Джоан Вулф - Риск

— Кто вам сказал? — снова спросила я.

Он пожал плечами, и его корсет заскрипел.

— Не помню точно. Об этом говорили у Уайтов. — Он прищурил глаза, и на мгновение его полное лицо приняло действительно угрожающее выражение. — Жизнь шантажистки полна опасностей, леди Уинтердейл, — предупредал он. — Вспомните своего отца. Ведь его закололи ножом на одной из улиц Лондона, так? А теперь и вы сами сначала свалились в яму ко льву, а потом вас сбросил конь прямо под колеса экипажа. Вы не думаете, что лучше отдать бумаги, собранные вашим отцом, и таким образом покончить с этой низкой карьерой вымогательницы?

Кровь застыла у меня в жилах, когда я услышала из его уст о смерти своего отца.

Мне никогда не приходило в голову, что отца мог убить один из тех, кого он шантажировал.

Я собрала свою волю в кулак и произнесла как можно тверже:

— Значит ли это, что вы и есть виновник несчастий, обрушившихся на нашу семью, мистер Эшертон? Похоже, вам многое известно.

Он обнажил в ухмылке мелкие зубы.

— Кто-то виновен, это точно, леди Уинтердейл. Не думаю, что я единственный, кого шантажировал ваш отец. Мне не известно, кто эти остальные — кроме, конечно же, Уинтердейла, это очевидно. Но кто-то из них пытается остановить вас, моя дорогая. Это может быть Уинтердейл, которого вы вынудили жениться на себе, а может, и кто-то другой. Но мой вам совет: отдайте компрометирующие бумаги. Это единственная возможность для вас обеспечить свою безопасность.

— Бумаги сожжены, — сердито возразила я. — Я вам тысячу раз это повторяла.

— Если вы уничтожили бумаги, то почему, спрашивается, Уинтердейл заплатил такую огромную сумму за ваш сезон? Почему он женился на вас?

На этот вопрос мне нечего было ответить. Не могла же я сказать, что Филип сделал это, чтобы позлить леди Уинтердейл! Даже ей я бы не пожелала такого скандала. И вряд ли кто-то из пострадавших от моего батюшки поверит в это.

— Он знал, в каком положении я очутилась после смерти отца, и проникся ко мне сочувствием, — промямлила я.

— Уинтердейл? — Мистер Эшертон посмотрел на меня так, словно я сошла с ума. — Уинтердейл никогда в жизни никого не жалел, — сказал он. — Вы знаете, откуда у него столько денег? Он выиграл их у молодого итальянского графа, который сразу после того, как проиграл все свое состояние Уинтердейлу, включая и фамильный особняк, пошел к себе домой и застрелился. В то время, леди Уинтердейл, графу Ферриа было всего двадцать три года.

Краска сбежала у меня с лица.

Один раз я уже явился причиной гибели ни в чем не повинного человека.

Я стиснула зубы.

— А сколько лет было моему мужу? — спросила я мистера Эшертона.

— Да, думаю, столько же, — нетерпеливо отвечал мистер Эшертон. — Но в свои двадцать три Уинтердейл приобрел немалый жизненный опыт. Ферриа был игрушкой в его руках.

— А это была честная игра? — мрачно спросила я.

Эшертон бросил на меня злобный взгляд.

— Полагаю, да. Не слышал, чтобы кто-либо из них жульничал.

— Тогда этот итальянец просто глупец, — решительно заявила я. — Джентльменам не следует играть, если они не могут мужественно встретить поражение. Вам-то это должно быть известно, мистер Эшертон, — добавила я, злобно прищурившись.

К счастью, в этот момент танец окончился, и я поднялась с кресла. Оглянувшись в поисках Филипа, я увидела, что он идет ко мне через залу.

— Позвольте вам сказать, что вы чрезвычайно неприятный человек, мистер Эшертон, — промолвила я напоследок. — Давайте заключим соглашение. Вы держитесь от меня подальше, и я, в свою очередь, не нарушаю ваш покой.

Туг подошел Филип, я взяла его под руку и сказала:

— Этот пунш теплый, милорд. Может быть, мы пойдем туда, где накрыт ужин, и я возьму себе другой?

— Ну конечно, — ответил он.

Пока мы шествовали по направлению к двери, все взгляды были устремлены на нас.

Я собиралась рассказать Филипу о том, что в свете уже судачат о моем падении в яму ко льву, но о своих предположениях насчет смерти моего отца я предпочитала умолчать.

