— Но мне нужно это знать! — строго сказал Александр.

— Да с какой стати?

— С такой… — настойчиво и угрюмо буркнул он. — С такой, что кроме меня, тебя некому защитить.

— Я сама могу себя защитить.

Александр покачал головой:

— Ты льстишь себе, женщина… Но в любом случае не стоит лгать, что ничего не случилось!

— Но ты же лжешь мне, — усмехнулась Марина. — Ты ведь хорошо знаком с тем, кто сегодня к тебе ворвался, но я же не допытываюсь у тебя, что да как!

— Возможно, если бы ты попробовала допытаться, мне это понравилось бы больше, — мрачно обронил Александр. — Но тебе все просто безразлично. А мне не все равно, что с тобой делается. Так что хочешь-не хочешь, а я все равно буду посматривать, кто шляется ночами по твою душу…

— Спасибо за заботу, Сашенька, — Марина уже не могла больше сдержать кипящее раздражение. — Но с тем, что касается моей личной жизни, я разберусь без твоего дружеского участия! И ради бога, ступай наконец! Тебе пора!

Он сжал зубы так, что скулы ходуном заходили.

— Марина, — Александр строго глянул ей в глаза. — Я только знаю, что сегодня вдруг свалился на твою голову этот человек и довел тебя до слез. И я хочу знать, что ему от тебя надо.

— Но ведь это не твое дело! — возразила Марина.

— Если бы ты, Маришка, ревела каждый день, я и внимания бы не обратил! Но если ты — и вдруг плачешь, то это мое дело! — категорично заявил Александр и нетерпеливо щелкнул пальцами. — Итак? Что ему было нужно?

— Он хотел поговорить о Володе. Он родственник Паниных.

Перемена во взгляде Александра не на шутку испугала Марину. Теперь он смотрел, как перепуганный пес, а это было совершенно ему несвойственно.

— Вот как… — пробормотал Александр и резко отвернулся. — Ну и ну… А я-то весь вечер думаю, где я недавно видел почти такую же физиономию. Теперь вспомнил: видел у себя в цехе, когда Савелий Николаев владения свои дозором обходил… Значит, этот хлыщ — директорский сынок. Угораздило же тебя, Маришка…

— Это тебя не касается.

— Что-то ты сегодня повторяешься. Повторюсь и я: на этот раз меня все касается. Не пойму только, почему это с такой родней Костя мыкается в нашем крысятнике? Жадноватые ребята эти Николаевы… — он замолчал на полуслове, а потом как-то вяло закончил: — Больше можешь мне ничего и не говорить. Мне и так все теперь ясно…

Он поправил на плече сумку, несколько секунд молча смотрел себе под ноги, а потом заявил командирским тоном:

— Значит так. Косте скажи, чтобы по улицам зря не болтался. И сама с работы не спеши. Подожди меня, я за тобой вечером зайду…

— Вот еще новость!.. — фыркнула Марина.

— Так надо, Марина, поверь мне! — отрезал Александр, открыл дверь и вышел, оставив Марину одну.

Она растерянно постояла у двери.

Александр всегда опекал ее, с самого появления ее в этой квартире. Но никогда еще его опека не была настолько назойливой и агрессивной. До сих пор, что бы ни случилось, он демонстрировал редкую способность держать себя в руках.

За последние дни его словно подменили. Марина никак не могла определить причину такого изменения в поведении приятеля. Это, конечно же, настораживало. Всякий защитник хорош до тех пор, пока жить не мешает…

Краем уха она расслышала в коридоре знакомые звуки — так скрипела и хлопала дверь ванной комнаты. Поздняя прачка управилась со своими тряпками.

Марина поняла, что если немедленно не совершит попытку занять освободившееся помещение, наверняка найдется еще какой-нибудь любитель запоздалого купания.

Она поспешно добралась до ванной, заперлась и схватилась за зубную щетку.

Руки у нее почему-то дрожали, паста то не хотела выдавливаться, то вдруг полилась струей. Марина в отчаянии швырнула все в раковину и, бессильно опустившись на край ванной сжала виски пальцами. Посидев так пару минут, она все-таки встала, выцарапала из раковины щетку и, отмыв ее, снова взялась за тюбик.

Надо было поскорее брать себя в руки. Хладнокровие, пусть даже иногда и показное, столько лет выручало ее.

