А пребывание в доме в компании с суровой и непреклонной Фрэнсис доводило ее до отчаяния. Фрэнсис так и не изменила своего отношения к ней. Она все также была груба и холодна.

Даже с ее подругами порой было легче общаться, чем с ней самой. Та же элегантная Филиппа Картер постоянно болтала о «дорогом Марке», но никогда не позволяла себе говорить о расползавшейся фигуре Энэлайз.

Правда, все другие подруги походили на саму Фрэнсис. Они были приличными старыми девами с жеманными манерами и разговорами. Как правило, они проводили время за вязанием носок и шарфов для солдат, хотя Энэлайз видела, что они дойдут до армии именно к началу теплого виргинского лета.

Они, в основном, говорили об отмене рабства, о генерале Гранте и о поражении Юга. Что касается Энэлайз, то она, как и все южане, считала генерала ничтожным пьяницей и поражалась тому, как он смог одержать победу над провинциалами из Теннесси. У нее всегда на кончике языка вертелся вопрос о том, почему эти старые девы никогда не говорили о виргинской кампании, где армия южан одержала неоспоримую победу.

Но Энэлайз молчала и старалась игнорировать ядовитые замечания и лукавые взгляды в ее сторону. Стоило ей только возразить, как ее положение в этом доме еще более ухудшилось. Энэлайз знала и помнила об этом. Единственным человеком, кто хорошо относился к ней, был сам мистер Шэффер.

По вечерам он часто играл с нею в шахматы или они вместе обсуждали прочитанные книги. Отец Марка был намного добрее к ней, чем Фрэнсис. Но он появлялся дома только по вечерам и в целом был человеком замкнутым и скрытным. И Энэлайз не могла по-настоящему считать его своим другом. Эта недружелюбная атмосфера в доме усугублялась для Энэлайз тем, что Марк не отвечал ей на письма.

Сначала Энэлайз говорила себе, что хочет слишком быстро получить ответ и совсем не учитывает того, что письма с фронта идут долго. Потом она успокаивала себя тем, что они могли задержаться в пути, и находила еще тысячу других причин.

Она утешала себя тем, что Марк вообще не любил писать, но внутренний голос возражал, что если бы он любил ее, то преодолел свою неприязнь. Ведь он даже не поинтересовался, как ей здесь живется?

Прошло еще несколько месяцев, но от Марка не было ни слова. Она больше не сомневалась в том, что Марк больше не любит ее. В последние дни своей беременности, когда она уже окончательно устала от равнодушия и оскорблений Фрэнсис и когда она уже отчаялась чего-то ждать, она излила все свои чувства, все, что наболело и накипело, в большом письме к мужу. Энэлайз просила его написать хоть пару строк, чтобы заверить, что он по-прежнему любит ее. На сей раз она была уверена, что он обязательно напишет ей. Но дни проходили за днями. Она с нетерпением ждала вестей от мужа, а они так и не приходили. Ей не было бы невыносимо больно, если бы она не видела дважды письма от него Фрэнсис и его отцу. Эти письма лежали на столе для корреспонденции, и она видела их своими глазами.

Он писал им, а ей не мог написать даже пустякового слова! Разве можно было быть таким жестоким? Энэлайз решила, что он разлюбил ее и раскаивается в женитьбе. А может быть, игнорируя ее сейчас, он рассчитывает на то, что после рождения ребенка она сама уйдет от него? Нет — он не обманывал ее! Она знала, что он любил ее, но тот же коварный внутренний голос вдруг начинал говорить, что он просто увлекся ею, как всегда намекала Фрэнсис, и что их любовь уже угасла. Эта мысль доводила ее до бешенства. Что же ей делать? Как вернуть его, когда он был так далек от нее? Ей было так плохо без него, что она не могла себе представить, как будет жить дальше.

Энэлайз даже начала подумывать о том, чтобы собраться и уехать отсюда и таким образом освободить Марка, хотя эта мысль всегда заставляла ее рыдать.

В конце беременности живот у Энэлайз стал очень большим, а лицо — бледным и худым. Под глазами у нее залегли синие круги, Прентисс Шэффер относился к ней по-доброму, беспокоился о состоянии ее здоровья, а однажды, положив руку ей на плечо, сказал, что Марк всегда редко писал письма домой.

Энэлайз печально улыбнулась и ничего не ответила.

Прентисс Шэффер всегда был очень внимателен по отношению к Энэлайз, но они оба знали, что делал он так только из-за того, что Марк не проявлял к ней никакого внимания.

В конце апреля родился ребенок. Это был черноволосый мальчик с темными глазами. Энэлайз дала ему имя Джон Прентисс в честь двух дедушек. Роды у нее были трудными и отняли у нее много сил. Энэлайз никогда еще не чувствовала себя такой одинокой и такой напуганной, как это было в родильном доме.

Она сразу же написала Марку о рождении ребенка, подробно описав, как он выглядит. Она была уверена, что он пришлет свои поздравления или расспросит о ее здоровье, или, по крайней мере, поинтересуется здоровьем мальчика. Но, не получив за все время ее выздоровления от Марка ни слова, она впала в глубокую депрессию.

Фрэнсис, которая терпеть не могла Энэлайз, была без ума от ее ребенка. Они оба — она и мистер Шэффер — находили, что Джон Прентисс был удивительным созданием. Фрэнсис совершенно была очарована им. Трудная беременность и тяжелые роды ослабили организм Энэлайз, и ей пришлось долгое время провести в постели по рекомендации доктора. Так что ребенка она видела только во время кормлений.

Фрэнсис играла с ребенком, отдавала распоряжения няне и сама укладывала ребенка спать. Энэлайз еще была слишком больной в тот момент, чтобы заботиться о малыше. Кроме того, у нее была депрессия.

Понемногу она начала выздоравливать. Наступила ранняя весна. Стало теплее, и все это вернуло ее к жизни. Энэлайз заставила себя встать с постели, одеться и пройтись по дому. Она даже смогла сама выйти на улицу и совершить короткую прогулку. С каждым днем Энэлайз становилось все лучше и лучше, и она только сейчас поняла, как Фрэнсис привязалась к ее ребенку. Фрэнсис тщательно соблюдала режим дня и выполняла все советы доктора.

Как-то раз Энэлайз находилась в детской и играла с Джонни, когда вошла няня и сказала Энэлайз, что ей пора уходить.

— Что? — спросила Энэлайз, уставившись на няню.

— Джону Прентиссу пора спать. Мисс Фрэнсис сказала, что она должна укладывать ребенка спать, — сообщила няня.

Энэлайз гневно сверкнула глазами, но сказала, как можно более спокойным тоном:

— Ну, я думаю, что мы сегодня немного отложим дневной сон. Джонни очень подвижный и радостный сейчас, и мы с ним сейчас развлекаемся.

— Говорю вам, что вы должны уйти сейчас, — сказала решительно няня. — Мисс Фрэн[29] сказала, что он должен сейчас спать и что никаких нарушений не должно быть.

Энэлайз сурово посмотрела на няню и сказала:

— Мне очень жаль, что вы не узнаете меня после болезни. Я миссис Шэффер, жена Марка и мать ребенка. Пока я была больна и не могла заботиться о своем ребенке, мисс Шэффер и вы ухаживали за ним. Но сейчас мисс Шэффер не имеет никакого права распоряжаться жизнью моего мальчика или моей жизнью. На будущее запомните, что вы будете выполнять мои распоряжения, если вы хотите остаться няней ребенка. А теперь, будьте добры, покиньте детскую и дайте мне спокойно поиграть со своим ребенком.

Слова Энэлайз словно ужалили няню. Не успела Энэлайз еще договорить, как няни след простыл. Энэлайз доиграла с Джонни, но настроение ее уже было испорчено. В конце концов, она выбежала из комнаты, на ходу кивнув няне, сжавшейся от страха и, быстро спустившись вниз, вышла из дома. Она шла, не видя ничего вокруг. Неожиданно для себя, она обнаружила, что ноги привели ее по знакомой тропинке в небольшой парк, где она часто гуляла беременной. Там она уселась на скамейку и стала размышлять о том, как ей жить дальше.

Марк не любил ее, он даже не поинтересовался, родился ли его ребенок; она была одна среди врагов — а врагами она считала всех северян.

Фрэнсис попыталась занять ее место и отнять у нее ребенка. Слезы непроизвольно закапали у нее из глаз. Она громко разрыдалась.

— Не плачьте! — вдруг раздался позади нее приятный мужской голос. Энэлайз обернулась и увидела перед собой голубоглазого мужчину.

— Извините, — глотая слезы, сказала Энэлайз. — Это ужасно себя так вести на людях. Мне очень стыдно.

— Не стоит стыдиться, — запротестовал незнакомец. — Зачем же такой хорошенькой женщине, как вы, так плакать? Почему вы так плачете? — спросил он.

Его участливый голос пробудил в ней любопытство, и она пристально взглянула на него. Это был блондин среднего роста, чуть полноватый, но, несмотря на это, прекрасно выглядевший.

Он был явно иностранцем и был одет в превосходно сшитую дорогую одежду.

Почему он интересуется ею? Может быть, он принял ее за проститутку, которая ловит здесь клиентов?!

Но еще один взгляд, брошенный на мужчину, рассеял ее подозрения. У него было такое доброе лицо, полное искреннего участия, что она растрогалась. Энэлайз, оказавшись в Нью-Йорке и прожив здесь столько времени, привыкла к враждебности по отношению к ней.

— Простите меня, — сказал он озабоченным голосом. — Надеюсь, что я не напугал вас. Здесь я не видел вас раньше, но мне кажется где-то все же встречал. Когда я увидел вас так плачущей, мне захотелось узнать в чем дело и помочь.

Совершенно неожиданно для себя, Энэлайз излила свою душу этому совершенно незнакомому человеку. Она рассказала ему о Фрэнсис и ее отце, о той враждебной атмосфере, в которой она живет. Она рассказала ему о ее тоске по родине, по ее родному городу, о том, что муж не интересуется ею и о том, как Фрэнсис забрала у нее ребенка. Она едва остановилась, чтобы не рассказать о своей истории с Марком.

— Извините, — сказала она раскаивающимся голосом. — Вы даже не знаете меня, а я забиваю Вам голову своими проблемами.

Мужчина весело засмеялся.

— Ах, да. Но у меня такое чувство, будто бы я давно и очень хорошо знаю Вас. Меня зовут Курт Миллер. Итак, Вы меня знаете.

Энэлайз улыбнулась.

— Я — Энэлайз Шэффер, и я очень рада с Вами познакомиться.

Они еще какое-то время поболтали о городе и о погоде, и вскоре расстались, как старые друзья.

После этого мистер Миллер очень часто появлялся в парке и именно тогда, когда там прогуливалась Энэлайз. Они прогуливались и дружелюбно беседовали, обмениваясь информацией о себе. Он рассказал ей, что он вырос в Германии и эмигрировал в Соединенные Штаты юношей. Он много и прилежно работал, оказался удачлив в делах и теперь является владельцем одного из самых больших магазинов в Нью-Йорке.

— Магазин Миллера! Да, конечно же! Я же знала, что эта фамилия известная в городе! — воскликнула Энэлайз. — Это очень хороший магазин. Я там покупала материал на теплую одежду, когда впервые приехала в Нью-Йорк.

— О, теперь, когда вы придете в магазин, обязательно поднимитесь наверх в мой кабинет. Я лично проведу вас по магазину, — сказал Курт Миллер.

В следующий раз, когда они встретились, Энэлайз рассказала ему о Новом Орлеане, описала этот необычный город и его жителей, рассказала о своей семье и своем воспитании.

— Луизиана — мой родной штат, так огромен, что там могли разместиться несколько Германий, — сообщила она ему. А еще Энэлайз поведала владельцу магазина о «Белль Терр», плантации семьи Колдуэллов, и о том, как она несколько лет занималась делами по ее управлению. Он очень обрадовался, когда узнал о том, что она имела опыт работы по управлению делами, и однажды он предложил Энэлайз устроиться к нему на работу.

— А что я буду там делать? — спросила Энэлайз. — Я ведь ничего не смыслю в этой работе. — А про себя она подумала, что для многих будет потрясением, когда узнают, что леди начнет заниматься торговлей.

— Что Вы будете делать? — продолжил разговор Курт Миллер. — Вы же сами рассказали мне, что знаете счетоводство и вообще Вы будете ценной находкой для моего отдела женского готового платья. Все дамы решат, что, купив у Вас наряды, они станут так же красивы, как Вы.

Энэлайз рассмеялась и сказала:

— Вы очень добры ко мне, но сейчас я не могу принять вашего предложения. У меня маленький ребенок, который нуждается в моем уходе.

— Ну, что ж, если Вам станет невыносимо в вашем доме, вспомните мое предложение. Женщина имеющая работу, может быть независимой ни от кого, — сказал Курт Миллер.

Предложение Курта вскружило голову Энэлайз. У нее будет работа, она сможет снять квартиру для себя и Джонни и ей больше не придется терпеть Фрэнсис. Она сможет сама воспитывать Джонни и не будет зависеть ни от чьих капризов. Ей показалось, что Господь Бог услышал ее — независимость, свобода и возможность доказать Марку, что она и сама что-то значит. Если он не любит ее, то она уйдет насовсем из этого дома. Ей не нужна такая милость. А если он действительно любит, то он найдет ее и вернется к ней. И отношение его родных к ней его не остановит.

Проходили дни и складывались в недели. Обстановка в доме Шэфферов становилась для Энэлайз все хуже и хуже, Фрэнсис и Энэлайз очень часто ссорились по поводу ребенка. Фрэнсис оскорбляла Энэлайз, казалось, больше, чем всегда.