— Да будет. Вот ваш Павлуша погостит и меня натренирует! — улыбнулся Николя.

— Да это конечно, но я не о том. Павлуша — представитель слишком молодого поколения. Как тебе объяснить? Ну, лексикон у него слегка не такой, неполный будто, — серьезно говорила Маша, а глаза лукаво светились, хоть и смотрела она на дорогу, следя за поворотами, на которые указывал длинным пальцем Сервантес.

— То есть детский лексикон? — сосредоточился Николя.

— Ага, детско-взрослый. С одной стороны, мамин лексический запас, с другой — мультики и школьные приятели с пацански-детским сленгом. Не то, не то, Николка!

— Так что же делать? Где оно — то? Надо, наверное, фильмы смотреть на языке?

— Ой, ну совсем тупой стал! А когда-то был сообразительный пацан! — Маша ударила обеими ладонями по рулю. — Практики нужно больше! Практики! С носителями языка, причем желательно твоего возраста! Больше бытовых контактов и непосредственного общения! — Маша захохотала, на миг оглянувшись на Николя и показав ему язык, как когда-то в детстве.

— Все ты дразнишься, Машка, ни капли не изменилась, хоть и выкрасилась в блондинку и за руль уселась. Ты хоть при Лесе никакой ерунды не мели, а то испортишь все — я тебе не прощу!

Сервантес улыбался, не вмешиваясь в их перепалку. Такой простой и задиристой Маша ему нравилась еще больше, чем изысканно-эффектной и неприступной девушкой-моделью.

— Приехали! Поворачивай, паркуйся, — произнес он, и машина послушно заехала во двор, привлекая к себе внимание пешеходов, которые шли парами и компаниями гулять на набережную Днепра или возвращались с прогулки.

— Николка, может, показать тебе наш «берег океана»? Правда, времени маловато, скоро восемь, Леся ждет, — спросила и сама ответила Маша.

— Может, в другой раз, невежливо опаздывать, к тому же в первый визит.

— Да увидите с балкона! У Лей двенадцатый этаж, вид — хоть кино снимай!

— Ну, тогда пойдемте! — скомандовала Маша и пикнула сигнализацией.

— Мы пива взяли, — помахал пакетом Сервантес.

— А у меня тоже кое-что есть, мама сказала, первый раз в дом нельзя с пустыми руками, примета такая или ритуал, это правда? Ну, кроме простой вежливости?

— Правда-правда, хлеб обычно несут, — улыбнулась Маша. — Ритуал, выросший из вежливости.

— А какой в нем смысл, ну, кроме вежливости? Имею в виду глубинный.

Сервантес задумался, а Маша, на миг зажмурив один глаз, а другим глянув в небо, сказала:

— Наверное, это означает такое: «Я впервые переступаю порог вашего дома, принес вам хлеб, потому что желаю, чтобы в этом доме был достаток». Возможно, так.

— Красивая традиция. Только… Хлеба же нет! Тортик есть и бутылка вина, а еще небольшой вазончик с цветком, у нас больше дарят вазоны, чем букеты. А хлеба нет. Может, где-то купим? — Николя огляделся по сторонам.

— Ну, ты даешь! — засмеялся Сервантес. — Тортик — это еще круче, чем хлеб! А если еще с вином и вазоном, то вообще полное воплощение процветания! Все ОК! Пойдемте уже! — И он хлопнул по плечу гостя города, который явно колебался.


— Лей, привет! Я тебе гостей привел — заказчицу аэрографических работ и ее иностранного друга! — весело отрапортовал на пороге Сервантес, а гости втянули носами вкусную волну воздуха, которая выплыла в коридор через открытые двери.

Леся широко улыбнулась, отступила на шаг и впустила гостей в квартиру.

— Можете не разуваться. А если кто-то хочет, то вот тапки.

— Ой, а пахнет как! — облизнулся Сервантес. — Леся, мы пива взяли, я в кухню несу, да?

— Неси, неси. Маша, проходи, будь как дома. И ты, Николя, — улыбнулась гостям молодая хозяйка.

— Вот, я тоже кое-что принес. Правда, хлеба нет, я не знал, извини уж. — Николя достал из пакета маленький вазончик с карликовым цветущим цикламеном и протянул Лесе. — Это тебе букет, а это — в кухню.

Леся осторожно взяла растение, глянула на гостя счастливыми глазами, поднялась на цыпочки и чмокнула его в щеку.

— Спасибо. Хлеб у меня есть, — сказала она, заглянув в пакет, и добавила: — А тортика как раз и не было!

— Вот видишь, и прекрасно все выходит! — отозвалась из кухни Маша.

