— Пора тебе об этом знать. Ты ведь любишь жемчуг?

Глаза Лукреции засияли. Она и в самом деле любила жемчуг — он шел к ее мраморной коже. Когда она надевала чудесное ожерелье, подаренное Александром Джулии, то казалась себе такой же красивой, как подруга.

— Я скажу Гонзаге, что ты особенно неравнодушна к жемчугу, — сказала Адриана, многозначительно улыбаясь.

« До чего же чудесно, — думала Лукреция, — иметь такое же ожерелье, как у Джулии «.

Вот так и жила дочь папы. И это оказалось очень волнительно и доходно. Могла ли Лукреция, довольно ленивая и больше других девушек любившая красивую одежду и украшения, отказаться от подобного образа жизни?


Александр принял свою дочь в своих покоях в Ватикане; вместе с ней пришла и Джулия. Александр по-прежнему обожал последнюю и жить без нее не мог.

Папа старался встречаться со своими ненаглядными без свидетелей, так что отпускал всех слуг, и девушки садились по обе стороны от него, чтобы он смог обнять каждую.

« До чего же они прекрасны, — думал он, глядя на их гладкую кожу и блестящие волосы, — наверняка в Риме не найдется девушек красивее «. Жизнь казалась приятной, когда он ощущал в себе силу и энергию юноши, и он не сомневался, что Джулия оставалась довольна, ясно выражая свою любовь к нему, которая не уступала его страсти, и знал, что его возлюбленная ни в коей мере не находила привлекательным своего молодого косоглазого мужа.

Лукреция, устроившись напротив отца, с восхищением разглядывала его роскошные покои. Потолок сиял позолотой, стены были окрашены в нежные тона, на полу лежали восточные ковры, а стены начал разрисовывать великий художник Пентуккьо, работа не была им закончена, и часть стен скрывал чудесный шелк. Повсюду стояли стулья, кресла, лежали подушки из шелка и бархата, но все затмевалось великолепием папского трона.

И эта роскошь принадлежала богоподобному человеку, который — ей просто трудно было в это поверить — был ее любящим отцом, считавшим величайшим удовольствием в жизни сделать что-то приятное своим дорогим девочкам.

— Я послал сегодня за тобой, потому что нам нужно поговорить, дочь моя, — начал он. — Мы собираемся разорвать брачный контракт, предполагавший твое замужество. Ты не выйдешь замуж за дона Гаспаро ди Прочида.

— Правда? — спросила она. Джулия улыбнулась:

— А она не отказалась бы. В крайнем случае. Александр потрепал дочь по щеке, и это напомнило ей об удовольствии, которое ей доставляли ласки Чезаре.

— Отец, — воскликнула она, — когда мы увидим Чезаре?

Джулия и папа одновременно улыбнулись, обменявшись взглядами.

— Похоже, я права, — заявила Джулия. — Бедная Лукреция! У нее еще никогда не было возлюбленного.

Александр редко открыто выказывал недовольство своим любимым девочкам, и на этот раз только тень омрачила его лицо, но Джулия знала: ее замечание задело его. Тем не менее она была слишком уверена в себе, чтобы бояться его недовольства.

— Это правда, — повторила она почти с вызовом.

— Однажды моя дочь откроет для себя огромное счастье любви, не сомневаюсь в этом. Но она подождет, когда придет ее пора.

Лукреция взяла руку отца и поцеловала ее.

— Она больше всех любит своих отца и брата, — сказала Джулия. — Да, каждый раз, когда она видит какого-нибудь мужчину, она говорит:

« Как незначителен он рядом с отцом или братом… с Чезаре или Джованни!»

— Лукреция не зря носит фамилию Борджиа, — заметил Александр, — а Борджиа видят в Борджиа великую силу.

— И не только они, — сказала Джулия, улыбаясь и держа в своей руке руку папы. — Я прошу, возлюбленный святой отец, скажи мне, кто теперь станет женихом Лукреции.

— Очень важный человек. Его зовут Джованни Сфорца.

— Он стар? — поинтересовалась Джулия.

— Какое отношение имеют годы к любви? — задал вопрос папа, и на этот раз в его голосе слышался упрек.

Но Джулия тут же постаралась успокоить его следующей репликой:

— Только Боги обладают даром оставаться молодыми. А я могу поклясться, что этот Джованни Сфорца не больше чем человек.

Александр улыбнулся и поцеловал ее.

— Это хорошая партия. Моя возлюбленная дочь будет благославлять меня за него. Лукреция, подойди ко мне, разве ты не собираешься выразить свою радость?

