Лоретта Чейз - Рискованный флирт

Благодаря постоянным унижениям вне классной комнаты и регулярным поркам внутри, Итону понадобилось меньше года, чтобы выбить из него все привязанности, мягкость и доверчивость. В некоторых мальчиках итонские методы воспитывают лучшие качества, в нем они пробудили все худшее.

Когда ему было десять лет, директор вызвал его с урока и сказал, что его мать умерла в Вест-Индии от лихорадки. Себастьян выслушал его в каменном молчании, потом ушел и вызвал на драку Уорделла.

Уорделл был на два года старше, в два раза выше и тяжелее, к тому же имел быструю реакцию. Но сейчас монстр в Себастьяне был холоден и преисполнен ярости, и Себастьян упорно дрался, молча, пока не сбил с ног противника с расквашенным носом.

Сам избитый в кровь, Себастьян глумливо обвел глазами кружок зрителей.

– Кто еще? – спросил он, едва дыша.

Никто не проронил ни звука. Он направился к выходу, и перед ним расступились.

Когда Себастьян прошел полдвора, неприятную тишину прервал голос Уорделла:

– Хорошая работа, Блэкмор!

Себастьян остановился и оглянулся.

– Иди к черту! – крикнул он.

Уорделл с приветственным криком подбросил шапку в воздух. В следующий миг в воздух взлетели десятки шапок, все кричали слова приветствия.

– Тупые мерзавцы, – пробормотал себе под нос Себастьян, мысленно подкинул шляпу – его была затоптана и не подлежала восстановлению – и сделал шутовской поклон.

В следующее мгновение его окружили смеющиеся мальчики, а еще через минуту он сидел на плечах у Уорделла и чем больше ругал этих идиотов, тем больше они радовались.

Вскоре он стал закадычным другом Уорделла. А потом, естественно, было уже поздно вспоминать о добродетелях.

Из всех озорников Итона, которых поркой и пинками загоняли в зрелость, кружок Уорделла был наихудшим. Помимо обычных итонских проказ и задирания несчастных местных жителей, они играли в карты, курили и пили, приближаясь к возрасту половой зрелости. Затем к забавам добавлялись посещения проституток.

Себастьян был посвящен в тайны эротики в тринадцать лет. Уорделл и Мэллори – мальчик, который некогда предложить замочить Себастьяна в сортире – напоили Себастьяна джином, завязали ему глаза, долго водили по городу и, наконец, одолев один лестничный пролет, втолкнули в затхлую комнату. Они раздели его догола, сняли с глаз повязку и вышли, заперев за собой дверь.

В комнате кадила вонючая керосиновая лампа, на полу лежал грязный матрас, на котором сидела пухлая девчонка с кудряшками, голубыми глазами и носом-пуговкой. Она уставилась на Себастьяна, как на дохлую крысу.

Ему не надо было объяснять почему. С прошлого дня рождения он вырос на четыре сантиметра, но по-прежнему походил на домового.

– Я не буду это делать, – сказала она и надулась. – Хоть бы и за сто фунтов.

Себастьян обнаружил, что в нем еще остались кое-какие чувства, иначе это его не задело бы. В горле стало горячо, захотелось плакать, и он ее возненавидел. Глупая шлюшка! Будь она мальчишкой, он бы как следует поколотил ее.

Но Себастьян уже научился скрывать свои чувства.

– Плохо, – холодно сказал он. – У меня сегодня день рождения, и я был в таком хорошем настроении, что думал заплатить тебе десять шиллингов.

Себастьян знал, что Уорделл не дает проституткам больше шести пенсов.

Она бросила на Себастьяна мрачный взгляд, опустила его вниз, на его мужское достоинство. И там задержалась и оно мгновенно отозвалось, стало набухать. Ее нижняя губа задрожала.

– Я сказал, что у меня хорошее настроение, – повторил Себастьян, прежде чем она смогла бы посмеяться над ним. – Так что даю десять и шесть. Не больше. Если тебя это не устраивает, я всегда могу найти другую.

– Я могу закрыть глаза, – сказала она.

Он презрительно улыбнулся:

– Закрывай или открывай, мне все равно – за свои деньги я получу все, что надо.

Он и получил, причем она не закрывала глаза и проявила такой энтузиазм, какого только может пожелать парень.

Позднее до Себастьяна дошло, что это было ему уроком – он усвоил урок так же быстро, как делал все на свете. Отныне его девизом станет лозунг Горация: «Делай деньги законными способами, если можешь; а если не можешь, то с помощью денег».

