— Надо купить что-то ребенку на память. Серебро — хороший металл, мягкий и душевный. Оно не бросается в глаза, а сживается с хозяином и будто становится его частью, как волосы или цвет глаз, — тихо сказала Светлана.

Максим посмотрел на жену с удивлением, потому что опять ощутил глубину ее существа, которое, несмотря на долгие годы под одной крышей, оставалось для него загадочным и неизведанным. Ему не хватало слов и умения высказать свои чувства, и он вздыхал, понимая, что сто очков вперед имеет Степан, который, наверное, засыпает Светлану комплиментами и романтическими эмоциями, да и сам мужик что надо — крепко стоит на ногах… Иногда Максим даже тосковал по тем временам, когда они со Светланой рвали жилы на базаре. Трудно было и не престижно до стыдного, но тогда его жена была только его, хоть и не такая ухоженная, как сегодня, но никакие кавалеры не косили на нее глазом… Однако и в сегодняшнем дне было много преимуществ — например, могли ли они тогда хотя бы мечтать о такой квартире или об отпуске в Египте? И Максим опять вздохнул, понимая, что в любом случае он не за рулем своей жизни, а рядом с водителем. И хорошо, что не в кювете. Но надолго ли?

— Что ты все вздыхаешь? — оглянувшись, спросила Светлана.

— Да что-то опять сердце прихватило. — Максим нахмурил брови и взялся рукой за грудь.

— Ой, горе мне с тобой… Какой там Египет?! Прибалтика, Карпаты и Миргород — вот весь периметр твоего отдыха! Ну, присядь возле кондиционера, я сейчас.

* * *

Маше удалось припарковаться в самом начале Владимирской, под каштанами, хотя обычно это и непросто. Но день был фартовый — как раз отъезжала какая-то машина, и «мокрая» «субару» быстренько заняла ее место, выпустив из себя приличную компанию. Зингер хромал на обе ноги, демонстрируя, как ему их отсидела миниатюрная Гайка, а она хохотала и толкала его то кулачками, то локтями под ребра. Николя, задрав голову, разглядывал все вокруг — его поражало странное сочетание блестящих современных строений в стиле хайтек и неповторимых старинных. Он извинился за невнимательность, когда к нему подошла Леся.

— Прости, я за всем не успеваю, большой город — большие скорости, много впечатлений, хочется все увидеть, запомнить, кручу головой, аж в глазах кружится, — виновато улыбнулся он и осторожно взял девушку за руку. — Будешь моим гидом? Ты обещала!

— Буду-буду, держись за меня, не пропадешь! — ответила Леся и вдруг подумала, не воспринял ли Николя сказанное как намек на его проблему с ногой. Но парень светился от радости быть рядом с ней, и от такого славного дня и славной компании ему было хорошо, и настороженность по поводу восприятия Лесей его хромоты улеглась.

Они пошли брусчаткой вслед за Зингером и Гайкой, а замыкали процессию Сервантес и Маша, которые немного задержались на парковке. Маша спотыкалась на высоких каблуках, потому что выпуклые булыжники мостовой не слишком приспособлены к девичьим «шпилькам», а Сервантес подстраховывал ее раз за разом, пока девушка сама не оперлась на его руку, и так они пошли вниз по Андреевскому спуску мимо многочисленных мастеров и продавцов всевозможных воплощений творческой фантазии.


— Ой, какие люди! — вдруг донеслось с правой стороны улицы.

Молодежь оглянулась, и все увидели за стеллажом с эзотерическими товарами и ароматическими палочками улыбчивого Санчеса.

— О! Привет, Санчес! — Зингер направился к нему через улицу.

— А чего это ты в верхнюю часть Андреевского перебрался, а? — удивленно выкрикнула Гайка и тоже пошла к старому знакомому.

— Да вот, хозяин завел еще несколько «рабов», и теперь у него аж три точки. На моем месте стоит новенькая, а меня сюда, — объяснил Санчес, искренне обрадовавшись приятелям.

Маша и Николя, не очень понимая, что происходит, задержались на тротуаре левой стороны улицы, но Леся и Сервантес взяли инициативу в свои руки и повели гостей знакомиться. Санчес с любопытством посмотрел на обоих новеньких, пытаясь понять, являются ли они парой или тут какая-то другая комбинация, и вопросительно зыркнул на Сервантеса. Тот слегка смутился, пожал плечами и покосился на Машу. Но тут Леся всех перезнакомила.

— Санчес. Наш уикэндовский коллега по Андреевскому, классный парень, — сообщила она новеньким. — А это Маша. Мы с Сервантом разрисовывали ее тачку. И она нас не убила, — пояснила девушка Санчесу, а тот улыбнулся и кивнул.

— Николя — гость Киева, друг Маши. И наш, — продолжила она.

Парни пожали друг другу руки, но Санчес не слишком поверил словам, потому что Леся, когда рекомендовала нового друга, смотрела куда-то в сторону, уходя от взгляда Санчеса.

— Николя — какое-то странное погоняло! Хотя я тут уже привык и к Гайке, и к Зингеру, к Серванту тоже. Вот еще с утра забегала Катастрофа, а за ней Кефир, — засмеялся Санчес, приглядываясь к гостю.

Николя слегка нахмурил брови, прокручивая в голове услышанное, и вопросительно посмотрел на Лесю. Та махнула рукой и расставила все по местам.

— Во-первых, ты слишком быстро говоришь, чтобы Николя мог тебя понять, потому что даже если он знает слова «кефир» и «катастрофа», то, наверное, завис на слове «погоняло», — улыбнулась она, оглянувшись на гостя города. — Санчес, ты хоть и Санчес, но не латиноамериканец, а вот Николя, если и не совсем француз, то уж точно не местный!

Леся говорила медленно, Николя все понял и кивнул, а Санчес осознал, что со слишком большого радиуса пошел на заход к Лесе и этот «не совсем француз» (и где только взялся?) явно его опередил.

— Ясно? — дружелюбно улыбнулась Леся Санчесу.

— Да уж ясно, не дурак, — развел руками парень, и Лесе стало его немного жаль.

— Так вы куда? Сегодня, вижу, торговать не будете? Да и поздно уже…

— Нет, мы просто так гуляем, — затарахтела Гайка, — мы еще хотели по лестнице на холм выдраться, показать гостю вид города сверху, застройку урочища Гончары внизу.

— Вот только пива купим и полезем, — подтвердил Зингер, которого больше всего допекал теплый майский день, но его черная кожаная одежда оставалась неизменной.

— Ну-ну, давайте. Художники — люди вольные, — миролюбиво произнес Санчес и вздохнул: — Сервант, а как твоя жаба, денег принесла? Я ж тебе желал! — обратился он к молчаливому, но улыбчивому Сервантесу, который как раз размечтался, как будет помогать Маше взбираться по лестнице вверх.

— Денег? А то! Спасибо, дружище! Жаба и правда непростая!

— Ты ж, наверное, ее целовал каждое утро и каждый вечер?! — захихикала Гайка, изобразив смешную рожицу, и все рассмеялись, только Маша ничего не поняла и насторожилась.

Сервантес вытащил из кармана подаренную когда-то Санчесом жабку и при всех чмокнул ее в губы, растянутые в хитрой улыбке. Все засмеялись еще громче, и Маша со всеми, и даже Николка, который наконец понял, что слова — это лишь слова и не всегда надо копать каждое отдельно, когда есть понимание ситуации и того, чего словами не скажешь. Он положил руку Лесе на плечо, она подняла голову и глянула на него счастливыми глазами. А может, ему так показалось.


— Нет, что ни говори, а семинар мы сбацали на высшем уровне! — словно подвел итог разговору Зингер, допивая из бутылки пиво и еще раз оглянувшись на вид с холма над Андреевским спуском.

— И экспозиция удалась, Соломонович был очень доволен. И ты, Гаечка, просто звезда! Так всех организовала, такая малая, такая талантливая! — засмеялась Леся.

Гайка подхватилась с травы на ноги и сделала несколько реверансов. Опять разлетелись ее разноцветные косички, и опять это шоу вызвало веселый смех зрительской аудитории.

— Задание заданием, но если отбросить обязательность предмета и задуматься, что это были живые люди, которые ели, пили, страдали, думали, что-то хотели сделать большее, чем просто… чем просто оставить после себя крестик на холмике и несколько потомков, то, конечно, поражает, — задумчиво произнесла Леся, потом заметила, что говорила слишком быстро, и продолжила медленнее, глядя в глаза Николя. — Поражает вопрос, что именно двигало ими? Что не давало им жить, как все те, чьи имена стерлись и из памяти, и с тех самых крестиков на холмиках? Ведь жить, как все, проще! Не нужно никому ничего доказывать, можно даже считаться очень умным и благонадежным, нормальным. Как все — это ж нормально.

Вдруг Сервантес, хлопая себя руками по джинсам, начал выбивать ритм и запел речитативом:

— Для волненья вовсе нету причин, коль дают, то бери, если бьют, то беги. Технология проста, кем бы ты ни стал, утром встал — приседай до ста и читай устав!

— Бумбокс! — радостно выкрикнул Николя, и вся компания удивленно посмотрела на него.

— Ого, Леся! Видна чья-то солидная просветительская работа в диаспоре! — засмеялась Маша, которая до сих пор сидела возле Сервантеса на подстеленной им газетке, пила пиво и прислушивалась к дискуссиям художников, не вмешиваясь в разговор.

— Ну, кто-то же должен, — смутилась Леся, разведя руками. — Ты ж запустила воспитание названого брата!

— Нормально-нормально! Продолжай в том же духе! Он скоро, вижу, и сам начнет песни и стихи писать! — засмеялась Маша, ткнув Николя в ребро указательным пальцем с длинным разрисованным ногтем.

— Нет, я этого не умею, я — одичавший программер, — опустив глаза, сказал Николя. — Я разве что сайт могу сделать для художников, чтобы они там тусовались.

— А за стихами и песнями, Маша, это ты к Серванту, плиз! Или ты думаешь, что он только тачки умеет разрисовывать? — подмигнула Маше Леся. — Кстати, Сервант, мог бы и гитару прихватить, а?

— Да я ж думал, что мы на выставку батика… — смутился Сервантес.

— Выговор тебе! — с наигранной строгостью произнесла Маша. — Отработаешь!

Все засмеялись, а Сервантес молча быстро-быстро закивал, опустив глаза и показывая согласие и желание подчиняться любой команде этой блондинки, которая была не такая уж и строгая, как казалась в начале знакомства.

— Вы несколько отвлеклись от темы дискуссии, — напомнил о себе Зингер тоном преподавателя, у которого нарушили дисциплину на уроке. — Ваши сюси-пуси, конечно, чудесно — весна, молодость, гормоны, но мы, кажется, о титанах Возрождения…

— Ну, ты живо-о-отное! — Гайка вцепилась ногтями в черную кожу его куртки. — Нет! Ты — гуманоид! Киборг без чувств! — Девушка принялась колошматить его, а Зингер, раскачиваясь от ее материализовавшихся эмоций, старался сохранять серьезное выражение лица.

— Простите, я в вашем семинаре участия не принимал, — медленно заговорил Николя, иногда подбирая слова. — Да и не слишком разбираюсь в истории, и хоть и уважаю художников — и Микеланджело, и Боттичелли, и гений Да Винчи, который был еще и инженером, и изобретателем, но… Но мне интереснее практики, увлеченные движущей идеей. Например, Колумб. Леся права… Что не давало этим людям сидеть на месте, не искать на свою голову приключений и проблем? И, в конце концов открыв новые земли, Колумб думал, что открыл только новый путь в Индию. А материк был назван даже не в его честь. Рискнул всем ради богатства и славы, отдал много лет воплощению своей мечты, а умер в бедности, пережив даже арест после доноса завистника… А на стене его последнего жилища висели на память цепи, в которых его привезли на корабле в Старый Свет, где, правда, освободили, но…

— Грустно это. Конечно, грустно, — вздохнув, произнес Зингер. — Вообще-то, все смертны. Но одни умирают, съев свою норму каши, а другие — каким-то образом толкнув вперед развитие человечества. Но, чтобы вас немного развеселить, скажу вам, кто был и правда реальным чуваком той эпохи. Это дедуган Тосканелли! Он повернул ход истории, просто тусуясь.

Компания внимательно посмотрела на Зингера. Николя превратился в слух и слегка наклонил голову набок. Зингер продолжил:

— Это же он подсадил Леонардо на астрономию и приборостроение, а Христофора подговорил плыть «коротким путем» в Индию! Паоло Тосканелли нарисовал карту мира, первую карту с параллелями и меридианами, очень красивую, ну, о-о-очень… Но ни фига неправильную! Однако Колумб выбил под нее у монархов и местных купцов бабок на три каравеллы и оснащение экспедиции. Вот так. Правда, не знаю, где и при каком достатке помер этот прикольный двигатель истории, вот об этом врать не стану.

Не успела компания отреагировать на монолог Зингера, как на него неожиданно отозвались совсем другие особы, появившиеся на поляне из-за большого куста сирени.

— Машуня! Какая встреча! Мы тут гуляли и вдруг напоролись на тебя с компанией! Я уж и правда подумал, что ты подалась в феминистки или лесбиянки, потому на нас, грешных-порочных мужиков, не реагируешь, а выходит, оно совсем и не так. Видно, наша с Грином компания простовата для такой утонченной блондинки? Ей по душе богема! Ну, это можно понять. Куда нам, сирым, с институтом международных отношений, до возвышенного! Мы ж ни про Боттичелли, ни про Охренелли ни фига не шарим! Уроды, одним словом. Гусь свинье не товарищ! Правда, Грин? — выпустил эмоциональный монолог подвыпивший Казбек, глядя с высоты своего роста на компанию, сидевшую на поляне.