10

Артем вертелся с бока на бок, с недовольством поглядывая на светящийся индикатор часов на журнальном столике. Уж чем-чем, а бессонницей он никогда не страдал. Никакие треволнения, никакие предчувствия, никакие предстоящие или предшествующие события обычно не могли помешать его глубокому сну. Однако этой ночью Артем просто извелся: голова постепенно становилась все тяжелее, болезненные спазмы схватывали то виски, то макушку, и Артем ворочался, злился, не зная, что бы такое предпринять, куда бы выплеснуть напряжение этого сумасшедшего воскресенья.

Родители давно улеглись спать, отругав прежде сына за позднее возвращение. Они не были избалованы вниманием своего единственного и горячо любимого отпрыска.

Но Артем и сам не мог предвидеть, что так надолго застрянет. Он знал, что родители его ждали. Добравшись, наконец, до родительского дома, Артем послушно повинился. Ему и самому было немного неловко за то, что лишь несчастье с родственником заставило его посетить родные пенаты.

Чтобы как-то загладить вину, Артем бодро съел обильный мамочкин ужин и, сославшись на ужасную усталость, удалился в комнату, когда-то бывшую его спальней.

Там он прикинулся, что сразу уснул. Только так он смог избежать дотошных расспросов. Сегодня он был не в состоянии поддержать беседу.

Всякий раз при встрече с родителями ему, как правило, приходилось снова и снова оправдываться, отчитываться, обещать. Такова, видимо, участь всех взрослых детей, которые не смогли по каким-то причинам оправдать родительские ожидания.

И Артем, как обычно, извинялся за то, что долго не приезжал из Питера, и искренне обещал, что больше не пропадет так надолго. Снова и снова он подробно объяснял, как и где живет, что из необходимого есть у него дома, чем он питается и как осмотрительно подходит к выбору друзей, знакомых, и особенно женщин.

Отца обычно больше интересовало, почему сын не хочет взяться за ум, почему продолжает вести такой странный образ жизни, почему профессия свободного бухгалтера ему милее, чем высокая валютооплачиваемая должность в солидной фирме.

Артем упорно отказывался от этой заманчивой перспективы. У него были свои взгляды на жизнь, с точки зрения родителей совершенно неразумные. Артем Николаев со студенческих времен решил, что будет существовать в этом мире сам по себе.

Раздосадованный отец уходил со сцены, и его место занимала матушка, женщина добрая и заботливая, но на редкость упрямая.

Мария Павловна никак не желала смириться с тем, что у ее Артемушки, у ее сокровища, красавца и умника, никак не складывается личная жизнь. Она полностью поддерживала отца в том, что Артем явно не там ищет приложение своим блестящим профессиональным талантам, но пуще того матушка расстраивалась, что ее чадо ни капли не разбирается в женщинах. Артем знал, что это ее убеждение он развенчать не в силах ни при каких обстоятельствах. Марии Павловне Артем казался этаким наивным теленком, в засаде на которого сидел не один десяток молодых хищниц. Мать с тяжелым сердцем приняла брак Артема, который она считала необдуманным поступком молодого горячего юноши. Еще сильнее переживала Мария Павловна развод сына. Ну а теперь она сходила с ума от того, что ее Артемушка так ничему и не научился и до сих пор не представляет себе всей опасности, исходящей от жадных охотниц.

Лет десять назад он безумно переживал несправедливость родительских упреков.

Но теперь Артем умерил свой пыл и прекратил попытки кому-то что-то доказать. Переделать родителей невозможно, а подстраиваться под них тоже ни к чему.

Поэтому теперь всякий раз, наведываясь в родительский дом, Артем старался не думать о бесконечных детальных обсуждениях его истинных и мнимых ошибок. Он думал о более приятных вещах. Например, о том, что мать непременно приготовит много вкусных, любимых с детства блюд, и о том, что после восхитительного ужина ему не надо будет мыть за собой посуду, а можно просто развалиться в кресле и ничегошеньки не делать. А потом в старой комнате Артема мать сама застелет ему постель и, когда он ляжет, будет то и дело цыкать на отца, чтобы не топал, не хлопал, и дал мальчику спокойно отдохнуть.

И вот ради всего этого стоило иногда потерпеть нудные упреки и бесконечные увещевания.

С некоторыми поправками на последние события сегодняшний визит к родителям проходил почти по плану. Вот только уснуть в свежей, благоухающей лавандой постели Артем никак не мог.

