— Не надо меня ругать, пожалуйста, лучше скажите, сколько стоит ремонт — я заплачу. Договоримся по-хорошему, а?

Парень повернулся к ней, но ничего не сказал.

Джанеки показалось, что в его взгляде она прочла что-то угрожающее, и, с опаской уставившись в громадные ручищи парня, она пошла в атаку:

— Почему вы так смотрите? Учтите, мой отец — адвокат, и я вас не боюсь.

— Ах, она его не боится — парень посмотрел на нее на этот раз с явным интересом. Он вдруг перемахнул через капот, опершись о него руками, и оказался рядом с нею.

— Полиция! Хулиганы! — закричала Джанеки изо всех сил, предварительно зажав ладонями уши, чтоб не оглохнуть от собственного крика.

Это взбесило парня окончательно. Изо всех сил сдерживаясь, он тихо произнес:

— Постой! Разве я сказал или сделал что-нибудь плохое?

Он со злостью ударил рукой о дверцу ее машины.

Джанеки подняла на него испуганные глаза:

— Нет, но вы… похожи на хулигана…

Это прозвучало так жалобно, что неожиданно все три парня расхохотались.

— Эй, Радж, — крикнул один из них, — если уж эта крошка нас так быстро раскусила, придется и впрямь похулиганить!

Тот, кого называли Раджем, открыл дверцу «рено» и жестом пригласил Джанеки выйти. Она не посмела ослушаться и покорно вылезла.

— Сэр! Сэр! — запричитала она. — Не стоит хулиганить. У меня нечаянно вырвалось.

Она просительно сложила руки и без конца повторяла свое «сэр!». Девушка при ближайшем рассмотрении оказалась такой хорошенькой, что всю злость Раджа как рукой сняло. Тоненькая, в белом свободном платье, стянутом в талии цветным платочком, с аккуратно приглаженными волосами, она глядела на него такими чистыми глазками, затененными густыми ресницами, и бормотала свои глупости таким прелестным ротиком, что растаяло бы любое сердце, а не только его, сделанное из воска.

— С «сэра» и надо было начинать, — сказал он, снисходительно меняя гнев на милость.

— Не сразу выговорила, — кротко объяснила девушка.

Ей показалось, что грозный противник смягчился наконец, но он вдруг вытащил ключи зажигания и позвякал ими перед самым носом Джанеки.

— Ой, ключи, ключи, ключи! — заголосила она.

Ответом ей был новый взрыв хохота.

— Как она защебетала! — веселились парни. — Ну, забавная девчонка, и в кино ходить не надо!

— Права есть? — спросил Радж.

— Есть… В полиции, — Джанеки решила быть честной.

— Навсегда? — поднял брови парень.

— Временно, — неуверенно ответила она, и на всякий случай прибавила: — сэр!

— Вы же не умеете водить, — вздохнул Радж.

Лучше бы ему было этого не говорить. То же мне, открыл Америку, вскипела Джанеки. Бьет в самое больное место. Конечно, не умею — умела бы, не стояла бы здесь перед ним!

— Ваше ехидство неуместно, — с достоинством возразила она и сурово поджала губы. — Скажите, сколько я должна, я заплачу, и мы, наконец, расстанемся.

— Ах вот как! — фыркнул Радж. — У вас деньги на грядках растут?

Она сразу же стала ему неприятна. Только поглядите, сколько высокомерия! Только что пищала «сэр! сэр!», а тут вдруг вспомнила, что принадлежит к хорошему обществу — ну да, у нее же отец адвокат. Что ж, пусть платит!

— Эй, Крипал! — подмигнул он приятелю. — Подготовь-ка даме счет.

— По какой шкале считать? — с готовностью откликнулся механик.

— По самой-самой.

— Что-что? — охнула Джанеки, почувствовав, что сейчас у нее будут неприятности.

— Подсчитай-ка наши убытки, — безжалостно повторил Радж, глядя на девушку.

— Так, разбита фара, сломан радиатор… Нужен жестянщик, — старался Крипал. — Капот надо красить… Тысяча рупий, — брякнул он отчаянно, так что даже Радж от неожиданности подпрыгнул.

— Тысяча! — взвизгнула Джанеки, теряя чувство собственного достоинства. — Это уж слишком. Вчера я тоже врезалась, так с меня взяли двести. А вы — тысячу! Это грабеж!

— Вы выражаетесь, как хулиганка, — грозно сказал Радж, внутренне потешаясь. — За оскорбление вы ответите. Полиция!