Со времени поступления в Итон все, что Себастьян получал из дома, – это короткие, в одно предложение записки, сопровождавшие плату за четверть. Их писал отцовский секретарь.

Когда время пребывания в Итоне подходило к концу, Себастьян получил письмо в два параграфа, извещавшее, что дальше он будет учиться в Кембридже.

Он знал, что Кембридж – прекрасный университет и многие считают его более прогрессивным, чем монашеский Оксфорд.

Но Себастьян также знал, что не по этой причине отец избрал для него Кембридж. Баллистеры обучались в Итоне и Оксфорде практически со времени основания этих заведений. Послать сына в другое место было для лорда Дейна способом отречься от него, сказать миру, что Себастьян – мерзкое пятно на древнем гербе. Чем он, разумеется, и был.

Он не только вел себя как монстр, – правда, не настолько, чтобы его отчислили, – но у него была и внешность монстра: рост выше шести футов, смуглый до черноты, твердый как кремень.

Он всегда старался, чтобы о нем вспоминали как о монстре. Он гордился тем, что приличные люди называли его проклятием рода Баллистеров.

До сих пор лорд Дейн не подавал признаков заботы или хотя бы интереса к тому, что делает его сын. Это краткое письмо говорило об обратном. Его светлость вознамерился наказать и унизить сына, отправив его в университет, куда не ступала нога Баллистеров.

Наказание запоздало. Себастьян научился нескольким приемам, с помощью которых отбивал попытки манипулировать им, наказать или устыдить. Он обнаружил, что во многих случаях деньги эффективнее физической силы.

Приняв девиз Горация, он научился удваивать, утраивать и учетверять выдаваемые ему деньги, играя и делая ставки. Половину выигрыша он тратил на женщин и другие пороки, а также на частные уроки итальянского языка – последнее для того, чтобы никто не заподозрил его в болезненной чувствительности к матери.

На другую половину выигрыша он планировал купить скаковую лошадь.

Он написал отцу и посоветовал ему выделенные на учебу деньги отправить в Кембридж какому-нибудь нуждающемуся парню, потому что граф Блэкмор будет посещать Оксфорд и сам за себя платить.

После этого деньги, скопленные на покупку лошади, он поставил на игрока в соревновании по борьбе. Выигрыш и влияние дядюшки Уорделла привели его в Оксфорд.

В следующий раз весточку из дома он получил в двадцать четыре года – в ней коротко сообщалось, что его отец умер.

Вместе с титулом новый маркиз Дейн унаследовал огромные земли, несколько домов – включая Аткорт, великолепное потомственное скопище зданий на краю Дартмура, – и все сопутствующие долги и закладные.

Отец оставил дела в удручающем состоянии. Себастьян ни секунды не сомневался почему. Не в силах управлять сыном, дражайший отец решил его разорить.

Но если благочестивый старый ублюдок в потустороннем мире с улыбкой ждет, когда четвертого маркиза Дейна повезут в ближайшую богадельню, ждать ему придется очень долго.

К этому времени Себастьян освоил мир коммерции, направил свой ум и отвагу на преодоление ее премудростей. Каждый фартинг своего безбедного существования он заработал или выиграл сам. Не одно предприятие, находившееся на грани банкротства, он сумел превратить в доходное дело так что разобраться с жалкой отцовской неразберихой было для него детской забавой.

Он продал все, кроме имущества, не подлежавшего отчуждению, заплатил долги, реорганизовал отсталую финансовую систему, уволил секретаря, камердинера и семейного нотариуса, на их место поставил толковых людей и объяснил, чего ожидает от них. Потом в последний раз объехал вересковые пустоши, которые не видел с детства, и отбыл в Париж.

Париж, март 1828 года

– Нет, не может быть, – в ужасе прошептал сэр Бертрам Трент. Выпучив круглые блеклые глаза, он прижался лбом к стеклу и смотрел на рю де Прованс.

– Я уверен, что это так, сэр, – сказал его слуга Уитерс. Сэр Бертрам взъерошил каштановые кудри. Было два часа дня, но он только что вылез из халата.

– Женевьева, – глухо сказал он. – О Господи, это она!

– Вне всякого сомнения, это ваша бабушка леди Пембури, а с ней ваша сестра мисс Джессика. – Уитерс еле сдержал улыбку. Ему сейчас приходилось много от чего удерживаться, например, от желания скакать по комнате и кричать «аллилуйя».

Спасены, думал он. С мисс Джессикой дела быстро поправятся. Он пошел на огромный риск, написав ей, но это необходимо было сделать на благо всей семьи.