— Ну, проходи уже. Я накрыла в кухне, там места хватит.

— Мойте скорее руки, а то так есть хочется, что аж шкура трещит! — прокричал Сервантес. — Лей, давай хоть каши, хоть хлеба с солью, а то от этих ароматов у меня начались спазмы голодного желудка!

— Вот так всегда с пацанами! — сказала Маша. — Легче убить, чем прокормить!

Николя осознал сказанное и произнес:

— Я, вообще-то, ем немного…

Девушки прыснули со смеху.


— Лей, как же вкусно! — сказал Сервантес, прожевывая кашу с мясом. — Я и не знал, что ты умеешь готовить, а то бы чаще к тебе заходил!

— А я и не умею. У нас папа готовит, причем очень вкусно. Мама тоже, но только в выходные, потому что очень занята на работе.

— А как же это так вкусно у тебя вышло, если не умеешь? — удивился Николя. — Или ты заказала еду в ресторане? — И он осмотрел кухню в поисках фирменных ресторанных упаковок.

— А зачем в доме Интернет?! — засмеялась Леся. — Завела в поисковик «Блюда из гречки» — и выпало столько, что все не приготовить. Пересмотрела, выбрала что полегче. Сначала думала вам гречаников нажарить, но то было бы уже непредсказуемо.

— Вот как?! Ну, Леся, я бы не додумалась в Инете искать, — вытерев губы салфеткой, сказала Маша. — А идея шикарная — каша отдельно в горшке, а заправки к ней — отдельно в мисочках, бери, что по душе.

— А мне все по душе, кто же таким во Франции накормит? — улыбнулся Николя. — Можно добавки грибов? Это супер — гречка с жаренными с луком шампиньонами! Нет, с мясом было тоже вкусно, ты — настоящая украинская хозяйка!

— Ага! Лей, ты — настоящая украинка, а ну, мне тоже подкинь добавочки! И салатика, салатика! Молодая редисочка в мае — то, что доктор прописал! — разошелся Сервантес.

— Правда? А от какой болезни прописывают салат из редиски? — удивился Николя.

Все снова засмеялись.

— Николка, ты пиши в блокнотик, это опять в переносном смысле, то есть салат что надо!

— Сервантес питается по-студенчески, ему домашнее нравится, потому что он живет на квартире сам, — улыбнулась Леся, подкладывая другу добавки.

— Жил, — сказала Маша, хитро зыркнув на Николку и Лесю.

— Ничего себе! — Николя развел руками и внимательно посмотрел на обоих.

— Ого! — улыбнулась и покачала головой Леся.

Сервантес молча покивал, продолжая угощаться.

— Ага, — подтвердила их догадки Маша. — Сегодня перевезли мои вещи.

— Так предлагаю выпить за… — Николя задумался и начал разливать остатки вина в бокалы.

— За радость, удачу и взаимопонимание! — опередила его Леся.

Все подняли бокалы, осторожно чокнулись и выпили. Маша пригубила и перелила остаток из своего бокала Сервантесу.

— Я за рулем.

Леся еще раз улыбнулась, глядя, как приятель подбирает остатки каши с тарелки и вымакивает хлебом соус.

— Ешь-ешь, Сервант, пока еще новая хозяйка освоится на твоей кухне, ты натрамбуйся моими угощениями. Я и с собой могу дать, а то не рассчитала опять крупу, видишь, сколько наварила!

Сервантес урчал, как довольный кот, а Маша, оглянувшись, спросила:

— А тортик ты решила сберечь как сувенир от иностранного гостя?

— Ой, я и забыла совсем! — подхватилась Леся. — Так я поставлю чайник?

— Давай, давай чайник, режь тортик. Боже, какой чудесный день сегодня! — урча, сказал Сервантес. И вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. — Ой, мамочки! Лей, только ты можешь меня спасти!

Все насторожились, а Сервантес продолжил:

— Мы немного закрутились сегодня с Машей, и я не успел распечатать, мне завтра кровь из носу надо сдать тот чертов реферат, а то будет хана. Можно у тебя? Чернила есть в принтере? У меня текст на флэшке с собой.

— Господи, как напугал! Конечно, можно, есть чернила, нет проблем! — ответила Леся. — Хотите, возьмем чай, тортик и пойдем в мою комнату за комп, я вам еще фотки покажу, как мы с Гайкой в Египте были, хотите?

— Давай, — согласился Сервантес, а Маша с Николя тоже закивали.

Николя на этот раз промолчал, хоть и не очень понял, какая связь между ненапечатанным рефератом и кровью из носа.

