Крепче сжав руку Изабеллы, Алессандра добавила:

— Поэтому нам надо постараться сделать нашу жизнь как можно лучше.

— Почему?

Простой вопрос, но как на него ответишь?

— Потому что… — Наклонившись, она убрала шелковистые кудряшки со лба дочери. — Потому что, tesoro[1], назад пути нет. Мы должны позаботиться о будущем, а не думать о прошлом. Поэтому не надо больше хмуриться, — продолжала маркиза с деланной веселостью. — Лучше подумай обо всем новом и интересном, что ты сможешь узнать в Англии. Смотри, ты начала брать уроки рисования, съездила в лондонский Тауэр, обучилась новому виду спорта — крикету…

Изабеллы просияла при упоминании крикета.

— Лорд Хэдли сказал, что будет давать нам с Перри уроки бокса, как только вернется из свадебного путешествия, — проговорила она.

— Ну вот, видишь, — улыбнулась Алессандра. — А в Италии маленьких девочек не учат драться кулаками.

— Мне нравится лорд Хэдли, — задумчиво промолвила Изабелла. — Он гораздо приятнее, чем его друг. — Слово «гораздо» она произнесла с ударением.

— Светские мужчины обычно не умеют так хорошо ладить с детьми, как лорд Хэдли, — заметила Алессандра.

Изабелла снова нахмурилась:

— Хэдли никогда не называл меня бесенком! Даже когда я ударила его в грудь крикетной битой и он упал на задницу.

— Возможно, это потому, что ты никогда не называла Хэдли сукиным сыном и сушеной свиньей, — напомнила Алессандра дочери.

И тут она озабоченно нахмурилась. Конечно, она не бросалась такими же словами, однако старалась следить за своей речью лишь в те мгновения, когда Изабелла могла ее услышать.

— Господи, откуда ты только берешь такие выражения?

— Да я же говорила тебе: от Марко, — ответила Изабелла с улыбкой. — Он знает множество ругательств. Даже на Перри они производят впечатление! Вот, например, одно ругательство о косоглазой потаскухе…

— Довольно! — прервала ее мать, решив непременно попросить кузена держать язык за зубами, когда он общается с детьми. — Слава Богу, впереди нас ждет долгое путешествие. Поэтому что, юная леди, вам надо очень многое узнать о том, как подобает себя вести в английском обществе.

— Merde[2]! — Подбородок Изабеллы упрямо выдвинулся вперед. — Перри говорит, что так по-французски называют…

Алессандра зажала рот дочери рукой. Как ни противно ей было признавать это, Черный Джек Пирсон, похоже, был прав, когда говорил, что рот Изабеллы следовало бы хорошенько вымыть с мылом.

— Я знаю, что означает это слово, — сказала она. — Еще одно неприличное выражение — и ты будешь всю дорогу в Лондон полоскать рот мыльной водой, пуская пузыри.

По щеке Изабеллы скатилась слеза.

— Ненавижу Лондон, — прошептала девочка.

— Тогда ты должна обрадоваться, узнав, что там мы пробудем совсем недолго, а затем поедем в Бат, — объявила маркиза.

С этими словами они отправились в путь.

Глава 3

— Вы уже были на Харли-стрит, где открыта выставка последних произведений мистера Тернера, лорд Джеймс?

Герр Герхард Лутц добавил еще немного краски на палитру и капнул туда же несколько капель воды.

Джек покачал головой.

— У меня еще не было возможности посетить ее, — сказал он. — Я вернулся в город только вчера вечером.

— Считайте это одним из заданий на следующий урок, — сказал учитель рисования.

В дополнение к занятиям в Королевской академии Лутц давал частные уроки нескольким одаренным ученикам в своей студии. Джек был одним из них, однако порой — как, например, сейчас — он не мог понять, что стало причиной выбора герра Лутца: то ли одаренность, то ли его семейный титул. На его взгляд, его последние работы были весьма неудачными и он почти не продвинулся вперед. Глядя на них, можно было подумать, что он пишет левой ногой.

— Его последняя работа иллюстрирует новую школу мышления, новый взгляд на природу, — продолжал Лутц.

Джек скривил губы:

— Вы намекаете на то, что я всего лишь жалкий ремесленник, который придерживается прошловекового стиля?

Губы молчаливого швейцарца тронула легкая улыбка.

— Вовсе нет, — покачал он головой. — Я считаю вас многообещающим художником, вы готовы постигать новое, иначе я не взял бы вас в ученики. Но я бы хотел, чтобы, совершенствуя свое мастерство, вы старались бы делать свои произведения… — Лутц замолчал, подбирая подходящее слово. — Более выразительными, — договорил он.

— Выразительными… — эхом отозвался Джек со стоическим выражением лица. — Возможно, на меня повлияли годы военной подготовки, но мне кажется, что это не в моем духе. Нам вбили в головы, что солдаты не должны много думать, когда что-то делают.

— М-да… Но все дело в том, что вам больше не следует вести себя как солдат, — отозвался герр Лутц. — Настала пора постепенно становиться художником.

— Хм-м… — протянул Джек, задумчиво глядя на бумагу.

— Искусство требует от артиста чувств, эмоциональных переживаний. Ослабьте нажим, сделайте линии более легкими. И не бойтесь экспериментировать с цветом. — Помяв пальцами соболиную кисточку, Лутц пожал плечами: — Я могу обучить вас таким вещам, как пропорция и перспектива, однако ваш собственный, индивидуальный стиль в искусстве вы должны найти сами.

На первый взгляд кажется, будто искусство и служба в армии не имеют ничего общего, подумал Джек. В то же время и то и другое проверяет человека на храбрость. Потому что храбрость необходима для того, чтобы бороться со страхом — физическим или моральным, особенно когда человек не знает, что его ждет впереди.

— Пример тому — Александр Козенс[3], чьи произведения вы наверняка знаете. Сэр Джордж Бомон владеет отличной коллекцией последних работ художника, попросите у него разрешения взглянуть на них, — продолжал Лутц. — И вы поймете, как можно отпустить на свободу воображение.

Отпустить на свободу…

Джек еще несколько минут рассматривал свои грубые карандашные наброски в дорожном альбоме, затем прикрепил гвоздиками к мольберту чистый лист бумаги и взялся за новую акварель. Мазок розового на небе, подчеркиваемый смелым ярко-красным пятном на горизонте…

Увлеченный работой, Джек не услышал бой часов. Итак, урок окончен.

— Лорд Джеймс! — Лутц, что-то искавший в сундуке с принадлежностями для рисования, поднял голову. — Очень не хотелось бы мешать вам, время истекло, а я должен давать урок в Сомерсет-Хаусе. — Он посмотрел на незаконченную работу. — Вот это уже лучше, — пробормотал он. — Попрактикуйтесь дома в заштриховывании — это вам задание на следующее занятие. И непременно посетите галерею мистера Тернера.

— Да-да, я обязательно схожу туда, — пообещал Джек. Собрав свои краски, он подставил свой мольберт к остальным. — Господи, и эта ничуть не лучше, — проворчал он вполголоса.

— Терпение, милорд, — сказал герр. Лутц. — Муза похожа на прекрасную, но своенравную женщину. Вы должны осторожно ухаживать за ней и доказать ей, что вы стоите ее внимания. Доказать с помощью Тяжелой работы и постоянства, — пояснил он. — Ее не завоевать фальшивой лестью и пустыми обещаниями.

Черт возьми! Учитывая его последние встречи с представительницами противоположного пола, он должен бросить искусство и заняться уборкой лошадиного навоза с лондонских улиц.

Из-за того, что ряды «Кружка ученых сивилл» становились все реже, было решено закончить их еженедельную встречу чуть пораньше.

— Полагаю, нам следует дождаться, пока двое наших друзей вернутся в город, а уж потом набросаем черновой вариант нашего опровержения на статью Хантфорда по химии, — предложила Кейт Вудбридж. — Когда окажется, что мы правы, преподаватели Оксфорда не смогут оспорить наши доводы.

Кейт знает, что говорит, подумала Алессандра. «Кружок» — группа интеллектуально одаренных женщин, регулярно собиравшихся для того, чтобы обсуждать научные проблемы, — за время своего существования имел немало ученых достижений. Но что гораздо важнее, они сумели наладить дружеские отношения, несмотря на разное происхождение.

Алессандра едва заметно улыбнулась. Поскольку общество с неодобрением относилось к тем леди, которые занимались интеллектуальными изысканиями, пятеро из них придумали забавное название для их группы: «Кружок ученых сивилл». И без моральной поддержки подруг-«сивилл» ее жизнь в Лондоне в последние два года была бы гораздо труднее.

— Я согласна. — Леди Шарлотта Фенимор написала несколько слов на полях своей записной книжки. — Нам действительно следует подождать, пока Кьяра вернется из свадебного путешествия. И Ариэль тоже, разумеется, несмотря на то что химия — ее слабое место.

Шестидесятипятилетняя сестра Шарлотты, энергичная старая дева, недавно вышла замуж и теперь наслаждалась семейной жизнью за городом в новом поместье своего мужа.

— Это последний пункт повестки дня, — сказала она. — Разумеется, если никто не хочет поднять новую тему для обсуждения.

— Нет, поэтому давайте позвоним, чтобы принесли чай, — сказала Кейт Вудбридж, быстро убирая бумаги. — Я умираю с голоду.

— Ты вечно умираешь с голоду. — Оглядев хрупкую, полупрозрачную фигуру своей приятельницы, Алессандра закатила глаза: — Ты тарелками поглощаешь сладости и при этом не набираешь ни унции. Какая несправедливость!

— Что ж, давайте сделаем это следующим пунктом наших научных изысканий, — усмехнулась Кейт.

Когда принесли чай, Алессандра, улучив момент, стала думать о двух своих подругах. Шарлотте уже шестьдесят пять, она жалуется на боль в коленках, но сохранила ясность ума. У нее был довольно циничный взгляд на жизнь, но и она, и ее сестра Ариэль всегда были готовы поделиться с тремя другими «сивиллами» своей жизненной мудростью.

— Ах, как замечательно! Больше всего люблю лимонные пирожные с заварным кремом!

Шарлотта была самым старшим членом группы, Кейт в свои двадцать два — самым младшим. И самым мятежным — по крайней мере с виду. Дочь высокородной британский леди и лихого морского капитана из Америки, она большую часть жизни провела в кругосветных путешествиях. Во время этих путешествий Кейт стала настоящим экспертом в области ботаники и обрела еще несколько весьма сомнительных талантов…

— А я сегодня, пожалуй, не буду есть сладкого, — сказала Шарлотта, попивая чай. — Боюсь, мои платья вот-вот станут мне тесны. — Она помолчала. — Как вы думаете, индийский шелк может ни с того ни с сего сесть?

— Сомневаюсь, — отозвалась Алессандра. — Но мы можем добавить этот вопрос в список тем для будущих экспериментов, которые будем проводить, когда Кьяра и Ариэль вернутся в город.

Лукаво улыбнувшись, Кейт отправила в рот кусочек пирожного.

— Кстати, раз уж мы заговорили о будущем… Ты сколько времени собираешься провести в Бате?

— Месяц, возможно, два — сколько понадобится для первого этапа раскопок, — рассеянно ответила Алессандра.

Ее мысли были заняты не столько предстоящей работой, сколько письмом, которое она утром получила от своего кузена Марко. Он сообщил весьма тревожные новости.

— Тебя что-то беспокоит, дорогая? — спросила Шарлотта. — Мне показалось, ты чем-то расстроена.

— Нет-нет, — покачала головой Алессандра. — Все из-за того, что Изабелла в последнее время плохо себя ведет и капризничает: она очень скучает по Перегрину. — Сын Кьяры был лучшим другом ее дочери. — И по Италии, — добавила она.

— А почему бы тебе не съездить в твой старый дом? Тебе наверняка хочется увидеть друзей, те места, где ты жила, — промолвила Кейт.

— Нет, сейчас у меня слишком много дел, касающихся археологии, — уклончиво ответила Алессандра. Никто из «сивилл» не знал истинной причины ее отъезда из Италии. Некоторые тайны слишком мрачны, чтобы делиться ими даже с ближайшими друзьями. — Может, когда-нибудь в будущем.

— Жизнь слишком коротка, чтобы откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, — заявила Кейт. — К тому же ты очень много работала. Я не могла не заметить, что за последние недели ты потеряла несколько фунтов. — Она помолчала, чтобы откусить еще кусочек пирожного. — У тебя даже темные круги под глазами.

— Должно быть, помогать Кьяре защищаться от семейства Шеффилд, пока мы проводим время в Шотландии, — немалый риск, — сказала Шарлотта. — Ты только представь себе, как страшно быть обвиненной в убийстве.

Кейт поперхнулась, а Алессандра побледнела.

— Не хотела бы я оказаться в такой ситуации, — проговорила Кейт. — Впрочем, мы все можем расслабиться, ведь Кьяру больше ни в чем не обвиняют. — Она попыталась улыбнуться, но ее лицо оставалось напряженным и она отодвинула от себя тарелку с недоеденными сладостями. — Но вернемся к теме нашего разговора. Думаю, тебе следует хорошенько подумать о том, чтобы отказаться от работ в Бате. Лучше отвези Изабеллу на лето к озеру Комо.