Джо Беверли - Рискованное приключение

Эльф поднялась и, взяв розу, вдохнула нежный аромат.

— Он не объяснил, почему?

— Довольно нечленораздельно. Что-то насчет того, что не хочет совершать ни убийство, ни самоубийство. Может быть, время…

— Только не время, — заявила Эльф, направляясь выходу. — Со временем все только заходит в тупик.

Они отослали карету домой, решив прогуляться пешком от Абингтон-стрит до площади Мальборо, благо это совсем недалеко.

— Что же тебе делать? — спросила Частити. — Мне кажется, нет смысла навязываться.

— Я его ужалю, — твердо ответила Эльф.

Когда они проходили мимо лавки, где продавались игрушки, она купила чашу с прикрепленным к ней на длинной резинке мячиком, распорядившись доставить его в Уолгрейв-Хаус с наилучшими пожеланиями от мадемуазель Лизетт.

Форт увольнял Дингвола.

— Милорд чем-нибудь недоволен? — оскорбленным тоном спросил тот. Впервые он проявил какие-то эмоции, и кажется, это была обида.

— Уверен, что твой хозяин, Дингвол, доволен всем, но он, к сожалению, мертв. Я решил, что пришло время его похоронить.

— Похоронить? Милорд, боюсь, у вас небольшое помрачение рассудка…

— Схожу с ума? Как мой отец? Ты был бы рад увидеть меня в цепях, верно? Наоборот, я пришел в себя и понял, что не нуждаюсь более в твоем присутствии. Я распоряжусь, чтобы мистер Желико выплатил тебе жалованье и солидное вознаграждение за продолжительную службу. Как видишь, я пытаюсь исправить ошибки и промахи отца.

Дингвол, вероятно, был в ярости, но ничем не выдал себя, кроме судорожного подергивания рта.

— Моя работа состоит в том, чтобы приглядывать за вами! Я должен…

— Ты должен принять свою отставку.

— Вы недостойны своего отца.

— В таком случае тебе наверняка будет лучше с другим хозяином. — Форт взял в руки игрушку, уронил мячик на длину резинки и затем дернул ее. Мячик проскочил мимо чаши.

Форт безмятежно улыбнулся Дингволу.

— Вы правы, милорд. — Камердинер смотрел на него почти с участием, — Я старался, но это оказалось свыше моих сил.

Поклонившись, он вышел.

Форт снова подбросил мячик, и на этот раз тот точно приземлился в чашу.

— С одним призраком покончено, — проговорил он.

Появившись в комнате друга, Треверс застал его за праздным подбрасыванием мячика на резинке.

— Это что за чертовщина?

— Игрушка.

— Не слепой, вижу, но как прикажешь это понимать?

Форт бросил на него загадочный взгляд:

— Может быть, это послание. Как, по-твоему, чаша притягивает мячик или, наоборот, отталкивает? А резинка — что это: путы или путеводная нить?

Джек обеспокоенно посмотрел на него:

— Эти чертовы костоправы, случайно, не решили опробовать на тебе новое лекарство?

— Ничего подобного. — Форт отложил игрушку и взял в руки букет роз.

— Мне просто дали понять, что никто не потрудился украсить мою тюрьму цветами.

— Цветами? — Джек схватился за голову, забыв о своей элегантной прическе. — Послушай, дружище, может, нам позвать доктора… Где Дингвол?

— Я его уволил.

— Ну, в таком случае, — улыбнулся Джек, — ты в своем уме. Наконец,

— Вполне. Просто мне до чертиков скучно. Сыграл бы ты со мной в кости.

— Конечно, — согласился Джек, расслабившись. — Должно быть, вот так валяться целыми днями ужасно надоедает. — Он подтащил кресло Форта к маленькому столику, добавив:

— Вообще-то мы подумывали устроить вечеринку прямо здесь, если хочешь. Вино, девочки, карты по крупной.

— Отличная идея, если исключить женщин. Я к этому еще не готов и не имею ни малейшего желания смотреть, как вы будете выставлять себя дураками.

— О, конечно. — Джек смутился, и Форт понял, что тот объяснил его реакцию странным безразличием, которое Форт испытывал к женщинам последнее время.

Что тоже необходимо исправить.

Форт взял кость и бросил ее.

— Когда я совсем поправлюсь, то устрою грандиозную оргию в честь этого события.

Джек ухмыльнулся с явным облегчением:

— Вот это я понимаю! Чтобы чертям стало жарко.