Усталость брала верх, одолевала его, но сон все равно не приходил. Вместо сна появился какой-то странный бред наяву. Он одновременно слышал и телевизор, бормочущий за стеной в соседней квартире, и видел перед собой то нетерпеливые раздраженные глаза Марины, то бледного осунувшегося Ваньку Мазина, то худенького светловолосого мальчика, испуганно прижавшегося к невысокому крепкому мужчине с недобрым взглядом. И тут же словно ударом по мозгам последние слова Максима: «…Кажется ты кое-кому должен алименты лет за десять…» Сказано это было с усмешкой, но Артем был уже почти уверен, что доля правды в этой шутке значительно превышает допустимую.

Раздавшийся из коридора телефонный звонок одним махом смел все бредовые видения.

Артем открыл глаза, уставился в потолок, слушая, как из родительской спальни, шаркая шлепанцами, выходит отец. Савелий Васильевич обычно сам отвечал, потому что благодаря своей должности был единственным адресатом ночных телефонных звонков.

Отец включил в коридоре бра и некоторое время стоял у телефона, и Артему показалось, что он с кем-то переругивается. Но вот он отложил трубку и протопал к спальне сына.

— Тёма, — Савелий Васильевич негромко стукнул в дверь и отворил ее. — Ты как, сын, спишь?

— Нет, — вздохнул Артем, приподнимаясь.

— Это тебе звонят. Говорят — очень срочно.

— Интересно… — пробормотал Артем, спуская ноги с кровати и соображая, кому из своих многочисленных знакомых и клиентов он давал родительский номер. Таковых ему припомнить не удалось. Однако делать было нечего. — Хорошо, папа, я иду…

Он поднялся и побрел в коридор.

— Слушаю, — проговорил он, наблюдая за тем, как отец прикрывает за собой дверь в спальню.

— Привет, Николаев, — раздался на том конце глуховатый голос Мазина.

— Да вроде бы виделись… В чем дело?

— Артем, приезжай ко мне. Сейчас.

— Зачем?

— Надо, — без нажима, но уверенно заявил Мазин.

Настроение Артема испортилось окончательно. Что бы там ни случилось между друзьями детства, как бы плох на голову ни был Иван, он не стал бы звонить без веской причины.

— А до утра подождать не можешь? — машинально спросил Артем, прекрасно осознавая, что если бы можно было подождать до утра, Шагин бы так и сделал.

— Я сказал «сейчас». Это значит сейчас, а не утром, — повторил Мазин.

— Черт… — прошипел Артем. — Что случилось?

— Не по телефону.

— Проблема?

— И еще какая, — коротко и бесцветно подтвердил Иван.

— У тебя?

Последовал печальный смешок:

— Да нет, Артем. На этот раз у тебя.

* * *

Из зеркала на Артема смотрел растерянный, угрюмый блондин с красными, как у кролика глазами.

Когда теряющийся в тревожных догадках Артем прибыл к Ивану Мазину, Гошке уже была оказана посильная помощь. Аленка Мазина похлопотала над другом, старательно отмыла от крови его лицо, шею и волосы, обработала ранки и ссадины. Но все равно, когда Артем увидел своего юного родственника, его затрясло самым натуральным образом.

Но больше всего Артему не понравилось, насколько враждебно Гошка его встретил. Немало времени и сил стоило Артему убедить братишку, что тот в полной безопасности и смело может рассказать все без утайки.

Рассказывал Гошка из-под палки. Артем поверил ему, хотя это было и трудновато.

В других обстоятельствах Артем, возможно, усомнился бы, но паренек, захлебывающийся слезами и кровавыми соплями, вряд ли способен был нагло сочинить такую кучерявую криминальную страшилку…

Чтобы придти в себя, Артем включил холодную воду и, набрав в ладони воды, с наслаждением плеснул в лицо. Потом еще и еще раз. А затем замер, согнувшись. Вода закапала в раковину с носа, с бровей, с подбородка. Вытираться не хотелось.

— Ну, и как тебе проблема?

Артем покосился на дверь ванной комнаты. Мазин прислонился к косяку, наблюдая за его отчаянными попытками взбодриться.

— Да уж… — пробормотал Артем, стер ладонью с лица остатки влаги и разогнулся. — Только этого мне и не хватало…

Он взглянул на приятеля и вздохнул: