Уинтер Реншоу - Ройал

Бабушка осталась сиротой в девять и была удочерена в двенадцать, видимо, поэтому она к нему так относится.

Ройал посмеивается.

— Давай, Деми. Я не верю тебе ни секунды.

Я закатываю глаза.

— На самом деле я не заинтересована в том, чтобы быть твоей очередной пассией.

Он облизывает губы

— Это мило, что ты следишь за моей социальной жизнью.

Трудно не следить, когда Ройал вышагивает по коридору, как павлин с оравой болельщиц, которые висят на его питчерских руках. (Примеч.: Питчер — в бейсболе это игрок, который бросает мяч с питчерской горки к «дому», где его ловит кетчер и пытается отбить бьющий).

— Одно свидание, — говорит он. — В неделю. На протяжении двух месяцев.

Мое лицо вытягивается.

— Что? Нет. Это тупо.

— Я всего лишь пытаюсь доказать, что ты не будешь очередной девушкой.

Я закатываю глаза, борясь с улыбкой.

— Хорошо. Одно свидание, — говорит Ройал. — В неделю. Пока ты не решишь, что тебя от меня тошнит.

— Что случится, вероятно, после первого же свидания, если честно, — я снова вру. Почти уверена, что у дьявола отведено особое место в его раскаленной печи с мигающим неоновыми огнями под названием ДЕМИ РОУЗВУД. — Так что это довольно бессмысленно — думать о нас.

— Я не думаю, что это бессмысленно, — говорит Ройал. Я смотрю на него, он не улыбается и не дразнится на этот раз. — Я серьезно приглашаю тебя на свидание, Деми.

Я выдыхаю и откидываюсь на спинку дивана, покручивая темную прядь волос между пальцами снова и снова; волнистые мягкие пряди отвлекают меня от этого момента. Мы сидим в тишине в течение минуты или двух. Еще раз убеждаюсь, что Ройал имеет ангельское терпение, которое работает прекрасно и прямо противоположно его грешным губам.

— Дерек скормит твои яйца собакам. Ты ведь знаешь это, верно? — я приподнимаю брови и сжимаю губы, чтобы удержаться от ухмылки.

— Неее. Дерек крутой. Он это переживет.

— Нет, если ты меня обидишь, он не станет закрывать глаза на это.

— Если кому-то и собираются причинить боль, то только мне.

— Почему?

— Я много лет ждал свидания с Деми Роузвуд. Уверен, это будет эпично. И я никогда не захочу тебя отпускать.

— Перестань вести себя так странно. Мне это не нравится. Превратись назад в… себя.

Я зеваю и потягиваюсь, бросая подушку обратно на диван. Потянувшись, я треплю его темно-шоколадные волосы. Если буду относиться к нему как к щенку, возможно, смогу игнорировать тот факт, что мое сердце бьется так быстро, а губы дрожат при мысли о прикосновении к нему.

— Я иду спать, — говорю я быстро, пытаясь скрыть беспокойство.

Ройал хватает меня за запястье и отстраняет мою руку от своих волос, медленно поднимаясь. Наши взгляды встречаются в темноте, и мне интересно, слышит ли он, как сильно стучит мое сердце теперь, когда мы так близко.

— В пятницу вечером, — говорит Ройал, — я заеду за тобой в семь. Мы можем поехать в город. Сделаем все, что ты захочешь.

— Я не хочу, чтобы что-то менялось между нами, — говорю я, — если мы пойдем на это свидание.

— Знаешь, что я заметил в тебе? — спрашивает он.

— Что?

— Ты всегда ждешь подвоха. Несмотря ни на что, ты всегда ожидаешь худшего. Всегда на краю. Всегда ждешь, что плохое вот-вот случится, — он держит мое лицо в своих ладонях и наклоняет голову, изучая меня. — Все всегда получается. И я могу сказать это, потому что уже прошел через определенные испытания в своей жизни, а мне едва исполнилось восемнадцать. У тебя прекрасная жизнь, Деми. Идеальные друзья, идеальная семья, идеальный дом. Плохо не случается с людьми вроде тебя.

— Плохое может случиться с каждым, — я складываю руки на груди. — И я благодарна за все, что имею, чтобы ты знал.

— Ничего плохого не случится.

Мои губы начинает покалывать. Я не могу сказать ему, что всю жизнь у меня было странное предчувствие, что я достигну своей вершины счастья, а потом все будет сметено без предупреждения.

Я никогда никому не говорила этого. Это сделает меня сумасшедшей. Это будет поводом для беспокойства. Мама будет просить меня сходить к психиатру, но я не нуждаюсь в психотерапии. Просто это предчувствие всегда сопровождало меня. Как будто я родилась с ним. Оно всегда было там, как невидимое облако тьмы, скрывающееся за моим плечом.

— Все равно, Ройал, — я отхожу от него и смотрю на лестницу. — Я пошла наверх. Не забудь спросить моего отца, сможешь ли ты взять меня на свидание. Он старомоден.

— Уже сделано.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь к нему.

— Прости? Когда?

— Не беспокойся. У Роберта все в порядке с этим. Он изложил некоторые правила, но все нормально.

— Что он сказал? — спрашиваю я с любопытством. Когда я росла, папа всегда говорил, что нельзя краситься, ругаться или ходить на свидания, пока мы живем в его доме. Я уверена, что он преувеличивал, но не могу себе представить, что он дал Ройалу благословение, не делая из этого большого события.

— Он буквально заставил меня пообещать жениться на тебе, — говорит Ройал, ухмыляясь, — когда-нибудь. Может быть, не так многословно, но смысл тот же. И угроза определенно присутствовала там. Подразумевалась, на самом деле.

Я закатываю глаза.

— Ему не о чем беспокоиться, — я усмехаюсь, стоя на лестничной площадке. Я оглядываюсь на Ройала, стоящего посреди темной гостиной, залитой лунным светом. На долю секунды, он выглядит старше, мудрее и искушеннее. Я моргаю, и это ощущение проходит.

— Не о чем, правда? — Ройал подмигивает мне.

— Спокойных снов, Ройал.

— Спокойных снов, Деми.

***

Деми, 18 лет

18 месяцев спустя

Я люблю его.

Я люблю его, я люблю его, я люблю его, я люблю его.

Шторы на окнах моей спальни не закрыты, и я смотрю на дорогу уже несколько часов.

Ройалу пришлось уехать в провинцию, чтобы навестить родных. Я даже не знала, что у него была семья. Он никогда не упоминал никого, никогда не рассказывал о своем прошлом никаких деталей. Но, видимо, кто-то нуждался в нем, потому что Ройал уехал в спешке поздно вечером с рюкзаком и наполовину заряженным телефоном. Он сказал, что вернется к ужину в воскресенье вечером.

Я валяюсь на животе, подперев голову руками и стуча пальцами по своим щекам в такт песне, которая играет в моих наушниках.

Каждая песня напоминает мне о Ройале. Я больше не могу слушать радио, не ощущая всех тех чувств, эмоций, влечение. Никто никогда не предупреждал меня, что в любви постоянно высокий уровень дофамина. (Примеч.: Дофамин — гормон, отвечающий за психоэмоциональное состояние человека).

Я зависима. Одержима. Поглощена.

Итак, это он.

Он мой, а я его.

Мы собираемся быть вместе навсегда.

Никогда не думала, что в почти девятнадцать лет буду по уши влюблена в свою родственную душу. Думаю, я всегда знала, что это будет он. Просто не хотела этого признавать.

Часы на комоде показывают восемь. Ройал должен был вернуться еще несколько часов назад.

Я пытаюсь снова ему позвонить, но идет переадресация на голосовую почту. Посылаю сообщение, хотя знаю, что он не прочитает его, поскольку его телефон, очевидно, разрядился. Мой иррациональный оптимизм дает понять мне, что он дома, а я так скучаю по нему, поэтому на цыпочках спускаюсь в подвал, где он остановился, так как его вышвырнули из приемной семьи в прошлом году, когда Ройалу исполнилось восемнадцать.

Его комната пуста, но я задерживаюсь на мгновение, потому что здесь пахнет им, и мне нужно это.

Я падаю на его кровать и зарываюсь лицом в подушку. Улыбка расплывается на моем лице, когда я вспоминаю все те развратные вещи, которые мы делали в этом маленьком укромном уголке подвала. Слава Богу, что есть замки на дверях, потому что мои родители перевернули бы здесь все к чертям, если бы застукали нас. Но мы не можем по-другому.

Мы не можем держать руки при себе, и почему мы должны это делать, если возможность быть вместе делает нас счастливыми? Последние год - полтора из-за этого парня на моем лице постоянная улыбка.

И я надеюсь, что это никогда не изменится.

Я встаю с кровати Ройала, когда слышу, как мама зовет меня ужинать. Обычно мы едим ранним вечером. Видимо, я не единственная, кто ждет, когда Ройал вернется домой.

Это эгоистично, но я ненавижу тот факт, что он должен был бежать к кому-то на помощь. Каждый час — словно пытка. Каждую минуту этого лета мы провели вместе, удручающе считая дни в календаре, когда мои родители отправят меня в общежитие при колледже в Харгроу.

Но мы останемся вместе. Ройал обещал. Просто побудем некоторое время на расстоянии. Он собирается попробовать найти работу поближе ко мне, а пока мы окунаемся в эти беззаботные летние ночи, словно они последние в нашей жизни.

Поднимаясь по лестнице, я прохожу по коридору и вижу маму, убирающую дополнительное место в конце стола.

Мое сердце замирает. Я делаю еще один шаг и хватаюсь за спинку стула Далилы.

— Зачем ты это делаешь? — спрашиваю я. — Зачем ты убрала тарелку Ройала?

Мама поворачивается ко мне, и я вижу угрюмое выражение на ее лице.

— Он не вернется.

— Он не вернется… к ужину? — мне нужны разъяснения. Мне нужно понять, что происходит.

Взгляд мамы скользит через комнату, чтобы встретиться со взглядом отца. Его губы напряжены, а грудь поднимается и опускается в глубоком дыхании. Затем папа кивает.

Они знают то, чего не знаю я.

Сердце в моей груди трепещет, а желудок скручивается в узел.

— Он не вернется, Деми, — мамины плечи опускаются, и она отворачивается, возвращая его тарелку и столовые приборы на законное место в ее тщательно организованной кухне.

Я смеюсь. Это шутка? Это должна быть шутка. Ройал всегда подкалывает людей. Сейчас он выскочит из-за угла и удивит меня дюжиной красных роз и двумя билетами на бродвейскую постановку «Отверженных». Он всегда меня удивляет. Вот почему я так сильно его люблю.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что он не вернется? — я отхожу назад, пока не врезаюсь в стену.

Никто не улыбается. Никто не смеется.

Далила и Дерек смотрят в свои пустые тарелки. Дафна вертит вилку между двумя пальцами.

— Что случилось? Он в порядке? Что-то случилось с ним? — слова вылетают так быстро, но мои губы ощущаются, как желе. — Где он?

Отец откашливается, поднимаясь из-за стола.

— Ты и Ройал расстались, Деми. Это все, что тебе нужно знать. Он не вернется сюда. И ты не увидишь его снова. Это понятно?

— Роберт, — мамин голос срывается. Оттуда, где я стою, вижу ее сцепленные на груди руки и покачивание головой, хотя она стоит спиной ко всем нам. Я уверена, что она хочет, чтобы папа передал это сообщение с немного большим состраданием, но нет никакого деликатного способа сбросить бомбу.

— Нет. Нет, нет, нет, нет… — мой голос затихает. Я повторяю это слово снова и снова, пока мое горло не пересыхает и не становится больно глотать.

Слезы катятся по моим щекам, и через минуту я оказываюсь на полу, подтягиваю колени к груди и прячу там лицо. Чьи-то руки окутывают меня. Может, это Далила? Нет, скорее всего это Дафна. Я не заморачиваюсь поднять голову вверх. У меня нет сил.

— Нет…

Я закрываю глаза на секунду, а когда открываю их, то оказываюсь одна в своей темной спальне. Похоронена под горой покрывал.

Одинока.

Сломлена.

Оставлена единственным человеком, которого когда-либо собиралась любить.

Деми

Настоящее время

— Ты святая, Деми. Ты на самом деле святая. Бруксу очень повезло с тобой, — Бренда Эбботт целует меня в макушку, а я сижу у больничной койки ее сына и массирую лосьоном его сухие, неподвижные ноги.

— Он скоро проснется. Я просто знаю это.

Женщина надувает свои тонкие губы, и я осознаю, что никогда не видела свою будущую свекровь без помады. Хоть тушь она нанесла. Слои туши. Толстые и водонепроницаемые. Темно-черной тушью, отчего ее зеленые глаза светятся.

Безвкусный бриллиант в пять карат на моем безымянном пальце левой руки поблескивает в тусклом свете в палате Брукса. Мне до сих пор кажется, что он похож на подделку, хотя точно знаю, что это очень реальный и сертифицированный бриллиант, к тому же застрахованный. Тогда я подумала, что Брукс просто сумасшедший, когда купил его. Я сказала ему, что в Рикстон Фоллс ни у кого нет такого же кольца. Мне было бы хорошо с камнем и меньшего размера, но Брукс настоял.