Мы рано уехали с бала, и по дороге домой леди Уинтердейл журила Кэтрин за то, что та все время танцевала с лордом Генри Слоаном. Лорд Генри, младший сын герцога, мог бы быть подходящей партией для меня, но леди Уинтердейл считала, что ее дочь достойна большего.

Пока Кэтрин что-то бормотала в свое оправдание, я откинулась на спинку сиденья, полузакрыв глаза и слушая, как барабанит дождь по крыше кареты. Филип молча сидел рядом со мной, угрюмо уставившись в залитое дождем окно.

Когда я вошла в гардеробную, пробило полночь. Бетти ждала меня. Она расстегнула у меня на спине маленькие пуговки бледно-розового вечернего платья, помогла надеть ночную рубашку, расплела мои косы и расчесала волосы гребнем. Я надела зеленый, бархатный халат и прошла в спальню.

В камине потрескивал огонь, и свечи в латунных подсвечниках отбрасывали золотистый свет на ковер. Я сияла халат, легла в постель и прислушалась.

Из-за двери соседней гардеробной до меня донеслись приглушенные мужские голоса.

Это Филип разговаривал со своим слугой. Должно быть, он собирается лечь в спальне.

Я откинулась на подушки и улыбнулась с облегчением, в предвкушении того? что последует дальше.

Пять минут спустя он вошел в комнату, задул свечи на столе и лег рядом со мной в постель.

Наша близость в этот раз была такой же, как в Уинтердейл-Парке, и в то же время другой. Да, Филип желал меня так же сильно, как и тогда, и нежность его все так же зажигала во мне огонь. И волны наслаждения, поднимавшиеся во мне, и дрожь сладострастных минут — все было то же.

И после, когда мы, обессиленные, лежали в объятиях друг друга и я прислушивалась к тяжелым глухим ударам его сердца, не желая отпускать его от себя никогда, — все было точно так же.

Но, проснувшись на рассвете, я обнаружила, что Филипа рядом со мной нет. Дождь перестал, и бледный лунный свет, струившийся в окно, освещал его темную фигуру. Он накинул халат и стоял у окна, прижавшись лбом к стеклу и глядя в пустынный ночной сад.

Он выглядел таким несчастным, таким одиноким.

Сердце мое сжалось от боли. В своей любовной слепоте я полагала, что наше супружество положит конец его внутреннему одиночеству. Я наивно полагала, что теперь, когда у него есть жена, которая любит его всем сердцем, он будет по-настоящему счастлив.

И в самом деле, в Уинтердейл-Парке между нами существовала, как мне казалось, более тесная связь, чем просто физическое влечение, которое мы всегда чувствовали друг к другу.

Но после возвращения в Лондон все переменилось.

И что я в действительности о нем знаю? — спрашивала я себя. По правде говоря, Филип редко делился со мной своими мыслями и чувствами. Он привык жить один и полагался только на себя — на свои силы, способности, сообразительность.

И можно ли придавать слишком большое значение тому, что он опытный любовник? Он был близок со многими женщинами, и я это понимала. Почему же, спрашивается, я должна значить для него больше, чем другие женщины, к которым он питал страсть?

Я лежала в темноте, смотрела на своего мужа и чувствовала себя глубоко несчастной.

Он был и оставался для меня загадкой. Он вел жизнь, которая была чужда тому кругу, в котором я росла. У него было множество женщин, он стал причиной гибели человека и сам говорил об убийстве с небрежной легкостью, которая меня пугала.

Но нельзя забывать, что он был выброшен в этот порочный мир еще совсем ребенком и ему пришлось самому учиться выживать в этих жестоких джунглях. И как я могу винить его за то, что он стал таким, какой он есть? Никто не имеет на это права.

Он мог стать куда хуже.

Но он был нежен с Анной.

Он был добр к Нэнни.

Я смотрела на его спину, застывшие широкие плечи и боролась с желанием встать и подойти к нему. Он не хочет, чтобы я сейчас была с ним рядом, — я инстинктивно чувствовала это. Поэтому лежала тихо, как мышка, и ждала, когда он сам вернется в постель.

Прошло еще пятнадцать минут, и он наконец отвернулся от окна и лег в кровать. В каждом его движении сквозила невероятная усталость.

«Что с тобой, Филип?»

Мне хотелось выкрикнуть эти слова. Хотелось заключить его в объятия, прижать к себе крепко-крепко.

Но он не хочет сейчас быть со мной. Несколькими часами раньше он желал меня, но не теперь.

Он взбил подушку, повернулся ко мне спиной и погрузился в сон.

А я еще долго лежала без сна, беззвучно плача и отчаянно пытаясь понять, что за пропасть разделяет нас.

***

Наутро я проснулась с головной болью.

— Вчера ты выпила слишком много пунша, — сказал Филип, входя в спальню в десять утра и застав меня в постели.

Он был одет в костюм для верховой езды, на щеках его горел румянец. По его виду никак нельзя было сказать, что он полночи провел, стоя у окна.

— Ты был в парке? — тоскливо промолвила я.

— Да, мы с Изабеллой совершили прекрасную прогулку.

Я закрыла глаза. Пунш тут совсем ни при чем, и я это знала.

Он продолжал:

— Джорджи, я получил сегодня письмо от своего поверенного — он пишет о проблемах с каналом в Уинтердейл-Парке. Я собираюсь поехать туда посмотреть, как идут дела, и принять решение.

Я тихо спросила:

— Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?

Он нахмурился.

— Да, потому что не следует сейчас оставлять тебя одну. С другой стороны, я планирую вернуться уже завтра. Зачем тебе проделывать это утомительное путешествие ради одного дня, тем более что ты плохо себя чувствуешь?

Я вздохнула:

— Анна расстроится, если я приеду и уеду так скоро.

— Ну вот, это и есть ответ на мой вопрос, не так ли?

— Да, пожалуй, — хмуро согласилась я.

Он решительно хлопнул по бедру кожаными перчатками, которые держал в руке.

— Отлично. Я уезжаю почти на сутки, а ты за это время постарайся не отлучаться из дома.

— Господи, Филип, — раздраженно сказала я, — зачем делать меня узницей в собственном доме? Я не вижу причин весь день сидеть взаперти.

— Ты не видишь, а я вижу, — возразил он. — Ты будешь делать, как я скажу, Джорджиана. Не забывай, что кто-то уже два раза покушался на твою жизнь.

— Обещаю не гулять в зверинце, — попробовала сострить я.

За эту шутку он наградил меня тяжелым взглядом:

— Оставайся дома. Слышишь?

Я натянула на себя одеяло и обиженно выпятила нижнюю губу.

— Да, Филип, — буркнула я. — Слышу.

— Вот и славно. Я уезжаю через час. Жди меня завтра вечером. — Он подошел к кровати и небрежно чмокнул меня в лоб. — Надеюсь, тебе станет лучше к тому времени.

— Спасибо за заботу, — проворчала я. — До скорого свидания.

Он направился к двери. Я с трудом удержалась, чтобы чем-нибудь не запустить в него.

Иногда он просто невыносим.

Я снова уснула и проспала целый час. После вторичного пробуждения мне стало гораздо лучше. Как только я оделась, ко мне зашла Кэтрин — посекретничать. Я попросила Бетти принести нам чаю, пригласила Кэтрин присесть в кресло, а сама устроилась в шезлонге.

Несколько минут мы обменивались впечатлениями о прошедшем бале, наконец Кэтрин перешла к цели своего визита:

— Я бы хотела попросить тебя об одном одолжении, Джорджи. Ты не могла бы сегодня вечером поехать со мной в Воксхолл?

— В Воксхолл? — удивленно повторила я. — А леди Уинтердейл отпускает тебя туда?

Сады Воксхолла были излюбленным местом светских увеселений, но леди Уинтердейл считала, что незамужним девушкам неприлично там появляться, и мы с Кэтрин ни разу там не были. Из того, что мне было известно, я заключила, что поводом для ее неодобрения служил тот факт, что в Воксхолле во время вечеринок подавали очень крепкий пунш и многие юнцы из присутствовавших гостей вели себя чрезвычайно развязно. Некоторые из них, по рассказам, доходили до того, что утаскивали невинных девушек с тропинки в кусты, чтобы запечатлеть на их губах греховный поцелуй.

— Сегодня вечером там будет концерт, и герцогиня Фэркасл попросила меня сопровождать ее, — пояснила Кэтрин. Глаза ее сияли за стеклами очков. — Эдвард тоже там будет, Джорджи. Мы вместе поужинаем в одной из беседок, а потом, может быть, даже прогуляемся по парку…

Она умолкла и умоляюще взглянула на меня.

Бедняжка, думала я. Им с Ротерэмом, наверное, ни разу не удалось побыть наедине.

— Но ведь Ротерэм все еще в трауре, — сказала я.

— Да, это так, но он может надеть домино и маску — так принято одеваться, когда едешь в Воксхолл. Все знакомые герцогини будут в маскарадных костюмах, и никто не узнает Эдварда в таком наряде. Так что его присутствие никого не шокирует.

— А твоя матушка позволила тебе ехать? — с сомнением спросила я. — Ты же знаешь, она не одобряет вечеринки в Воксхолле.