Лукреция поцеловала отца, выполнив свой долг.

— Но я уже не раз была обручена. Прежде чем выражать свою благодарность, я подожду до тех пор, пока увижу его и выйду за него замуж.

Александр улыбнулся. Они развлекали его своими разговорами, и он с сожалением должен был отослать их — ему предстояло заняться делами.

В сопровождении слуг они покинули Ватикан. Когда они пересекали площадь, какой-то оборванец нагло уставился на Джулию и выкрикнул:

— Вот невеста Христова!

Глаза девушки загорелись яростью, но дерзкий мальчишка не терял времени даром — он уже удрал, несясь со всей скоростью, на которую были только способны его ноги, и скрылся из виду прежде, чем Джулия успела послать кого-нибудь следом.

— Ты сердишься, Джулия, — сказала Лукреция, — тебя расстроили слова нищего.

— Меня не волнуют оскорбления, — возразила та. — Ты поняла, что он хотел сказать?

— Что ты возлюбленная моего отца. Это не оскорбление. Вспомни о тех, кто приходит искать твоего расположения именно по этой причине.

— Простой люд считает это оскорблением, — сказала Джулия. — Хотела бы я иметь возможность посадить этого наглеца в тюрьму. Я бы наказала его.

Лукреция содрогнулась. Она знала, что тому, кто осмеливался оскорбить знатную особу, могли отрезать язык.

Она не должна думать о таких вещах. Возможно, она научится вспоминать о подобных случаях совершенно равнодушно, как научилась спокойно воспринимать связь между отцом и Джулией и отношение к ней благочестивой Адрианы или как она смирилась с тем фактом, что она сумеет нажить состояние и приобрести влияние, если станет брать подношения. Она не сомневалась, что со временем будет с таким же равнодушием, как и другие, взирать на подобные вещи и события, но мягкость ее души осложняло дело.

Ей следует успокоиться. Она должна быть точно такой, как те, среди которых она живет. Она должна перестать думать о тех злобных созданиях, которые своей неосторожностью заслуживают жестокого наказания только из-за того, что им захотелось вольно поговорить.

Ей хотелось быть счастливой, поэтому она станет думать о чем-нибудь, что улучшит ее настроение.

Она повернулась к Джулии.

— Наверное, я выйду замуж за этого Джованни Сфорца. Мне нравится, как звучит его имя. Его зовут так же, как моего брата.

— В Италии часто встречается это имя, — напомнила ей подруга.

— Но мне кажется, может случиться что-то такое, что заставит отца выбрать для меня другого мужа. Джулия, я не удивлюсь, если мне никогда не придется выйти замуж — как только я бываю обручена с кем-нибудь, выясняется, что я должна выйти замуж за еще более богатого, более подходящего.

— Ты обязательно выйдешь замуж.

— Значит, тогда у меня никогда не будет любовника, как у тебя.

— Мужья не всегда бывают любовниками, моя дорогая. И тебе предстоит еще долгий путь, прежде чем ты станешь такой, как я.

Джулия наклонилась к Лукреции и улыбнулась заговорщицкой улыбкой.

— Я открою тебе свой секрет. Папа не только мой любовник. Он отец ребенка, которого я ношу под сердцем.

— О, Джулия! У тебя будет ребенок! Джулия кивнула.

— Вот почему я так рассердилась, когда бродяга так сказал обо мне. Мне кажется, все обо мне начинают говорить. Это значит, что кто-то из слуг более любопытен, чем следует… И слишком болтлив.

— Не наказывай никого за это, Джулия, — сказала Лукреция. — Вполне естественно, что они так ведут себя.

— Почему тебя волнует, кого я накажу? Лукреция ответила:

— Я не хочу думать о наказаниях. Разве на площади недостаточно ярко светит солнце или покои моего отца были недостаточно прекрасны? Скоро вернутся домой Чезаре и Джованни, а я выйду замуж. Все это делает меня счастливой. Только об этом я хочу думать.

— Иногда ты кажешься совсем наивной, а иногда ты ведешь себя настолько иначе, что тебя просто трудно понять.


Лукреция сидела в комнате дворца Санта Мария, служанки помогали ей одеваться. Одна рабыня застегивала пояс ее платья, другая украшала волосы драгоценностями.

Приготовления к свадьбе значительно продвинулись вперед. Дон Гаспаро, отвергнутый жених, утешился полученными тремя тысячами дукатов.

Теперь весь Рим обсуждал союз Борджиа — Сфорца. Некоторые в нем усматривали угрозу своей безопасности, а делла Ровере решил, что будет находиться в большей безопасности подальше от Рима. И Ферранте Арагонский был обеспокоен союзом, с тревогой ожидая, что он принесет.

Лукреция была уверена, что помолвка дошла до той стадии, когда никто уже не сомневается в ее будущем замужестве с Джованни Сфорца.

Поэтому, когда паж постучался к ней в комнату, попросил разрешения войти и сообщил, что во дворец приехал знатный господин и хочет ее видеть, Лукреция сразу же подумала о Джованни Сфорца.

Конечно, ему не следовало так поступать. Он не должен был приезжать неофициально, пока по городу не пройдет торжественная процессия — дочь папы и ее нареченный муж не могут встречаться так, словно она горничная, а он слуга, но все равно ей приятно и весьма романтично увидеть его сейчас. Она расправила складки парчового платья и взглянула на себя в отполированное металлическое зеркало. Она была прекрасна. Ей так хотелось вкусить любви, о которой столько рассказывала Джулия.

— Скажи ему, что я его приму, — распорядилась она.

Но едва она повернулась, как увидела стоящего в дверях гостя, при виде которого мгновенно позабыла свои романтические мечтания о встрече с будущим мужем.

— Чезаре! — закричала она и бросилась к нему, пренебрегая правилами поведения.

Она услышала его смех — торжествующий, полный любви и чего-то непонятного, но приятного. Она взяла его руку и много раз поцеловала.

— Ты рада видеть меня, Лукреция?

— Как долго я ждала тебя! — воскликнула она.

— Ты вспоминала обо мне иногда?

— Каждый день, Чезаре, каждый день я думала о тебе. Никогда я не преклоняла колен перед Мадонной, без того чтобы не упомянуть твое имя.

Чезаре нетерпеливо поглядывал на стоявших рядом служанок. В комнате словно что-то изменилось — другими казались лица женщин, они застыли, словно превратились в камень и будто съежились от страха. Лукреция вспомнила, как много лет назад в доме их матери слуги боялись Чезаре.

Она сказала:

— Оставьте нас. Нам с братом много о чем нужно поговорить, и это вовсе не для ваших ушей.

Ей не пришлось повторять приказание дважды.

Брат и сестра обнялись, Чезаре подвел Лукрецию к окну.

— Дай я взгляну на тебя, — сказал он. — Как же ты изменилась, сестра моя!

В ее глазах промелькнула тревога.

— Чезаре, ты недоволен? Он поцеловал Лукрецию.

— Я просто восхищен.

— Ты должен рассказать о себе. Ты не бываешь в свете. Ты архиепископ. Странно звучит. Мой брат Чезаре — архиепископ Валенсии. Мне придется вести себя сдержанно, когда я буду с тобой. Я должна всегда помнить, что ты служитель святой церкви. Чезаре, ты ведь совсем не похож на архиепископа! Этот твой камзол! Просто вышит золотом. И такая маленькая тонзура. Обыкновенный священник одет лучше.

Его глаза загорелись гневом, он сжал кулаки, и Лукреция увидела, что его трясет от ярости.

— Не смей говорить мне об этом! Лукреция, я требую, чтобы ты никогда не повторяла этого. Архиепископ Валенсии! Разве похож я на архиепископа? Лукреция, никто не заставит меня жить так дальше, говорю тебе. Я не хочу служить церкви.

— Да, Чезаре, это так, но…

— Но один из нас должен посвятить себя служению церкви. Один из нас, и им должен стать я. Я старший, но я должен уступить дорогу своему брату. Он скоро приедет домой. Кто-то готовит ему встречу. Джованни, герцог Гандии! Наш отец больше заботится о его пальце, чем обо всем моем теле.

— Это не правда, — возразила Лукреция, совершенно расстроившись. — Это не правда!

— Правда! — В его глазах мелькнула мысль об убийстве, когда он повернулся к ней. — Не возражай мне, девочка, если я говорю, что это правда. Я не останусь священником. Я не…

— Ты должен поговорить об этом с отцом, — успокаивающе сказала Лукреция.

— Он и слушать не станет. Клянусь всеми святыми, я добьюсь своего. — Он подошел к иконе и, подняв руку, как делают, собираясь произнести торжественную клятву, проговорил:

— Святая Матерь Божья, клянусь, что я не успокоюсь, пока не стану волен вести жизнь, какую хочу. Никому не позволю я руководить мной, ограничивать меня. Я, Чезаре Борджиа, с сегодняшнего дня сам себе хозяин.

Он очень изменился, заметила она, стал еще более вспыльчивым и внушал ей страх.

Она накрыла его руку своей рукой и заговорила, стараясь успокоить брата: