Девушка подозрительно покосилась на застывшую в трагической позе Серафиму Петровну, но спорить все же не стала, послушно вышла, пробормотав что-то о бессовестных манипуляциях. Глеб последовал за ней. У поленницы он притянул ее к себе.

— Оксана, родная…

— Так, работничек, руки немедленно убрал! Ты оглох? Не смей меня трогать… — Девушка отшатнулась от него. — Я не знаю, в какие игры ты опять играешь, но участвовать в этом абсурде не собираюсь. Как, кстати, поживает твоя законная супруга? Не скучает в одиночестве?

— Оксана, милая, — он подошел к ней и взял ее лицо в свои ладони, — у меня нет жены. Я вернулся к тебе, слышишь?

— Отойди от меня. — Оксана, дрожа, смотрела на его губы, которые были так близко. Ей так хотелось вспомнить их вкус… Нельзя. Нельзя ему поддаваться. Расплата может оказаться слишком горькой для нее. — Все это не важно. Мне наплевать, женился ты или нет. Я на тебя больше не претендую, так что, мне все равно.

— Неправда. — Он покачал головой. — Я понимаю, ты обижена и имеешь на это полное право, но, пожалуйста, не лишай меня возможности все исправить. Ты хочешь казаться равнодушной, но это не так, ты вся дрожишь…

— Это от холода, — Оксана попыталась убрать его руки от своего лица, но Глеб, опьяненный ее близостью после долгой разлуки, не собирался так просто ее отпускать, только ближе притянул, жадно вглядываясь в дорогое лицо.

— Это вы так дрова рубите! — Раздался рядом голос Серафимы Петровны.

Глеб немедленно убрал руки.

— Серафима Петровна, вам лучше? А Оксане мошка в глаз попала. Вот она и попросила помочь.

Девушка пораженно посмотрела на него. Какая мошка? Теперь она еще и виновата окажется, что он к ней приставал?

— Ага, сначала мошка в глаз, потом кошка под юбку… — Проворчала старушка. — Стоит только отвернуться, как тут же мошки налетают. Еще раз появятся, ты, милок, не стесняйся, меня лучше зови, а то враз домой отправишься.

— Я понял. — Глеб поставил на пенек полено и замахнулся топором. Опустил его.

Через несколько минут парень содрал ладони об топорище. Конечно, не для того он постоянно делал маникюр, чтоб махать топором без перчаток. Теперь у него появятся мозоли, а ладони огрубеют… А какая теперь разница? Перед кем выпендриваться и строить из себя успешного человека? Оксану он этим не вернет, а больше ему ничего не нужно.

К нему вышла Оксанина бабушка, посмотрела на его ладони, и, пробурчав что-то себе под нос, вручила ему пару грубых рукавиц.

— Оксан, — бабушка вернулась в дом и подошла к стоящей у окна девушке, — ты видела его руки? Мягкие, как у девчонки… Ты уверена, что он не гей?

— Уверена, бабуль, — девушка хихикнула, досада на бабушку уже прошла, и выяснять отношения совсем не хотелось, — и откуда ты только всего этого набралась?

— От тебя ушел, на невесте не женился, ручки женские… Странный он какой-то, ей-Богу! Может, он там, в столице вовсе и не на женщине жениться собирался?

— Бабушка!

— Вот Юра — сразу видно было, настоящий мужик… Эх, внученька…

Оксана, стараясь не показать бабуле своей заинтересованности, наблюдала в окно, как Глеб раз за разом поднимает над головой топор и опускает его вниз. На улице пригревало солнышко, апрель, наверное, в этом году будет теплым, и Глеб стянул с себя свитер, оставшись в футболке. Девушка смотрела, как на руках его перекатываются мышцы, как он тыльной стороной ладони смахивает пот со лба, и не могла заставить себя отойти от окна.

— Бабушка, зачем ты его оставила здесь?

— А что, нам мужские руки в хозяйстве лишние? Хотя… надо было сначала посмотреть на руки-то… Весна, деточка, сама ведь знаешь, сколько дел. Огород копать нужно… Вот раз уж он все равно сюда зачастил, пусть хоть польза какая от этого будет.

Через несколько минут Глеб вошел в дом и устало сел на лавку. Он молчал и рассматривал свои ладони.

— Уезжай, Глеб, не мучайся. — Оксана, скрестив руки на груди, встала рядом. — Тебе здесь все равно ничего не светит.

— Я уеду отсюда с тобой. — Сказал он уверенным тоном.

— Значит, тебе придется долго ждать. Потому что я отсюда никуда не собираюсь. Мне здесь нравится — вокруг простые милые люди, жизнь тихая, скромная. Нет здесь для тебя перспектив, Глеб. Здесь никому психиатры не нужны, поверь.