Виктор был на пределе сил и дрожал. День разгорался, и он имел право позвонить брату с просьбой о помощи, после того как в одиночку нес этот непосильный груз всю ночь.

Он вернулся в дом, закрыл за собой дверь кухни и взял телефон. Максим вставал рано даже в выходные дни, но все-же ответил заспанным голосом.

– Это я, Макс...

Он говорил после долгих часов ошеломляющей тишины, и на глаза его навернулись слезы.

– Тебе надо приехать ко мне...

– Прямо сейчас? Что случилось?

– Скажу, когда будешь здесь.

После паузы брат встревожено спросил:

– У тебя проблема, Вик?

– Эта проблема у нас обоих. И не только у нас. Приезжай, пожалуйста...

Ком в горле приглушил его голос, и, повесив трубку, он разрыдался.


В кои-то веки Виржини решила понежиться в постели. Она никогда не закрывала шторы в своей спальне, выходящей на восток, и лучи восходящего солнца играли на одеяле.

Виржини лежала ничком, скрестив руки под головой, и размышляла. Проснувшись три дня назад рядом с Виктором, она испытала странное чувство. Что-то похожее на желание так и остаться у него в руках. Даже спящий, он внушал доверие.

Виржини потянулась и улыбнулась. Внушал доверие? А ведь недавно она уверяла себя, что ни один мужчина не будет больше покровительствовать ей! Она не нуждалась в том, чтобы о ней заботились. Спасибо Пьеру – он показал пределы такого рода отношений. Но Виктор даже близко не походил на Пьера, и она спрашивала себя, как она могла сравнивать их. Даже манера заниматься любовью была у них абсолютно разной. Внимательный, терпеливый, нежный, Виктор управлял собой до самого конца. Его чувственность была чувственностью опытного мужчины, завоевавшего немало сердец. В противоположность Пьеру, он не навязывал свои предпочтения и казался озабоченным лишь тем, чтобы доставить удовольствие своей партнерше. Перед тем как заснуть, он спустился за водой для нее, с улыбкой смотрел, как она пьет, а потом спросил, на который час завести будильник. Она обожала его улыбку, от которой под шрамом на щеке появлялась ямочка. Ей нравились его руки, его кожа, его мягкий низкий голос и врожденная приветливость. Когда она уезжала после завтрака, Виктор стоял на аллее и смотрел, как удаляется ее машина.

Что он делал сегодня? Занимался обустройством Рока? Этот дом очень ему подходил, она и представить не могла его в других интерьерах и завидовала тому, что он живет там. Тем более что это было родовое гнездо, где он мог найти воспоминания детства и свои корни. Интересно, каким мальчишкой он был?

Эк тебя, милая, занесло...

Она снова улыбнулась и взялась за телефон. Виктор попросил позвонить, если у нее появится желание, и желание появилось.

Виктор снял трубку после первого же гудка, и она услышала угрюмое «алло».

– Добрый день! Надеюсь, я не разбудила тебя?

– Нет... Вовсе нет...

Его голос звучал хрипло, без воодушевления, и он ничего больше не сказал.

– Я тебя потревожила?

– Нет.

После нового молчания Виржини начала беспокоиться.

– Я хотела узнать, не свободен ли ты сегодня в обед?

– Нет, я не смогу, мне очень жаль.

Он казался очень взвинченным, рассеянным, чувствующим себя неуютно. Возможно, он был не один?

– Послушай, Виржини, очень долго объяснять, но... Могу я тебе перезвонить позже? В конце дня или завтра...

Его холодность обидела ее, и она сухо произнесла:

– Как тебе угодно. Пока!

Повесив трубку, она закусила губу от злости. Стоило ли так заводиться сполоборота? Они всего-навсего провели вместе ночь, замечательную, надо сказать, ночь, и это все. В их возрасте секс ни к чему не обязывает. Уже было – с Пьером она допустила такую же ошибку.

– К черту Пьера! – вслух сказала она.

Неисправимая... Она опять норовила добавить чувство, убедить себя, что речь идет о любви, но она ошибалась и знала об этом. Виктор вовсе не собирался усложнять свою жизнь! Как и все мужчины, его «я почти влюблен в вас» означало в переводе на прозаический язык «я хочу вас». А потом – спасибо и до свидания.

Валяться в кровати уже не представляло никакого интереса. Виржини раздраженно откинула простыню. Воскресенье или нет, а она пойдет на строительство к Сесиль Массабо, вместо того чтобы глупо мечтать о невозможном.

Сидя лицом к лицу, Виктор и Максим старались не смотреть друг на друга. Было около полудня, но время больше не имело для них значения. Единственный главный вопрос, на который они не могли найти ответ,– это что они скажут и кому.

– Нильс не сможет выслушать это! – предположил Виктор.

Он не считал больше брата соперником, а видел его неуравновешенным, ранимым человеком, который как никто другой, имел веские причины ощущать себя неуютно; его нельзя было добивать.

– Но он имеет право знать,– пробормотал Максим.

– Согласен, но кто возьмет на себя труд донести до него правду? Ты?

– Папа.

– Нет! Мы не можем просить его убить Нильса в упор!

Вот в чем проблема! Их мать убила Анеке у Нильса на глазах. Помнит он об этом или нет, но эта картина запечатлелась в его подсознании навсегда. Он не говорил еще и, возможно, не понял ту сцену, которая разворачивалась перед ним; но что же он ощутил, когда его передали в руки Бланш?

– Мне кажется, нам надо еще подумать, Вик...

Между ними на кухонном столе лежал открытый черный блокнот. Максим протянул руку, закрыл его и придвинул к себе.

– Я отнесу его в контору и положу в сейф,– решил он.

– Сначала запечатай его в конверт!

Максим пребывал в нерешительности, а потом снова подвинул блокнот к брату.

– Нет, лучше сохранить его здесь. Если кто-то прочтет это... Клерк или кто-то еще.

– Здесь? Да здесь все на виду! И хочу тебе напомнить, что у меня были непрошеные гости, Макс!

Исчезнувший платок и перерытый сундук оставались загадкой. Могла ли Бланш быть ночным бродягой; проникшим в Рок? Виктор отдал ей обручальное кольцо и тем самым откровенно напомнил, что: следы ее безумия все еще остаются. Он не понимал,– почему она не уничтожила их, и как она могла забыть, свой блокнот? Упущение? Болезненное желание оставить доказательство?

– Забери это к себе,– взмолился Виктор.

– Ты шутишь? Кати не должна прочесть это!

– Ты ничего ей не расскажешь?

– Даже не знаю... Во всяком случае, не сейчас. И без этих отвратительных подробностей...

Максим также прочел исповедь матери несколько раз, прежде чем вновь поднял голову. За это время Виктор принял душ и оделся, даже ответил на телефонный звонок Виржини, хотя был не в состоянии сказать ей ни одной связной фразы.

– Вик, мы должны сегодня быть на ужине у родителей,– вдруг вспомнил Максим.

Они подавленно смотрели друг на друга.

– Нет, это невозможно,– наконец вздохнул Виктор.

Оказаться сейчас перед матерью было выше его сил.

– Что же мы придумаем? Не явиться сразу обоим! А я тебя предупреждаю, что один не пойду...

– Мы ходим по кругу, Макс. С какой бы стороны мы ни брались за эту проблему, прежде нужно поговорить с папой.

– Сегодня?

– Ну, не знаю...

– Мы искорежим остаток его жизни! Вот что произойдет, если мы поторопимся.

Он с силой ударил кулаком по черному блокноту, так что Виктор вздрогнул от неожиданности.

– Эта штука хуже, чем граната с вынутой чекой! Если мы обнародуем ее невесть как и невесть где, мы разрушим все! Когда папа узнает правду, что, по-твоему, он сделает? Убьет маму? Пустит себе пулю в голову? Как ты представляешь себе его дальнейшее существование?

– Возможно, это будет первым глотком кислорода за тридцать лет!

Виктор тотчас же пожалел, что сказал это, и даже более того – что подумал об этом. Они замолчали, пытаясь догадаться, о чем думает каждый из них.

– Ответственность слишком велика,– сказал наконец Виктор.– Ты прав, Нильс имеет право знать, а потом мы примем решение все вместе, втроем.

Пока и тот и другой тщательно избегали выносить какое-либо суждение о матери.

– Но как она могла...– начал Макс.

– Из-за любви, это совершенно очевидно! Преступление на почве ревности, она не первая.

– При этом идеальное преступление.

Они снова обменялись взглядами, потрясенные тяжестью того, что с ними произошло. В какой хаос будут ввергнуты их жизни, если они допустят малейший промах? Принесет ли им хоть какую-нибудь пользу привычка управлять сложными семейными ситуациями, разрешать конфликты и обнаруживать давно похороненные тайны? Как этот профессиональный опыт, научивший их сохранять спокойствие и давать добрые советы в любых обстоятельствах, сможет проявиться перед лицом их личной драмы?

– По крайней мере, с точки зрения законности... Не окончив свою фразу, Максим обреченно пожал плечами, а Виктор закончил за него:

– Существует срок давности, я знаю! Дело совести для нас, не так ли? А если бы это не был такой случай, ты сделал бы заявление о преступлении?

– Нет! Нет, не думаю...

Однако сказал он это неуверенно. Виктор заметил, что брат был рассержен, в то время как сам он чувствовал упадок сил и моральное опустошение.

– Не могу поверить, что мама была человеком таких пылких страстей, такой экзальтированной,– добавил Макс – До сих пор я считал ее самой мягкой из женщин, готов руку дать на отсечение!

Она всегда была нежной по отношению к ним, а с Нильсом – гораздо более нежной. В свете признаний из ее черного блокнота эта чрезмерность внезапно приобрела смысл гнусной извращенности. Может быть, она хотела с помощью вседозволенности уничтожить ребенка соперницы? Сделать его таким ранимым, что понадобился психоаналитик? Видимое предпочтение, которое отдавал Нильсу Марсьяль, должно быть, делало ее безумной от ярости. Или короче – просто безумной. Но не была ли она такой еще раньше?

– Я позвоню Нильсу,– решил Виктор.– Он сможет приехать уже к вечеру, и у нас будет немного времени.

– Что ты предполагаешь ему сказать? Не удивлюсь, если он попадет в аварию по дороге!

– Найду предлог!

– Хочешь, я пока откажусь от приглашения к родителям?

– Да, спасибо.

Еще до того, как они стали работать вместе, они научились распределять задачи, а затем эта привычка помогла им спонтанно определить соответствующие сферы деятельности. Между собой им достаточно было обменяться словом или взглядом.

– Я сейчас поеду домой и вернусь вечером. А ты должен за это время поспать, на тебя смотреть страшно.

Бессонная ночь давала о себе знать, однако Виктор не имел ни малейшего намерения пойти прилечь. Он проводил Максима до машины и стоял рядом с ней, пока тот заводил мотор. Ему хотелось бы удержать брата, чтобы не оставаться в одиночестве, но он лишь украдкой сжал его плечо.

Солнце скрылось за черной тучей, предвещавшей грозу. Возвращаясь к дому, он остановился, чтобы снова взглянуть на фасад. Теперь он знал причины недомогания, которое чувствовал здесь в первый день, в первую ночь. В Роке его мать претерпевала ежедневную голгофу, которая привела ее к самому худшему. Что-то в ее поведении они должны были заметить, когда были детьми. А может быть, лучше остаться в неведении?

Нильс съехал с автострады А20 в Суйяке. Ему оставалось около тридцати километров, половина из них проходила вдоль Дордони. Дорога была ему настолько знакома, что он не обращал внимания на пейзаж и ехал, как обычно, быстро. Наконец он отдалился от берега и сбавил ход, чтобы свернуть на маленькую дорогу в направлении к Карлю.

Если бы ему посчастливилось осуществить свой проект, он знал, на какой натуре нужно снимать. Многие режиссеры выбирали Перигор, и в кино уже примелькались средневековые улочки Сарлата и окрестные замки, например Бейнак, в котором снималось продолжение «Пришельцев». Но Нильс здесь вырос, он знал эти места как никто другой, включая несколько жемчужин, не попавших в реестр исторических памятников. При определении натуры он разве что может затрудниться с выбором.

Сейчас, когда его проект приобретал очертания, к нему вернулся весь его прежний энтузиазм. Он наконец поймал удачу за хвост, его мечта стала реальной, после того как долго была химерой. Финансовая сторона продвигалась, сценарий был поручен превосходному автору, и он уже подумывал об актерах.

Погрузившись в свои мысли, Нильс едва не пропустил поворот на Пратс и свернул в последний момент. Неужели ему и в самом деле дадут возможность доказать, что он не лишен таланта? Что он отнюдь не неудачник и сумасброд? Глядя на братьев и отца, он испытывал громадную потребность жить по-другому – не как «бедный Нильс», каким его считали годы и годы, и не как «этот мерзавец Нильс», с тех пор, как он жил с Лорой. В другой профессии он, возможно, достиг бы успеха гораздо раньше, но кино было сродни лотерее, в которой выигравших счастливчиков можно было пересчитать по пальцам одной руки. Понятно, когда речь идет о значительной сумме, найдется не много охотников делать вложения в неизвестное имя. Однако достаточно было первого добровольца (господина Вильнёва Нильс еще не видел), как спонсоры стали объявляться один за другим. Возможно, эта поддержка, пришедшая из Сарлата,– подарок судьбы? Даже у отца Нильс никогда не смел просить денег на такое непредсказуемое дело, как кино.