На следующий день вскоре после завтрака прибыло послание в виде манускрипта на розовой бумаге, перевязанного серебряной ленточкой и украшенного гроздьями крошечных шелковых роз. В нем были стихи, написанные, должно быть, ее собственной рукой и не без изящества разрисованные цветами и птичками.

Букетику на груди лорда Уолгрейва.

Но почему цветам лишь честь такая —

К груди Уолгрейва льнуть душистой стаей?

О, отчего такое предпочтенье

Недолговечным детям гроз весенних?

Богам готова ревностно молиться,

Чтоб мне средь них безмолвно притаиться.

Я б не ждала, холодной, неподвижной,

Пока цветы поблекнут и свернутся листья.

Бродила б я, взбираясь и спускаясь,

По плоти трепетной, что подо мной вздымалась.

Кричала бы в восторге; аллилуйя!

И счет теряла поцелуям.

Форт рассмеялся, узнав слегка перефразированное стихотворение известного поэта, посвященное на самом деле даме. В оригинале странствие цветов ограничивалось ее грудью!

Он перечитал послание, чувствуя, как его плоть вздымается. Воистину несколько слов способны творить чудеса. Он бы не возражал, если бы Лизетт, то бишь Эльф, оказалась у него на груди, осыпая его дождем поцелуев…

Скомкав листок, он запустил бумажный шарик в противоположный конец комнаты.

Настоящая оса.

Эта женщина невыносима! И как все Маллораны, убеждена, что ее желание — закон.

Среда прошла без очередного назойливого подарка, и он решил, что спасен. Правда, был несколько разочарован, но отнес это на счет скуки.

Форт почти засыпал, когда вдруг послышалось пение.

Проклиная все на свете, он схватил костыли, доковылял до окна и украдкой выглянул из-за штор. Освещенная факелами группа — вполне в венецианском духе — живописно расположилась под окном. Музыканты были в плащах и масках, что по замыслу автора, видимо, должно напомнить ему Воксхолл и Лизетт.

Ему показалось, что он узнал голос певца. Это кастрат Джиолетто, ведущий тенор в опере. Ему аккомпанировали два гитариста и флейтист. Никого похожего на Эльф.

Проклятие, но песня задела его душу, несмотря на невыносимую чушь об отвергнутом любовнике, который тоскует и чахнет вдали от возлюбленной…

Наконец граф опомнился. Спотыкаясь, добрался до кровати, дернул шнур и приказал слугам разогнать этот кошачий концерт.

В четверг прибыла маленькая коробочка с великолепным перстнем с громадным топазом, на котором была выгравирована оса. Кольцо пришлось ему впору.

Он хранил мятый листок и поникшие розы. И ужасно не хотелось расставаться с последним подношением. Но, войдя в азарт, Форт положил кольцо назад в коробочку и потребовал перо и бумагу.

Его записка была предельно краткой: лорд Уолгрейв сожалеет, но не считает возможным принять столь ценный подарок.

Запечатав записку, он отправил ее вместе с коробочкой леди Эльфлед Маллоран в Маллоран-Хаус.

Не прошло и минуты после ухода лакея, как Форт понял, что совершил тактическую ошибку — фактически он признал ее существование. Более того, придавая значение подаркам, становится все более одержим ею.

Она, казалось, незримо присутствует в комнате, лишая его возможности здраво мыслить. Скрипнув зубами, он схватил палку и выбрался из проклятого кресла.

Доктор настоятельно советовал ему разрабатывать ногу, но непременно в присутствии лакея на тот случай, если нога подведет. К дьяволу! Превозмогая боль, Форт выбрался в коридор и двинулся к лестнице, ведущей во внешний мир.

К свободе.

Мокрый от пота, вцепившись в перила, граф остановился, чтобы перевести дыхание. Вот чего ему не хватает — внешнего мира.

Сейчас он распорядится, чтобы его доставили в портшезе в какой-нибудь клуб. А лучше — в парламент. Скучные бесконечные дебаты о работорговле заставят его по крайней мере перестать думать об Эльф и гадать, какой подарок будет следующим…

Как, однако, спуститься с лестницы, минимально повредив больную ногу? Есть же какие-то правила. Он попытался опереться на раненую ногу и, задохнувшись от боли, тут же отказался от этой мысли.

В дверь постучали, предоставив ему прекрасный предлог отложить испытание на завтра — его достоинство определенно пострадает, если графа застанут сползающим, как краб, с лестницы.

