Франсуаза Бурден - Роковая любовь

Не имея возможности извиниться, она решила оставить маленькую записку под дверью. Ворота были открыты, она подошла к дому, и в тот момент, когда наклонилась, чтобы подсунуть листок, Марсьяль резко открыл дверь.

– Виктор отъехал в Сарлат, я думаю, он будет с минуты на минуту. Но давайте вашу записку, я ему передам.

Виржини чувствовала себя тем более глупо, что Марсьяль уже властно протянул к ней руку. Она подчинилась почти против воли. Записка исчезла в кармане его рубашки.

– Не хотите кофе? Кажется, он еще не остыл... А может быть, стакан воды? Заходите, прошу вас.

– Нет, я...

– Да, да!

Наверное, он был доволен, что она составит ему компанию.

– Вы знаете этот дом?

– Да, он великолепный, я его обожаю.

– А я здесь родился! И мой отец тоже. Уверяю вас, когда я вижу, как мои внуки играют на этом газоне, это производит на меня удивительное действие... Кстати, меня зовут Марсьяль.

– Виржини Клозель, очень приятно.

– Вы знакомая Виктора? Мне кажется, я однажды видел вас вместе с ним.

– Я его соседка. Живу недалеко отсюда.

– Стало быть, вы из наших краев?

– Нет, я приехала из Тулузы, я архитектор.

Увидев, что он волевым решением налил ей большую чашку кофе, она села на табурет.

– Кажется, у Виктора сейчас много забот,– сказала она непринужденно.

– Эвфемизм... Скажем так, у него очень серьезные проблемы в семье, о которых лучше с ним не говорить. Но это все уляжется, не беспокойтесь.

Заинтригованная его объяснением, которое, впрочем, ничего не объясняло, равно как и бесконечно грустным тоном собеседника, она сделала несколько глотков кофе, просто ради приличия. Марсьяль был ей симпатичен не только своей схожестью с Виктором, но также тем, что в нем чувствовалась какая-то теплота, открытость, дружелюбность.

Телефонный звонок не дал им продолжать разговор. Марсьяль немного поколебался, но все-же снял трубку.

– Нет, его отец... Лора? Какой сюрприз...

Виржини заметила противоречивое выражение его лица и услышала, как он сменил тон.

– Нет, не звоните ему на мобильный, он оставил его здесь. Лучше позвоните завтра... Или сегодня вечером, если сумеете застать его, да... Я об этом совершенно ничего не знаю! Как дела у Тома? Замечательно. Поцелуйте его за меня.

Без всяких любезностей он повесил трубку и, явно раздраженный, уселся за стол напротив Виржини.

– Бывшая жена Виктора,– пояснил он презрительным голосом.– Настоящая дрянь.

Возможно, истинной причиной озабоченности Виктора была Лора? Виржини почувствовала укол ревности. Виктор с ума сходил от своей жены и признавался в этом без всякого стыда. Так, может, он все еще продолжает ее любить. Это объяснило бы то, что он не способен привязаться к другой женщине.

– Я пойду, господин Казаль. Благодарю вас за кофе.

– Спасибо вам за доставленное удовольствие. И рассчитывайте на меня, я обязательно передам вашу записку, как только Виктор вернется.

У нее не было ни малейшего желания, чтобы Виктор прочел ее, но она не видела способа заполучить записку обратно, не показавшись смешной.

Виржини вышла из кухни, догадываясь, что Марсьяль провожает ее взглядом. Оставшись один, он и в самом деле смотрел ей вслед.

– А ведь ему повезло, Виктору...– буркнул он.– Ну что ж, посмотрим... Ссора влюбленных?

Не церемонясь, он вытащил записку и развернул ее. Окажись в ней злые слова, они могут причинить Виктору дополнительную обиду.

«Я не думала, что говорила тебе. Просто я очень сентиментальна. Давай поужинаем, когда ты захочешь».

Какой везунчик!

Его сын заслуживал быть счастливым, и Марсьяль надеялся, что эта милая женщина поможет ему в этом. Потому что – увы! – счастье проходит через женщин. А скорее, через ту единственную, найти которую, к сожалению, не всегда удается. Судьба была милостива к нему, и он встретил Анеке на жизненном пути, но...

Нет!

Он больше не хотел думать об этом. Если он начнет проливать слезы над своим прошлым и над теми годами, что он потерял, то останется только покончить с собой. Впрочем, впереди еще было время, он не считал себя стариком и не собирался опускаться до безграничного отчаяния и горечи. Засыпая накануне, удрученный, дошедший до изнеможения, он не мог не думать о Жюли. Он навязал ей разрыв, полагая, что завершает долгую карьеру покорителя женских сердец,– и теперь слишком поздно. Разве что... случай сведет их лицом к лицу. Или она узнает о его разводе с Бланш, а она об этом узнает очень скоро, в таком маленьком городе, как Сарлат, секреты долго не хранятся. Что же подумают люди об их запоздалом разводе? Мэтр Казаль, нотариус на пенсии, и его жена, весьма достойная женщина... Ну и пусть, на этот раз ему в высшей степени наплевать!

Марсьяль вымыл чашки и вытер со стола. С самого его детства кухня почти не изменилась, разве что стены многократно перекрашивались. Как он только что сообщил Виржини Клозель, и сообщил не без гордости, он здесь родился и здесь вырос. Он видел себя мальчишкой, молодоженом, он видел себя зрелым мужчиной, когда, убитый своим горем, пришел просить приюта у Бланш. И вот ему уже шестьдесят четыре. Так быстро прошла целая жизнь? От рождения до смерти некогда вздохнуть, оглядеться вокруг. Смешно, но в час подведения итогов он был готов строить планы на будущее.

Он посмотрел на парк через окно со свинцовыми переплетами. Рок... Счастливый дом или проклятый? Был ли он ясновидцем, уступив его Виктору, или простым эгоистом? На секунду увидел Бланш, стоящую на том самом месте, где он сейчас, вынашивающую свою месть.

Вцепившись обеими руками в подоконник, он также испытал жгучее желание убить.

Когда Виктор вошел в дом на улице Президьяль, ему все показалось ужасающе обычным. Словно и не было ничего, и в будущем ничего не изменится.

Он несколько раз окликнул мать, но напрасно. Наконец он обнаружил ее в спальне.

Вопреки ожиданиям, Бланш не казалась охваченной отчаянием, она была тщательно одета и скромно подкрашена, как обычно. Когда вошел Виктор, она сидела перед туалетным столиком, сложив руки на коленях.

Виктор почему-то готовился к тому, что найдет мать изменившейся, но она была все такой же, кроме, возможно, застывшего взгляда, будто она защищалась им, ожидая прихода Марсьяля.

– А, это ты...– сказала она, не поворачиваясь, глядя на него в зеркало.

Он понял, что мать была разочарована. Даже опасаясь гнева мужа, она предпочла бы увидеть его.

Виктор подошел, наклонился к ней и поцеловал в щеку.

– Отец не придет?

В этом тихом вопросе слышались и страх, и надежда, и он спросил себя, как она еще может на что-то надеяться.

– Нет, мама, он в Роке.

Он поискал глазами, на что бы ему сесть, и устроился на краю кровати. Они помолчали, наконец она повернулась к нему.

– Что он собирается делать?

– Ну, ты знаешь, пока... Он хочет получить свою одежду.

Виктор упрекнул себя за трусость, но он не мог сразу объявить матери, что ей предстоит развестись и покинуть дом. По крайней мере, он заставил себя выдержать ее взгляд и даже нарисовал на лице некое подобие ободряющей улыбки.

– Значит, это ты нашел тот старый блокнот...– обронила она.

Считала ли она его в какой-то степени ответственным за то, что произошло? Виктор хотел спросить ее, почему она не уничтожила этот блокнот еще тогда, тридцать лет назад, но вопрос так и не сорвался с его губ. Если он начнет расспрашивать ее, получится, что он ведет себя, как следователь.

– Ты, конечно, прочитал все до конца?

Он не ожидал этого вопроса, считая его риторическим. Он не только прочитал все до конца, но и перечитал много раз, вмешавшись таким образом в личную жизнь матери.

– Да, мама.

– Значит, ты знаешь, сколько я вынесла, когда твой отец уехал с этой потаскухой! – бросила она озлобленно.

Он ощарашено молчал, открыв в ее взгляде выражение, которого никогда не видел раньше. Убийство соперницы ничуть не успокоило ее. Несмотря на столько прошедших лет, она все еще испытывала ярость.

– Тебя шокировало это слово, Виктор? Когда она обольстила твоего отца, он был женатым мужчиной, он был отцом семейства!

– Это все в прошлом,– пробормотал он.

– Для тебя, конечно, это ничего не значит. Но я была так несчастна, как никому не желаю на свете. Мой муж был для меня всем! Всем... Он значил для меня больше, чем кто-либо другой, больше, чем ты и твой брат, прости, что говорю это тебе. Не знаю, представляешь ли ты себе хоть отдаленно, что такое настоящая страсть? В тот день, когда Марсьяль попросил моей руки, я стала совершенно другой. И я посвятила ему жизнь. Ты это понимаешь?

– Мама...

– Мама, мама, я только это и слышала! А мне хотелось слышать «дорогая», «любовь моя», но твой отец называл меня только по имени и таким холодным голосом...

Виктор остро почувствовал ее горечь. С тех пор как она начала говорить, он узнал другую женщину, не имевшую ничего общего с их матерью. Это так его растревожило, что он не находил себе места.

Ему хотелось бы, чтобы мать замолчала, но она безжалостно продолжала:

– Когда он наведывался в Рок, чтобы подписать чеки, а заодно и ваши дневники, он так торопился назад! Я видела, как он, обжигаясь, пьет кофе, чтобы поскорее отделаться! Он говорил с вами о своем побочном сыне, но ни ты, ни Макс, казалось, не испытывали ревности. А я же просто сходила с ума... Ты представляешь, он жил в совсем маленькой, невзрачной квартирке! Когда я приехала туда, я не поверила своим глазам. Он... Там! Его место было со мной, с вами!

Она не осуждала себя, ничего не объясняла. Ее уверенность не была поколеблена, очевидно, она ощущала себя абсолютно правой. Избавившись от Анеке, она сотворила правосудие.

– В конечном счете, благодаря мне мы обрели нормальную жизнь.

– Нормальную? – воскликнул Виктор непроизвольно.– Но, мама, ведь он был доведен до отчаяния!

Она пронзила его таким взглядом, что ему захотелось провалиться сквозь землю. На ее возбужденном лице не было и следа смирения. С ошеломляющим коварством она сделала Марсьяля своим пленником и даже не брала в расчет, что он может от этого страдать.

– Он получил, что хотел. Он вернул себе нотариальную контору, которую упустил, посвятив ей столько сил. В Каоре он был никто, здесь же он опять стал важной персоной. Я занималась им, я воспитывала Нильса вместо него, и я же закрывала глаза на все его проделки! Он такой, ничего уж тут не поделаешь, обыкновенный бабник...

Ее голос дрогнул на последнем слове, и ей пришлось сглотнуть, чтобы продолжать:

– Но я знала, что теперь он никогда не уйдет! И поскольку он оставался здесь...

На этот раз, внезапно смешавшись, она умолкла надолго. Дошло ли до нее, наконец, что Марсьяль никогда больше не вернется к ней?

Она нервно встала и направилась к гардеробной.

– Я соберу чемодан. Ему нужна одежда на.... На сколько времени?

Похоже, у матери не осталось иллюзий на этот счет, Виктор понял это, заметив, как у нее дрожит подбородок.

– Ну, Виктор, скажи же мне,– попросила она умоляющим голосом.

Ложь ни к чему не приведет, она знала ответ заранее, но ему стало больно за нее. Едва слышно он сказал:

– Отец не вернется.

Она не шелохнулась, но плечи ее разом ссутулились.

– А... И на твой взгляд, это... окончательно?

Виктор чувствовал себя измученным, исполняя миссию посланника. Почему именно ему выпало нанести ей сокрушающий удар? Потому что они с Максимом помешали отцу сделать это самому?

– Думаю, да,– сказал он, вздыхая.– Он также говорил о разводе и о продаже дома.

На этот раз она так побледнела, что он привстал, но Бланш остановила его жестом.

– Нет, не вставай, сейчас пройдет.

Виктора охватила жалость, но... не более. Разумеется, ему было жаль ее, но он не бросился к ней, чтобы подхватить ее на руки. Матери удалось сделать так, чтобы ее никто не любил?

– Ты в Роке много что забыла,– сказал он сдавленно.– Кое-какие вещи, которые...

Он замолчал, не в силах уточнить. Да и зачем ей перечислять прочие доказательства? Не будь он таким любопытным, ничего бы и не произошло. Но должен ли он чувствовать за собой вину? Еще мгновение, и он проклянет себя за то, что вытащил на поверхность ее прошлое.

Бланш молча зашла в гардеробную. Он слышал, как она открыла дверцы и перебирала вешалки. Появившись в спальне, она бросила чемодан на кровать позади него. Потом она еще несколько раз приносила то стопку сорочек, то брюки, то связку галстуков. Чемодан быстро наполнился, и она вытащила другой.

– Я помогу тебе,– решил Виктор, который уже не мог безучастно сидеть и смотреть на все это.

Нижнее белье, обувь, свитера, пижамы: она, казалось, не упустила ничего.