Девушка растерянно смотрела по сторонам, ожидая в любое мгновение появления полицейского и всего из этого вытекающего.

— Сэр, у вас иностранная машина, вы богатый человек, — предприняла она последнюю решительную попытку исправить положение. — Будьте же великодушны! Для меня тысяча рупий — это слишком много!

«Еще бы, — подумал Радж, удовлетворенно слушая ее простительный тон. На тысячу рупий можно отремонтировать десять машин, которые находятся в куда худшем состоянии. Они с парнями столько и в месяц не зарабатывают».

— Двести — вполне подходящая сумма, правда? — тянула девушка, стараясь заглянуть ему в глаза, для чего ей пришлось встать на цыпочки.

На Раджа опять напал приступ хохота, но он из последних сил сдерживался, чтобы не испортить представления. Ну и девчонка! И что только у нее в голове? Совсем не представляет себе реальности, что ли? Даже цен не знает.

— Это ваша последняя цена? — спросил он сурово.

— Нет, — честно призналась Джанеки. — Но именно столько мне дает отец на дорожно-транспортные происшествия. Мне разрешается одно ДТП в день. Она тяжело вздохнула и добавила: — Мы очень нуждаемся…

Это было уж слишком. Вот это нищета! Вот это суровая борьба за выживание!

Радж несколько мгновений хватал ртом воздух, а потом замахал на нее руками — исчезни, исчезни, пока совсем не уморила, — и повалился со смеху!

Поняв, что ее отпускают, Джанеки быстренько села в машину и, кое-как развернувшись, рванула прочь, размышляя о том, какие странные люди иной раз попадаются на дороге.

Глава двенадцатая

Кавери проснулась от стука захлопнувшейся за Апу двери. За окном только занимается рассвет, а ее сына уже куда-то понесло. Что-то с ним происходит, она еще несколько дней назад заметила это. Он нервничал, раздражался на униформистов — пусть не без причины, но ведь обычно его совсем нелегко было вывести из себя. У ее мальчика прекрасный характер — ровный, выдержанный, благожелательный. Тем заметней то состояние, в котором он теперь находится.

Тревожные мысли окончательно прогнали сон. Кавери поднялась и вышла из вагончика, чтобы умыться. Она спустилась по ступенькам приставленной к двери лесенки и вдруг поймала себя на том, что по-старушечьи кряхтит при этом. Может быть, все казалось сегодня особенно драматичным, но это неожиданно сильно расстроило ее, и она шла к висевшему над умывальником зеркалу со страхом.

То, что она увидела в нем, никак не могло ее утешить. Что поделаешь, старуха, старуха в сорок семь лет! Совершенно седые волосы, глубокие морщины, поблекшие, выплаканные глаза. Кавери прикрыла веки и медленно провела рукой по лицу. Ничего, сказала она себе, скажи спасибо, что жива. Что бы делал без тебя твой мальчик?

Да и как было уберечь красоту и молодость, когда удары сыпались на нее один за другим — и все страшнее и страшнее.

Родителей она не помнила, разве что немного — маму. Остался в памяти только слабый запах жасмина да позвякивание браслетов на ласкающей руке. Жила с бабушкой, училась в школе, о колледже и мечтать было нечего — их доходов едва хватало на самое скромное существование. А жаль, она хорошо училась, много читала. Книжки, конечно, брала в библиотеках — бабушка не позволила бы тратить деньги на такую роскошь. Могла бы стать преподавательницей или медсестрой.

Один раз улыбнулось счастье — встретила человека, о каком и не мечтала. Ей даже не верилось, что ее может полюбить такой человек. Однако она все-таки оказалась нужна и желанна прекрасному принцу из сказки. Вот только без царства и ларца с жемчугами. Два года прожили в счастье — может, и хватит этого? У других и двух лет не наберется, даже если пятьдесят вместе проживут. А у них каждый день был радостным, даже последний — они шутили и любовно спорили друг с другом, когда в дверь уже стучалась смерть.

Потом все закружилось с сумасшедшей скоростью: днем потеряла мужа, вечером родила двоих сыновей, а ночью одного из них лишилась навсегда — и как! Потом какое-то время беспамятства, автобус, куда-то их с Апу везущий, бедняцкий поселок на берегу Хугли — священного притока Ганга. Когда Кавери вспоминала об этом времени, ей казалось, что все время шел дождь — день и ночь. С потолка крохотной мазанки каплет, внутри мокро и сыро.

Они с Апу там не одни — в маленькой комнатенке множество людей — мужчин, женщин, стариков. Они копошатся, словно черви, стараясь выбрать местечко посуше. Она сама спит распластавшись на земляном, чавкающем, точно болото, полу, рядом в сколоченной какой-то доброй душой люльке — ребенок. Он перепачкан грязью, кашляет, пеленки мокрые.

А наутро, прижимая к груди крохотное тельце, она отправляется на работу — месить глину на строительстве. Люлька висит тут же, привязанная к ветке дерева у обочины. Стараясь не попадаться на глаза подрядчику-тхекедару, мать много раз за день бегает к ребенку, чтобы покормить его грудью.

Как она выдержала такую жизнь? Она и сама не знает. Наверное, молодость спасла ее, молодость да еще неистовая любовь к сыну, ради которого ничто не казалось ей слишком тяжелой ношей. Ничто, кроме воспоминаний. Они мучили ее все эти годы, по капле высасывая красоту, здоровье, силы.

Однажды им все-таки повезло. Рядом со стройкой остановился бродячий цирк-шапито, разбил свой шатер, выстроил в ряд клетки со зверями, высокие шесты с праздничными яркими флагами. Женщины, работавшие рядом с Кавери, в праздник сходили туда и вернулись довольные невиданным зрелищем. Рассказывали всякие чудеса про ученого слона, умеющего читать, про невесомую гимнастку в блестящей юбочке с совершенно голыми ногами, про фокусника, который доставал из ящика то курицу, то павлина, а то и вообще женщину с голубыми волосами. Сама Кавери в цирк не собралась — тратить рупию на билет ей бы и в голову не пришло: малыш растет, ему нужно так много всего. Но слушала о цирке с интересом.

Однажды старичок, работавший в конторе и всегда выделявший ее неизвестно почему среди других, подошел к ней после работы и сказал, что хозяин цирка ищет кормилицу для своей дочери. Его жена умерла несколько дней назад, и маленькая девочка осталась на руках у отца.

— Сходи-ка к нему, дочка, — сказал он, грустно глядя ей в глаза. — Здесь тебе не место.

— Кому здесь место, — ответила Кавери, но все-таки решилась и отправилась к серому шатру, в котором случались всякие удивительные вещи.

Как знать, может, и с ней тут произойдет чудо и не надо будет возвращаться к невыносимой жизни на стройке.

Чудо действительно случилось: Кавери получила работу, которую и трудом-то не назовешь. Просто вместо одного ребенка у нее стало двое: чудесный мальчик и очаровательная девочка Мано.

Цирк скоро снялся с места, и начались годы скитаний по стране, жизнь на колесах в вечном поиске готового удивляться зрителя. Хозяин цирка и помыслить не мог о том, что может расстаться с дочерью хоть на день, и дети кочевали вместе со львами, обезьянами и пестрой братией цирковых артистов: акробатов, эквилибристов, силачей, дрессировщиков. Все их детство прошло на посыпанной опилками арене среди тяжелых гирь, канатов и клеток с хищниками. Надо ли удивляться, что и сами они многое умели уже в пять-шесть лет и вполне могли бы выступать со своими номерами, если бы, конечно, получили на это разрешение. Что касается Апу, то он так и делал — мать не могла запретить ему ничего, хотя каждый раз замирала, глядя, на какие рискованные трюки отваживается ее мальчик. Ну, а Мано могла только завистливо глядеть на то, что делает ее приятель, — отец раз и навсегда запретил ей и думать о цирке.

— Я не для того тяну на себе этот воз, чтоб моя дочь вынуждена была прыгать и кувыркаться, — вскипал и горячился он каждый раз, когда она просила его разрешить ей поработать с другими цирковыми детьми. — Ты будешь учиться и станешь настоящей леди.

— А что это такое? — спрашивала девочка.

— Леди — это дама, которая выходит замуж за джентльмена, — важно объяснял отец и решительно качал головой в знак того, что разговор окончен.

Мано звала Кавери мамой, любила ее впрочем, как и все в цирке. Кавери была на особом положении. На нее никто никогда не кричал — даже несдержанный и крикливый хозяин, ей первой показывали новые номера, у нее просили совета по всевозможным житейским делам. В общем, Кавери даже нравилась такая жизнь. Пусть вагончик — все равно настоящего дома у нее никогда уже не будет. Она ни за что не отважилась бы даже на минуту вернуться назад в Ховру. Что может ожидать ее там, кроме печальных воспоминаний! Да и страшно было — даже теперь, столько лет спустя, она боялась, что убийцы найдут их, выследят и сына, как две капли воды похожего на отца.