Уолгрейв собрался было вернуться к себе, но помедлил: вдруг это ему возвращают кольцо? Как выяснилось, прибыл курьер с документами из парламента. Форт поспешно ретировался в спальню, терзаемый болью в измученной ноге. Меньше всего ему хотелось, чтобы лакей застал его в таком виде.

Кое-как добравшись до своей комнаты, он рухнул в кресло. Впрочем, ему следует серьезно изучить документы. Это поможет ему отвлечься. Более того, граф намерен восстановить честь семьи, пусть даже мало кому известно, насколько отец ее замарал.

Ему одному суждено нести это бремя. Частити живет собственной жизнью и вскоре покинет страну. Верити уже за границей замужем за военным. Виктор — в Италии.

У него есть приятели, но он не может доверить кому бы то ни было семейные или политические проблемы. Все это друзья его беззаботной юности.

Как ни странно, ближе всего ему стал новый друг, друг его новой сущности, — некая дама в красном. Ах, если бы она действительно была ветреницей по имени Лизетт, которой нужен богатый покровитель. Он щедро платил бы ей, согласись она стать его любовницей, и обращался бы с ней как с женой…

«Женись на Эльф Маллоран, — шепнул ему внутренний голос. — И ты все это обретешь».

— Никогда, — возразил он вслух. — Никогда!

В пятницу пришел пакет с обычной почтой. В нем он обнаружил узкую коробочку и записку. Оса весьма сожалеет, что невольно нарушила правила приличия, и надеется, что сила ее чувств послужит ей оправданием. Она покорнейше просит лорда Уолгрейва принять эту безделицу взамен кольца.

В длинном узком футляре находился черный с серебром веер. Он вытащил его, недоуменно покачав головой. Некоторые щеголи заимели привычку обмахиваться веером, но Форт не принадлежал к их числу. Впрочем, это недорогой подарок, так сказать, обычный знак внимания, оказываемый леди больному джентльмену. Она даже учла его обыкновение носить черное.

Откуда ей знать, что он решил отказаться от траура?

Лениво раскрыв веер, он громко расхохотался. Безделушку украшали картинки, изображавшие даму в полосатом красном платье, которая, задрав юбку, поправляет подвязки, зазывно улыбаясь.

На обратной стороне оказалась превосходное изображение Воксхолла.

Проклятие, он опять возбудился при одном воспоминании о Лизетт и любовной азбуке, которой он обучал ее в этой комнате. Никогда до нее плотские утехи не доставляли ему подобного наслаждения…

Он заметил вложенную в футляр записку и, развернув ее, обнаружил очередной стих. На сей раз имя автора не оставляло сомнений.

Все в памяти моей, чаруя и тревожа:

И сад, и плен, и шелк душистый ложа,

Тень черная монаха надо мной,

И губы в губы, и рука с рукой.

Когда, на путь греха вступая,

За ним, не глядя, шла я как слепая.

Когда черед вернуться вам придет,

Молю вас помнить — дама в красном ждет.

Да, скромницей Эльф Маллоран при всем желании не назовешь! Неужели она всерьез предлагает продолжить эту игру?

Но раз так, то кто с кем играет?

Он сам не понимал, восхищает его или отталкивает ее дерзкое поведение, но определенно нервничал. Что еще у нее на уме? Эта женщина способна на все.

Он в задумчивости разглядывал даму в красном на веере, когда появился Джек.

— Сегодня вечером повеселимся. Форт! Конечно, здесь тоже неплохо, но, может, устроим пирушку на первом этаже, раз ты в состоянии двигаться?

Форт сложил веер.

— Отличная мысль. Пожалуй, мне лучше на время перебраться в кабинет. Какой вообще смысл оставаться здесь?

— Вот это я понимаю!

— Кроме того, в этой комнате меня преследуют воспоминания.

— О твоем отце, да? — Джек огляделся. — Почему бы тебе не сменить мебель? Тяжелый дуб и бархат — совсем не То, что нужно. Что это, веер?

Вместо ответа Форт раскрыл его с изображением Воксхолла на внешней стороне.

— Ого! Покупаем подарки дамам, да? Есть еще порох в пороховницах. — Он подошел к столику у стены, на котором стояли стаканы и напитки. — Может, нам все-таки прихватить с собой красоток, чтобы немного тебя развлечь?

— Ни в коем случае. — Форт сделал выразительный жест. — Вообще-то я, возможно, скоро женюсь.

Джек резко обернулся, не успев наполнить бокал:

— Женишься? Но ты никогда даже не заикался…

— Мне надо было подумать. Леди Лидия Норт, по-моему, прекрасная партия.