— Ладно уж, — примирительно заявил Радж. — Везу тебя туда, где точно есть кондиционеры.

— В ресторан? — с надеждой спросила девушка.

— В планетарий! — ответил ей Радж и свернул на проспект, ведущий к южной части города.

Джанеки тяжело вздохнула.

— В конце концов, смотреть на звезды ужасно романтично, — сказала она скорее себе, чем ему.

Через несколько минут они ехали по прекрасным улицам Южной Калькутты — самого респектабельного района города, где обитали не просто состоятельные, а очень богатые люди. Радж почти бессознательно сбросил скорость, чтобы насладиться ощущением близости к этой чудесной и недоступной жизни, которое всегда охватывало его здесь.

Роскошные виллы утопали в пышной зелени тропических садов. За изящными изгородями можно было разглядеть холеных дам, беседующих друг с другом, сидя в плетеных креслах у самого края огромного бассейна. Прекрасно выбритые мужчины играют в теннис или гольф на бархатных лужайках; или тянут что-то из запотевших бокалов, уставившись в газету. Вялые юноши с разочарованными глазами лениво обсуждают достоинства своих и чужих автомобилей, каждый из которых стоит целое состояние. Тут же бегают толстенькие крикливые дети, среди которых немало белокурых отпрысков владельцев английских фирм.

Даже запах здесь какой-то не такой, как в других районах Калькутты. Здесь не пахнет нищетой, грязью, болезнями. Жители южных кварталов вдыхают ароматы цветов, садовой свежести, хороших духов и напитков. И удивительно, Радж никогда не видел над этими местами сизой дымки калькуттского смога — настоящего бича города. Выхлопные газы машин, едкий дым кизяка, которым топятся очаги бедных лачуг, выбросы промышленных предприятий, смешиваясь во влажном воздухе, заставляют слезиться глаза и вызывают першение в горле. Может быть, миллионеры избавлены от этой напасти, или все-таки порывы ветра с океана не дают смогу опуститься поближе к гордым головам баловней фортуны?

Раджу нравилось здесь бывать. В его желании прикоснуться к недоступному миру не было зависти или самоуничижения. Преисполненный молодости и здоровья — физического и нравственного, — он не терзался сознанием собственной ущербности в сравнении с идеально вымытыми, одетыми по последней моде и прекрасно образованными юношами. Он совсем не хотел бы попасть сюда, если бы для этого ему пришлось совершить что-нибудь недостойное, ограбить, предать, завладеть чужими тайнами. Но образ человека, у ног которого лежат все сокровища мира, поневоле притягивал его, заставляя вновь поворачивать сюда машину, которая, собственно, ему не принадлежала.

— А кстати, твой дом где-то здесь? — прервала Джанеки непонятное молчание, воцарившееся, как только они въехали в квартал миллионеров. — Ты не хочешь мне его показать?

— Что? — оторопел Радж. — Опять ты за свое?

— Ладно-ладно! — прервала его девушка. — Я в курсе, что ты мойщик машин или водопроводчик…

— Автомеханик! — взревел Радж, не зная, как вбить в ее голову простую мысль, что он отнюдь не богач.

— И прекрасно! Так где же ты все-таки живешь?

— В Кхидирпуре, конечно, там же, где и ты! — недовольно ответил парень. — Иначе с чего бы я там целыми днями болтался, как думаешь?

— Стану я об этом думать! У меня есть вещи и посерьезнее, о которых можно поразмыслить, — надменно отозвалась Джанеки.

— О платьях, например, — вставил Радж и рассмеялся, заметив как ее охватывает бешенство. — Ладно, не сердись, мы уже приехали.

Он припарковал машину у высокого здания с белым сияющим на солнце куполом — городского планетария, подаренного Калькутте мультимиллионером Бирлой. Они вошли в дохнувший прохладой полумрак зала, и Джанеки вдруг почувствовала себя счастливой оттого, что попала сюда, пусть даже против своей воли. Увидеть звезды днем — есть в этом что-то таинственное и привлекательное, так созвучное с теперешним состоянием ее души, с переживаниями, которые открыла ей внезапная и сразу покорившая всю ее душу любовь.

Затаив дыхание, Джанеки поднималась по мраморной лестнице. Она испытывала почти детское волнение, как в лучшие минуты ожидания праздника. Радж, похоже, заметил это и, не говоря ничего, взял ее руку. Они шли смотреть ночное небо Калькутты, как идут в храм, чтобы там дать друг другу клятву любви на вечные времена.

Они уселись в темноте рядом, и небесный свод засиял над ними кротко мерцающими звездами. По залу проносился прохладный ветерок, тонкий луч света, как указка, скользил по небу, и голос диктора из динамика монотонно пояснял, какое созвездие луч сейчас выхватил.

Раджу казалось, что черный зонтик с золотыми блестками укрыл их с Джанеки от всего мира, спрятал от реальности и дал им наконец шанс, вырвавшись из хитросплетения опутывающих людей условностей — каст, состояния, положения в обществе, — стать самими собой — прекрасными и счастливыми принцем и принцессой, для которых не существует ничего, кроме прекрасной сказки со счастливым концом.

Как чудесно очутиться здесь, под причудливым узором созвездий, сулящих удачу и благополучие, — разве может быть по-другому в эти прекрасные мгновения, когда ее узкая ладонь лежит в его руке? Он так счастлив, что способен дотянуться до самого яркого украшения этого неба, чтобы подарить его Джанеки вместо алмазов и изумрудов, жалких даров тех, кто никогда не испытывал того, что творилось сейчас с ними обоими. И эта музыка, льющаяся непонятно откуда, может быть, от самих звезд!!!

Все так же держась за руки, они вышли из зала, когда сеанс окончился и зрителей попросили освободить планетарий. Сколько времени продолжалось чудо, они не знали, им казалось, что оно длилось часы или… несколько мгновений. Джанеки села на скамейку под обещавшим тень деревом и подняла глаза к небу. Солнце сияло ей с высоты, но не могло уже обмануть. Теперь девушка знала, что у этого бледного, выжженного неба есть скрытая, недоступная пустому взгляду суть, великая глубина, таящая множество миров.

Кто же может их взвесить, сосчитать, измерить?

И как велик должен быть этот счет, —

зашептала Джанеки слова утренней молитвы.

Как воспеть красоту создателя и силу?

Какой мере равна его щедрость?

Он изрек слово — и возникло все сущее,

И возникла природа и тысячи ее рек.

И как описать это диво природу?

продолжил за нее Радж.

Сердца обоих были полны благодарностью Богу за разлитую во всем, что их окружало, красоту, за дарованную радость жизни, но главное, за что они славили его сегодня, — за то, что он послал каждому из них другого — именно затем, чтобы одним удивительным днем они вдруг ощутили высокий смысл его творенья.

Глава двадцать третья

Адвокату с утра нездоровилось. «Все, думал он, — завтра обязательно заеду к врачу, пусть проделывает надо мной все свои штучки, за которые я плачу ему бешеные деньги. Желудок — слишком опасный орган, чтобы пренебрегать болями в нем. А все нервы, постоянное ожидание неприятностей, непрерывные волнения из-за рассматривающихся в суде дел, вся эта возня со скрягами-клиентами, которые надеются, что за рупию я сделаю из них перед лицом закона святых мучеников».

Приступы случались с адвокатом нередко, и каждый раз он давал себе слово обратиться к врачу. Но при одной мысли о докторе и его советах: не есть жирного, не курить, не пить и поддерживать щадящий режим — ему делалось так тоскливо, что даже боль не казалась худшим выходом.

Что останется приятного в его жизни, если он вычеркнет из нее все удовольствия? Ради чего тогда было зарабатывать деньги, унижаться, выслуживаться, совершать такое, о чем даже вспоминать страшно? Он мог бы вести такое «диетическое», «постное» существование в своем доме в Ховре и быть бедным, но честным юристом, ни в чем противозаконном не замешанным, другом нищих, защитником сирот, покровителем беспомощных. Зарплаты государственного служащего как раз хватило бы на ежедневную порцию вареных овощей, а гонораров при таком контингенте подзащитных у него просто не было бы.

Нет уж, он будет наслаждаться всеми преимуществами, которые даются деньгами: хорошим вином, женщинами, машинами, путешествиями, — и пусть это длится столько, сколько боги еще согласны ожидать его грешную душу. Все равно, даже если он сейчас уйдет бродить по дорогам страны нищим монахом, аскетом, отшельником, ему никогда не загладить того, что уже совершено. За плечами такое, что прощения не будет. А значит, надо получить все возможное здесь и сейчас, чтоб не так обидно было умирать.