Сэр Бертрам связался с дурной компанией, по мнению Уитерса, самой дурной во всем христианском мире – с кучкой никчемных дегенератов под предводительством этого монстра, четвертого маркиза Дейна.

Но мисс Джессика быстро положит этому конец, убеждал себя старый слуга, торопливо повязывая хозяину галстук.

Сестре сэра Бертрама было двадцать семь лет; от бабушки ей досталась весьма соблазнительная внешность: иссиня-черные волосы, алебастрово-белое лицо и изящная фигурка. В случае леди Пембури все это оказалось не подвластно времени.

Что еще важнее, по мнению практичного Уитерса, мисс Джессика унаследовала ум своего отца, живость и мужество. Она скакала верхом, фехтовала и хорошо стреляла из пистолета. Что касается пистолета, она стреляла лучше всех в семье, а это кое о чем говорит. За два недолгих брака леди Пембури родила четверых сыновей от первого мужа, сэра Эдмунда Трента, и двоих от второго, виконта Пембури, так что дети росли в избыточном мужском окружении. И все же ни один из этих прекрасных парней не мог победить в стрельбе мисс Джессику. Она с двадцати шагов сбивала пробку с бутылки, Уитерс сам видел.

Он был не прочь посмотреть, как она собьет спесь с лорда Дейна. Это животное, мерзость, позор для страны, негодяй и бездельник, совести у него не больше, чем у навозного жука. Он завлек сэра Бертрама – к прискорбию, не самого умного из джентльменов – в свой нечестивый кружок, и теперь хозяин катится по наклонной плоскости. Еще несколько месяцев дружбы с лордом Дейном – и сэр Бертрам станет банкротом, если раньше его не доконают их нескончаемые оргии.

Но теперь не будет никаких нескольких месяцев, понял счастливый Уитерс, подталкивая упирающегося хозяина к двери. Мисс Джессика все расставит по местам. Ей всегда это удавалось.

Берти ухитрился изобразить восторг от встречи с сестрой и бабушкой. Последняя немедленно удалилась в свою комнату отдохнуть от поездки, а он затащил Джессику в комнату, служившую гостиной в его тесных – и чересчур дорогих, как раздраженно отметила Джессика – апартаментах.

– Черт возьми, в чем дело, Джесс? – осведомился он. Джессика сгребла с мягкого кресла возле камина кипу спортивных газет, бросила их в топку и со вздохом опустилась на подушки.

Путь из Кале был неблизкий. Учитывая состояние французских дорог, она не сомневалась, что у нее вся задница в синяках.

Ей очень хотелось наставить синяков братцу, но, к сожалению, он хоть и младше ее на два года, но на две головы выше и на пару пудов тяжелее. Давно миновало то время, когда его можно было воспитывать розгами.

– Подарок ко дню рождения, – доложила она.

Нездоровая бледность Берти на миг сменилась румянцем, по лицу расплылась знакомая дружелюбно-тупая ухмылка.

– Знаешь, Джесс, это ужасно мило с твоей… – Он нахмурился. – Но у меня день рождения в июле, не будете же вы здесь жить до…

– Я имела в виду день рождения Женевьевы.

Одной из многих причуд леди Пембури было требование, чтобы дети и внуки обращались к ней по имени.

– Я женщина, – говорила она тем, кто настаивал, что это неуважительно. – У меня есть имя. Мама, бабушка… – Она жеманно передергивала плечами. – Это так анонимно…

Берти забеспокоился:

– Когда?

– Ее день рождения, как ты обязан помнить, после завтра. – Джессика сбросила туфли, придвинула скамеечку и положила на нее ноги. – Я хотела, доставить ей удовольствие. Она сто лет не была в Париже, а дома дела складываются не слишком приятно. Тетки подумывают запереть ее в психиатрическую лечебницу. Меня это не удивляет – они никогда ее не понимали. Ты знаешь, что только за последний месяц она получила три предложения выйти замуж? По-моему, Номер Третий был соломинкой, переломившей спину верблюду, – лорд Фангьерс, сорок три года. Семья сказала, что это уже ни в какие ворота не лезет.

– И правда, это не очень достойно в ее возрасте.

– Женевьева пока не умерла, Берти. Не понимаю, почему она должна вести себя как древняя старуха. Хочет выйти за сосунка – ее дело. – Джессика пристально посмотрела на брата. – Конечно, это означает, что муж будет распоряжаться ее деньгами. Смею думать, только это всех и волнует.