Приняла меня Уэнди. Она была одним из партнеров-учредителей “Аардварка”, приятная словоохотливая дама в элегантном темно-синем костюме со стильной бижутерией — той, что не звенит, не сверкает и не бросается в глаза. У агентства “Аардварк” есть хорошо оплачиваемые связи и источники информации во всех учреждениях государственного аппарата, сообщила она мне: в управлении социального страхования, в национальной службе здравоохранения, в управлении регистрации транспортных средств, в налоговой службе, в рейтинговых агентствах, ну и так далее, и уже через несколько часов они могут предоставить обратившемуся к ним клиенту — если, конечно, агентство сочтет его достаточно законопослушным гражданином — самые разнообразные сведения, добытые не вполне законным путем. Просто удивительно, как много говорят о жизни человека выписки со счетов и сводки расходов по кредитным карточкам, его покупки, а в некоторых случаях, как рассказала мне Уэнди, и расходы на благотворительность. Один тратит уйму денег в дорогих ресторанах, платит по счетам ветеринару и жертвует в фонды защиты животных, так вот, у него нет ничего общего с теми, кто покупает продукты в супермаркете, играет в спортивный тотализатор и жертвует на детские приюты. Конечно, некоторые умудряются вести двойную жизнь, имеют кредитные карточки на разные имена, фальшивый паспорт, иногда предпочитают расплачиваться наличными — совсем не обязательно из преступных побуждений, иным просто тошно, что государство с такой легкостью узнает о каждом их шаге, но даже и они вынуждены в конце концов прийти на прием к врачу или лечь в больницу, и тогда все, маска сорвана. По мне, так пусть кто угодно знает обо мне что угодно, а после того, как я съездила отдохнуть в Индию, где никому ни до кого вообще нет дела, человек умрет и будет несколько дней валяться на улице, все спокойно перешагивают через труп и идут себе дальше, я стала думать, что общество, которое хотя бы внесло тебя в свои компьютеры, обладает некоторыми преимуществами.

Архивы по усыновлению не такая простая штука. Мне это хорошо известно, я в свое время работала над лентой, которая называлась “Наши дети”, и мне пришлось в последний момент вырезать пятиминутный эпизод, консультанты прозевали, что с того времени, как был написан роман, по которому делался сценарий, законы изменились. Пять минут — это огромный метраж отснятой пленки, в фильме вопиюще не сошлись концы с концами. Но зрители все как один плакали и потому, мне хочется думать, не заметили несоответствий.

Записи сохранялись в тайне до середины семидесятых, мать могла отказаться от своего младенца и жить в полной уверенности, что никогда больше его не увидит и не услышит. Но потом, после того как появился фильм “Наши дети”, а компании медицинского страхования и страхования жизни стали настаивать, что им необходимо знать медицинскую наследственность своих клиентов, — ответ “родители неизвестны” звучит для них как приговор судьбы: о каких прибылях может идти речь, если приходится рисковать вслепую, — и потому было решено, что каждый имеет право знать, кто его родители, а если дети не узнают, то будут страдать и болеть; более того, дети, от которых отказались, должны иметь право по достижении восемнадцати лет отыскивать свою родную мать. Право же матери отыскивать своего ребенка не оговаривалось, идея наказания все еще витала в воздухе, хоть и не слишком явная. Наше время считает отказ матери от ребенка поступком противоестественным и жестоким; в старину, когда никаких государственных пособий не существовало и детей, прижитых незамужними женщинами, по большей части ждала сиротская доля, все хорошо понимали, что для ребенка лучше всего, если его усыновят младенцем. Одинокой матери удавалось кое-как продержаться со своим ребенком не больше года, женщинам тогда платили слишком мало, и если ей не посчастливилось найти мужчину, который согласился содержать ее с ребенком за те услуги, которых он от нее требовал, она вынуждена была отдать ребенка в чужие руки или в приют.

В восьмидесятых и девяностых годах появились организации, задавшиеся целью воссоединить матерей прежнего мира с детьми нынешнего; они деликатно устраивали их встречи, велеречивые консультанты искусно золотили горькую пилюлю правды — так мы глотаем аспирин в защитной пленке, чтобы не разъедал слизистую желудка. Мы все должны знать, кто наши родители, это, несомненно, поможет нам обрести душевное спокойствие. Миллионы брошенных в детстве молодых людей кинулись искать свою родную мать, радуясь полученному задним числом праву на ее любовь, и почти все ушли разочарованные, с обидой на весь свет. Из всех, кто встретился, только шесть процентов захотели узнать друг друга получше. Но я в то время этого не знала, лента “Наши дети” представила совсем иную картину.

Брошенные дети утверждали, что земных благ им мало, им нужна еще и материнская любовь, это их неотъемлемое право. Не могли они понять, эти дети психоаналитического века, что когда-то существовали ценности поважнее, чем рекомендация избегать стрессовых ситуаций. Они понятия не имели о мире без страховки на случай потерь, о мире, где люди умирали от голода, а если женщина в этом мире прыгала в Темзу, прижимая к груди новорожденного младенца, то ее вылавливали и казнили через повешение. Я это знаю по фильму, который в свое время монтировала, — “Подводная могила”.

Многие девочки лет в восемь-девять думают, глядя на своих родителей: “Нет, конечно, я не их дочь, они такие обыкновенные, скучные, меня подменили при рождении”. То же самое творится с приемышем, когда она узнает, что ее удочерили (”Мы сами тебя выбрали, крошка”), как буйно разыгрывается ее фантазия, рисуя королевский дворец, в котором она должна бы жить по праву рождения, не случись эта ужасная ошибка. Увы, найденная родная мать оказывается не принцессой крови, а точно такой же судомойкой. Более старое и более мудрое поколение социальных работников всеми силами препятствовало встрече ребенка с родной матерью, нынешние деятели безжалостно рвутся напролом, губя семьи и жизни во имя генетической истины.

Вы можете меня спросить, зачем же я, зная все это хотя бы по фильму “Преступная мать” (у меня с его режиссером тоже был роман, его звали Том Хамбл, и мы чуть не поженились, но я не хотела, чтобы после всего, что пришлось пережить, меня называли София Хамбл[9]), зачем я так упорно пытаюсь отыскать Алисон для Фелисити? И я отвечу: не знаю. Почему мы делаем глупости?

Из мести? Нет, таких сильных чувств я не испытывала. Я любила Фелисити, в этом мое оправдание. Я хотела иметь родных, пусть она с этим смирится. Может быть, мне нужна была частица моей бабушки для себя: мне всегда не хватало ее любви и тепла. Глупая, сентиментальная причина, по ведомству психоаналитиков. В реальной жизни мы сначала совершаем поступок, а потом думаем. Причины нужны в суде и в мыльных операх. Вопрос “почему?” возникает лишь в том случае, если все пошло не так. Объяснения нужны, чтобы успокоить зрителей и зевак. “Это случилось потому, что…” годится для науки, но не для живых людей. Мне просто хотелось найти Алисон, вот и все.

Ну да, признаюсь, из-за Гарри Красснера, моего личного, персонального “Харе Кришна”, который то спал в моей постели, то не спал, и тогда почва уходила у меня из-под ног, а я хотела чего-то прочного, постоянного. Это вас устраивает?

Любимым шпионом Уэнди в зарегистрированном фонде поддержки сирот, у которых мать неизвестна, была двадцатичетырехлетняя Мелисса, она только что окончила университет и не видела причин, почему мать, которой за восемьдесят, не должна встретиться со своей семидесятилетней дочерью; так вот, Мелисса просмотрела кипы пыльных архивов приютской больницы — компьютеров тогда, естественно, не было, — пострадавших от пожара, который вспыхнул во время бомбежки, залитых водой, когда пожар тушили, сваленных в подвале церкви Святого Мартина на Темзе в Кингстоне, куда его перевезли для безопасности, чтобы сохранить, и там забыли, и отыскала в записях, что шестого октября 1930 года Фелисити Мур, пятнадцатилетняя девица, принадлежащая к приходу церкви Святого Мартина, разрешилась незаконнорожденным младенцем женского пола. (Отец младенца неизвестен.) Документы, касающиеся усыновления (они сохранились значительно лучше), свидетельствовали о том, что в середине ноября три младенца по имени Алисон были взяты на воспитание приемными родителями; согласно записям Службы регистрации актов гражданского состояния, две девочки из этих трех умерли — одна в возрасте трех лет (от полиомиелита), другая в возрасте четырнадцати (погибла во время немецкого налета), а третья, Алисон Мур, вышла в двадцать один год замуж за некоего Марка Доусона, палеонтолога по профессии. Один шанс из трех, что миссис Доусон — дочь Фелисити. Лично я ничуть не сомневалась, что это именно она. Когда ты все время имеешь дело с вымыслом, твоя собственная жизнь тоже превращается в вымысел. Я попала в ловушку киносценариев.

17

Фелисити вернулась с похорон оживленная, в приподнятом настроении, и сестра Доун сочла это странным: неадекватные эмоции могут свидетельствовать о наступлении начальной стадии старческого слабоумия. Она сообщила о своих подозрениях доктору Грепалли, он перехватил свою новую и самую любимую пациентку в длинном коридоре с мягкой дорожкой поверх сверкающего паркета и с двухкамерными стеклопакетными окнами, по которому она шла к своему “Атлантическому люксу”, и зашагал с ней в ногу.

Она на ходу сняла перчатки, и он заметил, что на ее пальцах только одно кольцо, все остальные она сняла перед уходом. Обитателей “Золотой чаши” настоятельно просили не надевать драгоценности, если они непременно желали уехать из пансиона без сопровождения, дабы не провоцировать грабителей. Доктор Грепалли подумал, что одно кольцо — это компромисс, она вроде бы и признает, что мир за пределами “Золотой чаши” полон опасностей, и в то же время как бы насмехается над ее мудростью. Ничего, скоро она перестанет бороться и будет всем довольна. Фелисити рассматривала свои пальцы, будто видела их в первый раз. Кожа на руках сморщилась, стала сухой, вся в пигментных пятнах, но пальцы по-прежнему длинные, изящные, полные жизни. Она их растопырила, словно проверяя и гоня прочь артрит.

— С похорон, Фелисити? — сказал он. — Какая вы отважная, да еще в такую погоду. Наверное, расстроены. Если хотите, зайдите ко мне, мы поговорим.

— Я ничуть не расстроена, — возразила Фелисити. — Я столько народу перехоронила, и ничего, осталась жива без вашей помощи.

Он в порыве преувеличенного участия схватил ее за локоток:

— Фелисити, Господь посылает нам возможность испытывать чувства, чтобы мы их выражали, иначе нас ждет кара. Отказ открыто проявить то, что мы чувствуем, приводит к постоянным головным болям, к обострению артрита.

— Лично я считаю причиной артрита сырость, а не подавленные чувства. Кстати, ветер сейчас восточный, а у меня в комнатах батареи слишком слабо греют. Может быть, вы позаботитесь, чтобы я не замерзала. — Она улыбнулась ему так обольстительно, что он просто не мог на нее рассердиться, и ушла. Обескураженный, он сдался. Сестра Доун выждала десять минут, подошла к двери люкса, сделала вид, будто стучит, но к двери не прикоснулась и вошла. Фелисити сидела за столом и подбрасывала в воздух монеты, а потом, когда они падали, рисовала линию.

— Как интересно, — сказала сестра Доун. — Это такая игра?

— Можно назвать и так, — ответила Фелисити. — Я не слышала, чтобы вы постучали.

— Я стучала довольно громко, — возразила сестра Доун. — Естественно, мы должны знать, что с возрастом наш слух слабеет. Некоторые из наших гостей не полагаются на свой слух и предпочитают иметь над дверью сигнальную лампочку.

— С этим мы пока повременим. Чего вы, собственно, добиваетесь, хотите лишить меня уверенности в своих силах?

— Зачем же отрицать очевидное, правде всегда лучше смотреть в глаза, — заметила сестра Доун. — Игра, видно, в самом деле очень увлекательная. Может быть, вы научите ей и всех нас? Прекрасный способ лучше узнать друг друга.

— Еще чего не хватало. Мне выпала пятьдесят четвертая гексаграмма, и ни одна черта не говорит о развитии: “Невеста. Не следует никуда выступать. Несчастье”.

— Мисс Фелисити, сейчас в библиотеке начнется тренинг “Спокойствие духа и умиротворение”, — залепетала растерявшаяся мисс Доун.

— Пожалуйста, называйте меня мисс Мур, — ответила Фелисити. — Фелисити я только для родных и друзей. Кажется, я вам уже говорила.

— Неформальное обращение расковывает людей, — продолжала настаивать мисс Доун. — Исследования доказывают, что близкие, дружеские отношения помогают нам оставаться молодыми телом и душой. А мне хочется думать, что я ваш друг и советчик.

— И в той и в другой роли вы самозванка, — возразила Фелисити. — Мне от “Золотой чаши” нужен только бытовой комфорт, а душу мою оставьте в покое.