В суде он пробыл недолго и, отменив несколько встреч, поехал домой. Дочери не было, и слуги не могли сказать ему, где она. Однако, по словам дворецкого, такое случалось ежедневно — Джанеки прибегала из библиотеки, наскоро обедала и куда-то исчезала до темноты. Так как его не бывало дома раньше одиннадцати, это ей вполне сходило с рук. Но теперь уж он займется дочерью. Ему вообще давно уже следовало что-то с ней решать. Университет она закончила, диплом есть. Теперь делает вид, что готовится к какому-то экзамену, ездит в библиотеку — хотя, может статься, все это лишь отговорки. Он рассчитывал, что ее диплом будет частью богатого приданого, не более того. Но если она не торопится замуж, пусть тогда идет работать. Придется подобрать для нее место, лучше в какой-нибудь западной компании, а то в индийских еще не скоро научатся относиться к женщине как к равноправному партнеру и сотруднику.

Хотя, если ее часто не бывает дома, значит, кто-то все же привлек ее внимание. Не с подружками же она время проводит — они, сколько адвокат знал, давно замужем, и у них совсем другие проблемы. Вот только кого она себе нашла? От нее можно ожидать всего.

Адвокат услышал шум подъезжающего к воротам автомобиля и выглянул в окно. Так и есть, это Джанеки со своим кавалером. Машина у него неплохая, сразу видно, человек состоятельный. Ну что ж, хоть в этом повезло, а то Джанеки вполне способна серьезно мечтать о рае в шалаше — вот что значит выросла в довольстве, никогда не знала нужды. Бедность не кажется ей отталкивающей, она не боится ее так, как всю жизнь боялся он, видевший в детстве ее суровые черты.

Из машины вышла его дочь, а вслед за ней — высокий молодой человек, одетый по-спортивному. Похоже, на этот раз у них будут гости — Джанеки решила пригласить своего друга домой.

— Папа, ты дома? — закричала девушка, входя в гостиную. — Раджив сказал, ты отдыхаешь.

— Сейчас приду, — отозвался адвокат, но торопиться не стал.

Отсюда, из его спальни, было прекрасно слышно каждое слово, произнесенное в гостиной, а ему показалось совсем не лишним узнать, о чем толкуют влюбленные голубки.

— Ну, как тебе у нас? — спрашивала Джанеки своего приятеля. — Наверное, не так роскошно, как у тебя, но мило, правда? Я сама обставляла гостиную год назад. Тебе нравится?

— По-моему, неплохо, но я мало что понимаю в таких вещах, — равнодушно отозвался парень.

— Сейчас выйдет твой будущий тесть, — резко переменила девушка тему. — Скажи ему сам о нашей свадьбе — проверим твою храбрость.

«О свадьбе? Неужели дело зашло так далеко, а он совсем не знает этого человека, возмутился отец. Ну спасибо, дорогая доченька! Вот что значит давать девчонкам волю! Надо было сговорить ее в десять лет за этого урода, сына господина Тхарма Лингама, в семнадцать сыграли бы свадьбу, и сейчас у нее было бы уже пятеро детей, никак не меньше. А он, старый дурак, позволял ей все: хочешь учиться — пожалуйста, хочешь путешествовать — выбирай маршрут… Все для нее, как же: девочка растет без матери, ей нужна особая забота!»

Но, похоже, и сам будущий жених тоже не слишком ожидал такого развития событий.

— Эй, Джанеки, о какой свадьбе ты говоришь? — спросил он растерянно. — Ты же меня совсем не знаешь! За кого ты замуж выходишь, ты хоть выяснила?

— Ты о чем, Радж? Я знаю вполне достаточно, чтобы считать тебя порядочным человеком. Ты джентльмен, и я тебя люблю — что еще требуется? — легкомысленно рассмеялась Джанеки.

— Вот пустая голова! — Адвокат схватил со столика сигареты и нервно закурил. Все-таки, сколько не учи девчонку разным там наукам, в голове у них только ветер! Однако парень, кажется, не так глуп, как она.

— Слушай, Джанеки, сбавь-ка обороты, — мягко начал он. — Ты знаешь, я в тебя влюблен, но давай пока не будем думать о свадьбе. Узнаешь получше меня и мою семью тогда и решишь, подходящие мы тебе люди или нет. С отцом посоветуешься…

Да, вполне разумный приятель у этой сумасшедшей девчонки. И как он с ней связался?! У отца уже есть язва, скоро и жених наживет что-нибудь похожее, если Джанеки всерьез за него возьмется.