«…Пролетая поворот ведущий к боковой лестнице, или над гнездом кукушки; я была зла. Нет, не просто так зла, я так прям ЧертовскиОченьМатьТвоюЗла!..вот кстати на неё и зла. На мать, то есть. Она выбросила мои вещи! Мои вещи! МОИ! Она не имела никакого права на это! Не она их покупала! Всё что у меня оставалось там, оставалось в этом долбанном доме, всё!..каждая мелочь куплена отцом, на деньги отца! Моего предателя отца!

― Чёрт!

Я вписалась в высоченного парня, сбивая его с не менее стремительного пути. Я задохнулась. Он остервенело выругался. Его рука машинально зацепилась за перила, удерживая равновесие. Вторая его рука удерживала моё равновесие, разрушая хрупкое равновесие душевное. Спешка никогда не доводила до добра. Не зря говорят, поспешишь ― людей насмешишь. В моём случае, смешно не было никому, совершенно. Я не дышала под тяжестью фобии. Парень зло сверкнул тёмно-синими глазами.

― Ты куда несёшься, бестолочь? ― прошипел он вкрадчиво, ― Какого ты… ― он заглянул в мои глаза и резко выдохнул. Меня напугал этот звук «Ах…». Наверное. Не знаю. Но меня затрясло. Казалось, он растерян. Я могла ощутить его замешательство. В его тёмно-синих сапфировых глазах, словно что-то вспыхнуло, сметая растерянность, кардинально меняя его черты. Он крепко сжал челюсть. Меня окатило волной ярости. Мне нужно срочно убраться от него, моя неправильная башка, подстрекает меня дать по роже каждому, кто расшатывает моё, и без того нестабильное состояние. Я оттолкнула себя от него.

― А ты сам-то, не пробовал смотреть, куда прёшь, придурок долбанный! ― выпалила я, под властью вспыхнувшего гнева. Я пошла прочь, мимо него, замечая серёжку в левом ухе парня, как маленький кристалл. Клянусь я случайно его бортанула плечом. А может и нет.»


Тогда я ещё не знала, что мои вещи сберегли, спрятав на чердаке. Тогда я ещё не знала, что он ― Рафаэль, ― злой как чёрт деспот, и с этим чёртом мне придётся учиться в одном классе. Хотя, быть может сказывается цыганская кровь. Цыгане народ агрессивный, по большей части, а Раф ― сын цыгана. В нашем Златске, это, не редкость, наверное треть города ― цыгане. Всё из-за многочисленных таборов, которые, к слову сказать, этот город и образовали ещё при царе, облюбовав золотые и алмазные прииски, коими славится наш северный град. Вообще-то, по мне так, Гордеев и не похож на отца. Он на цыгана-то, даже не похож. Только что волосы чёрные и немного вьются, а в остальном он на мать похож, она русская. Даже глаза те же, синие, только у него темнее. Но сколько людей, столько и мнений. Да, и мне чертовски жаль эту женщину. Она конечно выглядит, роскошно, такая статная чисто славянская красота, но не знаю… несчастной что ли. Неудивительно, я бы вообще пристрелилась с таким сыночком.

Подойдя к перилам, к коим был приставлен мой транспорт, то бишь велосипед, я присела, а сумка с ноутбуком скатилась с плеча и громко стукнулась об асфальт. Выругавшись под нос, на сей счёт, поправила ремень, а ключ от велосипедного замка, зараза, запропастился куда-то. Я крутила головой, озираясь, всецело занятая рекогносцировкой местности на предмет обнаружения себя. Паранойя ― это тоже про меня.

Замешкалась, забыв, что делала. Мне не нравится это. Я отвлекаемая конечно, но не на столько же? Концентрации никой вообще. Уверенна одного из моих демонов зовут Вельзевул ― повелитель мух. И я не о тех демонах, что таятся в преисподней, я о тех демонах, что таятся в наших головах. Мысли, как мухи сонные и бесполезные, всё замедляются, и замедляются, и замедляются… медленно замыливая сознание, обматывают канатом мою шею, завязывая узел петли. Когда они умрут, демон выпнет табуретку из под моих ног.

Пункт № 9: ненавижу своих демонов.

Вздохнув, окинула свой велик взглядом, и продолжила поиски. Спустя вечность, я нашла наконец проклятый ключ в кармане джинсов. Он сорвался с руки, отлетев в сторону, меня немного повело, из-за того, что я резко выпрямилась во весь рост. Моё напряжённое до мозга костей, тело, пережило столкновения с неким чужеродным предметом. Я испуганно втянула воздух. От столкновения с асфальтом, меня спасла только рука. Тоже кстати чужеродная. И это последний человек из всей планеты возможных, рука которого была приемлема на моей талии. Не знаю, чего там с моим лицом, но я возблагодарила солнцезащитные очки, за то что они на мне и не дают Гордееву видеть моих глаз. Говорят, глаза ― зеркало души, ведь глаза говорят вещи, которые язык сказать не может. Вдох так и не достиг лёгких, застряв где-то в пространстве. Хотелось закричать. Так я собственно и сделала бы, и не исключаю, что даже матом, но для этого мне нужно сделать вдох, а я не могу этого сделать.

Некоторые, с антагонистическим ко мне отношением и хищной ухмылкой, самым наглым образом стянули с меня очки.

― Ага? Вот это улов.

Я открыла рот. Но глоток воздуха ― это всё что мне удалось. Закрыла рот. Ладно, это тоже уже что-то. Как вообще он посмел? Он знает! Знает, что нельзя трогать меня, прикасаться ко мне! Он уже сталкивался с этим… в смысле… он безумно меня напугал однажды, давно ещё, мы только в школу в пришли. Схватил меня за руку, да главное внезапно так! Я была не в самом хорошем состоянии тогда, и уж точно не в самом адекватном. Не то чтобы меня мучали галлюцинации, вообще-то, это большая редкость, но порой мне может причудится что-нибудь. И к несчастью, это что-нибудь причудилось мне именно в тот момент, когда он перехватил меня за руку, останавливая в школьном коридоре. У меня случился сильнейший приступ паники. И прямо сейчас мне надо дышать и надо чтобы Раф…

― Руки убрал, ― прорычала я, сквозь зубы и попыталась выхватить у него свои очки, пользуясь его близким к себе положением. Чересчур близким. Я могла видеть все грани переливов кристалла в его ухе. Я могла даже слышать удары его сердца. Могла чувствовать. Клянусь, оно билось прямо о мои рёбра! Он отдёрнул руку с моими очками. Ах, так значит? Со всей дури наступила ему на ногу. Он едва слышно застонал, скривившись от боли, но ухмылку не стёр. Лишь губу закусил. Обе его руки взлетели вверх. В одной руке мои очки, в другой ключи, и тоже мои.

― Хорошо, Смолова, я не трогаю тебя. Я понял, ― он кивнул, и вопросительно развёл руками, чуть склоняя голову, ― Между прочим, ты бы грохнулась прямо на асфальт, не поймай я тебя. Так в чём проблема?

Вот так, удивил. С какой стати он такой любезный? (И да, это он ещё любезный).

― И тебе привет.

Я в наглую смотрела на Рафа, прямо в его глаза.

Пункт № 10: ненавижу зрительный контакт с людьми.

Но отвести сейчас взгляд, всё равно, что признать поражение. Я вроде как решила, что этому не бывать? Да! Мне конец…

Он молча протянул мне ключ от велосипедного замка и прикурил сигарету.

Отстёгивая свой велосипед от перил, я покачала головой.

― Ну и ну. Прямой потомок Навуходоносора, замешан в благих делах.

Потомок жесточайшего тирана в истории человечества, пару раз моргнул.

― Чего?

― Навуходоносор? Да был такой ганд…

― Он был Вавилонским царём, я в курсе, Смолова.

Рафаэль послал мне предупреждающий взгляд, намекая не хамить. Но это же не значит, что я так и сделаю, не так ли?

― О, ну надо же, ты знаешь кто такой Навуходоносор. Класс. Очки верни. ― вытянула ладонь. Игнор. Тёмно-синие глаза с прищуром следили за мной. Что за привычка такая щуриться подозрительно? А вообще-то странно как-то. Он же двоечник, откуда он, чёрт побери, знает про Вавилонского царя? Хм. Я что, всё-таки брякнулась головой об асфальт и попала в какую-то параллельную вселенную?

Проницательно на меня смотря, он хмыкнул и нацепил мои чёрные «Рэй Бэны». А вообще-то ему идёт. Маловаты правда. Гордеев же ведёт себя так, словно и не было этой школьной войны между нами, что делает всё в сто крат более странным. Это не типично для него.

― Ответишь на вопрос, верну.

― Дарю, ― улыбнулась я неискренне. Подумаешь… У меня их всё равно целая коллекция. Люблю очки, что здесь такого?

Я взобралась на свой транспорт. Раф запульнул сигарету в неизвестном направлении. Он кривовато ухмылялся, разворачиваясь и уходя по тротуару, достал телефон из кармана. Вот так вот, ни зарасти, ни до свидания. Некоторые вещи не меняются ― как был хамлом, так хамлом и остался.

Сола вообще думает, что он социофоб. Он ― это вообще последнее о чём я думаю, но полагаю она слегка ошиблась. Он не ходит по стеночкам, и в тени не прячется. Напротив. Привлекает к себе столько внимания, сколько вообще возможно. И тут стоит обратить внимание на пути которыми он достигает, этой славы, что идёт впереди него. Это как с синдромом Туретта. Все довольствуются заблуждением что, человек страдающий от этого недуга, должен представлять из себя персонажа из «Пролетая над гнездом кукушки». Ожидают, что он будет выкрикивать кому-то что б он отвалил нахрен, параллельно рассуждая о ситуации на мировом фондовом рынке. Но это на самом-то деле лишь яркий и очень редкий симптом у людей страдающих этим расстройством. По большей части, это незначительные нервно-моторные тики, и ты сможешь только с течением времени понять, что тот или иной человек страдает синдромом Туретта. Или как с моей гаптефобией. Я боюсь прикосновений людей, но это не означает, что я впадаю в ошеломляющую психованную истерику от этого, как в фильме «Босиком по мостовой». Ну, уже нет… и не всегда, по крайней мере. Просто у меня своеобразная реакция. Ладно, неудачный пример. Я это собственно к тому, что так же и с социофобией. То, о чём говорит Сола ― клеше, стереотип. Социофобы конечно психи, но они не такие. Гордеев не боится общества. Гордеев общество просто ненавидит. Он ненавидит людей, и можно было б предположить, что он социопат, но…

Когда видишь, что гремучая змея готовится к удару ― бей первым. Первоисточник ненависти в основном именно страх. Спрятать свой страх перед обществом можно, внушая обществу страх к себе, идя на поводу у собственного заблуждения, что лучшая защита ― это нападение. Однако, его поведение не просто защитная реакция. Он ненавидит людей, но он их не боится, это они боятся его, и ему нравится производимое им впечатление, нравится внушать страх и это, не просто необходимо для чувства безопасности, неа. Он просто в восторге от этого, ему доставляет едва ли не физическое удовольствие сам процесс нападения, запугивания, не удивлюсь если ему нравится причинять боль ― а это уже гораздо глубже социопатии. Но я так же допускаю мысль, что он просто грёбанный наглый урод.

Да уж, давно я с психологией дружу. Знал бы кто, насколько давно…

Глава 2. Дух затмения

Крутя педали, я старательно игнорировала тянущую пульсацию в недавно раздробленной лодыжке. Но медленные негативные мысли игнорировать куда сложнее физической боли. Я, как грёбаный фильтр в такие времена, словно все потоки информации, проходя сквозь меня забирают с собой всё то немногое хорошее, и оставляют во мне всё негодное дерьмо. А я всё накапливаю, и накапливаю эту грязь внутри себя, накапливаю и не могу очистится.

А потом я тону.

Я сбегаю по краю этой пустоты и падаю вниз, в огромную грязную лужу, именуемую чёрным океаном льда в моём мире. В нём нет течения, только затхлые воды, вязкие, медленные воды, в которых я зародилась. Там, между рождением и смертью, океан и мрак открыли для меня переменчивые сумерки. Там таятся истоки зла. Вся моя суть в этом океане.

Проезжая мимо домов, витрин магазинов и незнакомых прохожих, в сторону поместья, я видела, как срабатывали фонари вдоль дороги. Реагируя на движения, они сеяли блёклый свет, хотя был всего лишь полдень. Редко проезжающие машины, были безликими, клянусь, я бы при всём желании не смогла сейчас отличить «Ягуар» от «Запорожца». Зато видела, как закончился город, начался пригород, и мой путь постепенно опустел, словно я пересекла какую-то границу миров, стоило только выехать на аллею ведущую к нашему фамильному дому. Деревья были тёмными, местами побагровевшими и пожелтевшими, тронутые сентябрём. Цепляясь ветками друг за друга, они нависали над моей головой, образуя арку. Но не это заставляло чувствовать себя в клетке. Свинцовое небо, грозилось мелким противным дождём и ветер касался меня лишь от собственного движения. Дорога до моего дома казалась прогулкой во мраке, из-за тумана, позёмкой стелющегося по пасмурной пыльной дороге и по корням унылых деревьев. Дэт-металл группа «9 circle» заставила эту жуткую апатию содрогнуться, разряжая обойму творческих пуль композицией «Пересмешник», в моём МP3. Под тяжёлые аккорды и ритм, солист проливал сильный голос, сначала вкрадчиво, чувственно, усыпляя бдительность… заставляя довериться, следовать за этим голосом, внимать только ему одному…

Каково быть Богом?