Леся вытянула из-за холодильника маленький складной столик на колесиках, развернула его, протерла тряпкой. Маша помогла поставить на него стопку маленьких тарелок, ложки, нарезанный торт и чашки с чаем, прихватила со стола салфетки и кивнула Сервантесу, чтобы катил куда надо, потому что он единственный из гостей знал, где именно находится Лесина комната.


Пока Леся с Сервантесом колдовали над распечаткой его работы, Николя глазом программиста оценил компьютер, хотя ему сейчас было намного интереснее разглядывать комнату, в которой жила Леся и откуда она по ночам отсылала ему письма. В его голове возникла завершенность картинки, та мизансцена, которую он мог представить себе только схематически.

Небольшая квадратная комната с выходом на балкон, за полупрозрачными шторами, была освещена матовой люстрой в форме круглого цветка, прижатого к потолку. У левой стены — кровать, застеленная гобеленовым покрывалом, на котором чинно сидели штук шесть плюшевых игрушек, еще левее — высокий платяной шкаф, на полу овальный ковер с высоким ворсом, на стене, над кроватью, две акварели, натюрморт и пейзаж, наверное, Лесиной работы. Они в приличных рамаках под стеклом. Правая сторона комнаты была не похожа на левую: в углу, справа от дверей, — стол с компьютером и бумагами, лежащими в легком беспорядке вокруг клавиатуры. Отголоски того же богемного мировосприятия на письменном столе, которым продолжался стол компьютерный, — карандаши, кисти, коробки и тюбики с красками, эскизы, резинки, толстые срисованные или поломанные угольные и пастельные грифели были соседями, а свернутые в рулоны листы с рисунками стояли и лежали на полу возле стола, другие выглядывали из открытого тубуса. Ближе к окну стоял мольберт, а на нем висела та самая льняная торба, верная подружка Лесиных путешествий. Над столами вдоль всей правой стены в художественном беспорядке было приколото булавками к обоям множество разных рисунков и фотографий. Все это явно контрастировало с дорогим ковром, люстрой, изысканными шторами, да и вообще с пристойным и продуманным ремонтом в хорошей квартире нового дома.

Николка улыбнулся. Рассыпанные пазлы-впечатления сложились в его голове в единую картину Лесиной жизни и характера, и картина эта ему нравилась. Это был ее мир, мир художницы с полотняной разрисованной торбой через плечо, девушки, которая может существовать где угодно, потому что самое главное у нее внутри. Такой он встретил ее, бродя в лабиринтах Интернета бессонной ночью на День святого Валентина и просто желая поболтать с кем-то на языке своих предков. Может, это он, покровитель влюбленных, послал ему ту встречу, заложив мизерный шанс вероятности такого развития событий? Кто знает?


— Леся, а можно мы на балкон с Николкой, пока вы там возитесь? Сервантес говорил, у тебя отсюда шикарный вид.

— Конечно-конечно! Можно и с тортиком! Мы скоро.

Маша кивнула старому приятелю, приглашая его на свежий воздух, прихватила порцию торта и чай, Николя тоже взял себе сладкого, и они, отодвинув в сторону золотисто-прозрачную штору, переступили порожек и оказались на аккуратном, обшитом деревом балконе. Поставив еду на широкий подоконник, друзья разглядывали в открытое окно далекие огни левого берега, реку, которая растянулась внизу черным зеркалом, расходясь на рукава и создавая затоки. По набережной еще гуляли люди, была слышна музыка, но взгляд поднимался выше, и хотелось лететь ночной птицей — такой был простор перед домом. Где-то мигали огни чужих окон, был виден освещенный Северный мост, но все это было далеко-далеко. Нечасто бывает такой простор перед окнами в большом городе.

— Я бы так и жила на этом балконе! — восторженно произнесла Маша.

— Речкой пахнет, вербами. Мы когда ездим на Рейн, то там похожий запах. Но река меньше и какая-то… промышленная, — сказал Николя, а потом, помолчав, добавил: — Ну что, сестричка, кажется, ты снова решила изменить свою жизнь?

— Решила.

— Надеюсь, это не детские капризы, которые все еще вырываются наружу у взрослой девушки? — улыбнулся Николя.

— Ой, молчи уж! Ты сам-то будто слишком серьезный! Вон заморочил Лесе голову, на днях уедешь, а дальше что?

— Я не заморочил. Я ее очень люблю. А что дальше — будет видно. Она приняла меня таким, какой был в Инете, не отреклась и сейчас. Я с ней, с вами совсем забываю про свой дефект, вон на гору выдрался с компанией! А ты? У тебя что? Ты ж его хоть любишь? Или так — попробовать, приглядеться?