Доктор Нонна - Рискованные связи (сборник)

Появились деньги. Их было достаточно, чтобы переехать в приличную квартиру в хорошем районе. Он купил в комиссионном магазине старинную мебель и пару картин – создал из своего жилища маленькую копию квартиры Марка.

Прожив в новой квартире неделю, Эдик поехал в Вильнюс за бабенькой.

Та поначалу ворчала, но была счастлива. С единственным чемоданом и тюком белья она гордо села в такси, кивнула соседкам и громко заявила:

– От, в Москву родной внук тянет. Так я шо, сопротивляться буду? Нет. Если мальчику надо – я буду рядом. Невроко, не совсем дурная, не пропаду на новом месте. Барыней заживу.

Теперь у Эдика и бабеньки были отдельные комнаты, большая кухня и шикарная ванна.

Эдик попросил Марка, который оставался самым стильным студентом в институте, помочь ему выбрать одежду. Модные вещи тогда «доставали» и переплачивали в три-пять раз. Эдик был решительно настроен на новую жизнь, а Марку всегда было приятно давать советы относительно гардероба.

– О’кей, Эд. Ты начинаешь понимать в стиле.

Но и это еще не все. На каникулах Эдуард сделал пластическую операцию – ринопластику. Пластический хирург выставил весьма большой счет.

– Дорогой Эдуард! Я заломил высокую цену, – хирург ткнул гелевой ручкой в нос Эдика, – поскольку объект уменьшения и коррекции у вас размером с Кольский полуостров. Сами понимаете, какой объем работы.

Эдик согласно кивнул, как клюнул своим шнобелем.

– Конечно, я понимаю.

Эдик превратился в ухоженного красавца. За несколько месяцев удачной работы и полноценного питания: в обеденный перерыв пицца или другой фаст-фуд, а вечером ужин в кафе, – он набрал в весе, и теперь при высоком росте его фигура выглядела идеальной. Модная одежда, а главное, новый, аккуратный нос, сделали его более уверенным в себе, что проявлялось в расправленных широких плечах, жестах и во взгляде.

После двухнедельных зимних каникул Марк, увидев Эдика в коридоре института, не узнал друга и чуть было не прошел мимо.

– Марк! – окликнул его Эдуард.

– О, май харт[8], ни фига себе… – Марк обернулся и медленно подошел к нему. – Да ты просто Ален Делон. Слушай, Эд, давай после занятий поедем ко мне? Папа в Америке на симпозиуме по иммунологии, а мама должна быть на даче. Замутим вечеринку с девчонками, Костика пригласим. О’кей?

Эдик согласился сразу. Ему очень хотелось снова оказаться в том месте, где все напоминало о Бэлле Александровне. По дороге к дому он рассказывал о делах на своей фирме, о том, что давно решился на ринопластику, о хирурге, выставившем ему двойной счет.

Марк открыл дверь своим ключом и внезапно услышал:

– Марик, это ты? – Так любя Бэлла называла сына.

– Да, мамуля, – ответил Марк, стараясь не показать в голосе разочарование от ее присутствия.

Бэлла в накинутом на плечи шелковом халате вышла из комнаты. Халат сполз с левого плечика, и Эдик увидел крохотную черную родинку, словно зовущую для поцелуя. Сердце его забилось – ему казалось, что оно где-то в горле. Эдик буквально онемел – так он желал свою богиню.

Бэлла разглядывала его с интересом.

– Марк, а кто этот симпатичный юноша? Почему ты нас не знакомишь?

– А, май мазер[9], ты тоже не узнаешь? – Марк засмеялся, показывая идеальные зубы. – Это же Эдик, мы вместе учимся, он был здесь прошлой зимою, но худой и со шнобелем, размером с Кольский полуостров.

Взгляд Бэллы менялся с каждой секундой. Теперь от нее к Эдику пробежал электрический разряд. Она протянула руку, которую юноша нежно поцеловал. От прикосновения мягких, нежных губ к ее пальцам, сначала по кисти, а затем выше, к плечу, а от него к сердцу прошел ток желания. Бэлла, половину жизни изучающая человеческую сексуальность, сделала для себя приятное открытие – она нравится этому парню, он хочет обладать ею… И она тоже хочет его.

Эдик с трудом отпустил руку Бэллы, кружилась голова.

– Планы меняются, маман сегодня точно никуда не уедет. Летс кам тугезе[10], сматываемся, – шепнул Эдику Марк.

– Марк, тебе нужно заняться произношением, – назидательно, но с любовью, произнесла Бэлла, услышав это. – А вы, молодой человек, проходите, пожалуйста, – пригласила богиня и прошла за стеклянные двери гостиной.

– Неудобно уходить, – шепнул другу Эдик, желающий только одного – подольше побыть с этой необыкновенной женщиной. – Давай останемся ненадолго, хотя бы из приличия…

– Ну иди, позаигрывай с мамой. – Марк понимающе кивнул. – С ней все заигрывают. А я пока загляну в холодильник – вишневого компотика дерябну. Ты не хочешь?

– Нет, спасибо.

Марк ушел в кухню, и было слышно, что он набирает телефонный номер.

Эдик повесил куртку на старинную вешалку, стоявшую напротив входной двери, и начал снимать обувь.

Бэлла выглянула из гостиной.

– Нет, нет, не снимайте, – остановила она его. – Проходите так… – Она замолчала, потому что забыла его имя.

– Эдик, Эдуард, – напомнил юноша.

– Проходите, Эдик, Эдуард. – Бэлла мило ему улыбнулась.

Эдика бросило в жар.

– У вас так… шикарно.

Бэлла с удовольствием провела рукой по изогнутой спинке старинного диванчика.

– О, да. И я, и Олег очень любим антиквариат. Ему он достался по наследству, а я, девочка из нищей семьи, сразу полюбила дорогую мебель. Не стесняйтесь, рассматривайте, дотрагивайтесь. Мне приятно. – И она так посмотрела на Эдуарда, что слова «рассматривайте» и «дотрагивайтесь» отозвались у него внизу живота.

Пока он изучал интерьер, Бэлла вышла в прихожую и сунула в карман его куртки свою визитку.

– Эд, мы опаздываем! – Голос Марка привел в чувство. – Я Костику позвонил, нас уже ждут.

– Действительно, нам надо идти. Спасибо большое… – невнятно пробормотал Эдик.

Эдуард с Марком вышли на лестничную площадку. Надев куртку, он рассеянно слушал друга. Идти куда бы то ни было ему расхотелось. Он должен был побыть один.

Эдик машинально сунул руку в карман и вытащил оттуда визитную карточку. Взглянув на нее, он быстро спрятал маленькую картонку обратно.

– Ты это, Марк… до завтра. Что-то голова сильно разболелась.

– Ну, как хочешь, – разочарованно сказал друг. – А я поеду потусуюсь. У Костика всегда полно девиц, хотя мне с ними в последнее время скучно. Ну, пока!

Добравшись до дома, Эдик плотно закрыл дверь в свою комнату и тут же набрал номер, напечатанный на визитке. В этот момент перед его глазами стояла Бэлла – он видел ее хрупкое плечико из-под сползшего халата.

«Она будет моей женщиной, а все остальное неважно!» – подумал Эдик.

Услышав в трубке голос Бэллы, он не смог вымолвить ни слова.

– Не молчите, пожалуйста, а то я повешу трубку.

– Это я, – выдавил из себя Эдик.

– Приезжай ко мне, мой мальчик, – после короткой паузы сказала богиня.

Через час он стоял у ее порога и молил Всевышнего, чтобы Марк остался ночевать у Костика, как он обычно делал по пятницам.

Казалось, что Бэлла ждала Эдика за дверьми. Она буквально затащила его за рукав в квартиру, заперев за собой дверь.

Взаимная страсть обрушилась на них мгновенно. По дороге в спальню она срывала с юноши одежду, а он целовал ее, не ощущая, куда целует. Немного неловко получилось с туфлями и носками, но в этот момент Бэлла встала перед ним и медленно сняла трусики.

От этого необычайно эротического жеста у Эдика окончательно помутился разум. Он обхватил руками идеальный зад Беллы, притянул женщину к себе, поцеловал ее живот, треугольник ароматных волос и, откинувшись на кровать, дождался, когда она сядет на него сверху. Ему хотелось видеть ее всю, дотрагиваться до груди, до живота, до прекрасного лица.

Молодость и зрелость слились воедино, и продолжалось это долго-долго.

А после, когда Эдик заснул, Бэлла долго сидела возле, задумчиво перебирая волосы на его голове.

Детство Бэлла провела в маленьком провинциальном городке Прокопьевске в Кемеровской области. Щуплая девочка с цыпками на руках и коленках всегда мечтала из Золушки превратиться в принцессу.

Папу завалило в шахте, когда ей было три года. Бэлла его даже не помнила. У них не было родственников, и мама работала сутками.

Отец Бэллы, когда учился в Кемерове, влюбился в Нину, девушку из Прокопьевска. Он должен был стать горным инженером и лет через двадцать руководить одной из многочисленных угольных шахт. Приведя Нину домой, он представил ее как студентку кулинарного техникума и свою невесту.

И тут характер показала будущая свекровь. Она попросила Нину покинуть ее дом, а сыну выговорила, что русская повариха им, еврейским инженерам в пятом поколении, в семье не нужна.

Отец не выдержал, наговорил маме и братьям много лишнего и пошел жить в общежитие к Нине. Потом они уехали в Прокопьевск.

Присматривать за маленькой Бэллой согласилась тридцатилетняя соседка Люся – представительница древнейшей профессии. Бэлла хорошо помнила яркие Люсины губы, когда та ела или курила, и скрип кровати за шкафом, когда Люся возвращалась с кавалером, чтобы заработать этим скрипом немного денег. По крайней мере, так она объясняла это маленькой девочке.

Но к малышке Люся относилась хорошо, следила, чтобы она вовремя ела, стирала ее платья, а позже школьную форму. Денег с Нины Люся не брала.

– Чего ж я тебя не пожалею? Мне Бэлка нравится, я с ней душой греюсь.

Мама всегда была уставшей и печальной. Бесцветная и одинокая, эмоционально она ничего не могла дать дочери. Она думала только о том, как прокормить себя и Бэллу, хоть как-то одеть дочь, чтобы той не было стыдно в школе и перед соседками.

Когда Бэлла училась в пятом классе, у нее появилась женщина-идеал – Марина Сергеевна, учительница английского языка. Бэллочка и английский-то выучила только благодаря детской влюбленности в молодую, образованную, с большим вкусом одетую учительницу.

Марина Сергеевна оценила способности девочки и то, как самозабвенно она учила английский язык. Учительница приносила ей книги и журналы на английском. Они вместе читали непонятные фразы, особенно из модных журналов, которые Бэлла на всякий случай заучивала наизусть.

Как-то раз англичанка сказала:

– Ты обязательно должна учиться в Москве. В этой глуши или сопьешься, или станешь как твоя мама – никакой.

Эта фраза, неоднократно повторенная, стальным гвоздиком вошла в детскую память и стала двигателем Бэллиной мечты.

Бэлла часто вспоминала последний год учебы. Уверенная, что уедет в Москву, она не слушала мать, которая устало доказывала ей, что это невозможно – нет ни хорошей одежды, ни денег на билет, ни места, где жить. Бэлла училась. А что ей еще было делать?

На дискотеку она сходила два раза и поняла, насколько не модно одета. Танцевать она любила, но одна, для себя, при закрытых дверях комнаты в их скромной квартире.

Парни за ней ухаживали постоянно. Однажды на дискотеке, во время медленного танца, ощутив на себе жаркие ладони очередного воздыхателя, Бэлла, понимая, что девственность и знания – два основных ее богатства, сняла руки парня со своей талии и ушла домой. С тех пор она держала всех кавалеров на расстоянии.

Но как-то раз одноклассник Сашка, избалованный вниманием девочек и дам постарше, поклялся, что «использует полукровку по полной». Эти слова передала Бэлле соседка по парте, Юленька. Глаза Юленьки при этом смеялись.

– А чего ты сопротивляешься? Он уже со всеми переспал, – спросила она Бэллу.

– А со мой не получится, – спокойно отозвалась та. – Так ему и передай.

Юля окинула взглядом Бэллу – худенькую и небольшого росточка.

– Ой, Бэлка, не нарывайся. Снасилует. – В ее голосе прозвучало сочувствие.

С Нового года все школьники десятых классов стали готовиться к выпускному балу. Некоторые, правда, задумались об экзаменах – выпускных и вступительных, но основная масса на институт не надеялась. Девушки изводили родителей просьбами достать платья и туфли, парни высчитывали, во сколько обойдется выпивка.

Бэлла тоже попыталась объяснить матери, как ей хочется хотя бы один раз за последние пять лет поразить одноклассников хорошим платьем, макияжем, туфлями на высоком каблуке.

Она пришла в кухню, когда мама чистила картошку, села напротив и стала говорить, говорить. Мать слушала, кивала.

– Ладно, дочка, на туфли мы накопим, а платьишко я тебе сама сварганю, у меня есть белое, на тебя перешью.

– Но почему, мама? – Бэлла смотрела на мать, не понимая. – У тебя же есть деньги! Я считала, сколько ты зарабатываешь и сколько мы тратим.

Мама, поправив на груди драный халатик, нахмурилась.

– То не для тебя накопления, то на памятник. Оградку папе сделали, а памятник не смогли. Вот поставим, тогда и туфли.

– Мама, – Бэлла посмотрела в мутные глаза Нины, которая в последнее время стала выпивать. – Папы нет четырнадцать лет, а я вот она, живая.