Подтверждение слуха о женитьбе капитана Редверса Стреттона я слышала из нескольких источников. Говорили, что он женился в каком-то дальнем порту на иностранке, что был женат уже давно.

Когда случилось неизбежное, и слух дошел до тети Шарлотты, она смеялась, как никогда не смеялась прежде. Она донимала меня с этого дня, не упуская случая вставить в разговор его имя.

— Твой капитан Стреттон. Твой поздний визитер. Так у него уже была жена? А тебе сказал?

— С какой стати? — отвечала я. — Разве все, кто к нам приходят смотреть мебель, обязаны докладывать о своем семейном положении?

— Все не обязаны — только те, которых интересует Лавассер, — хохотала она. Впервые за долгое время у нее улучшилось настроение, хоть это и находило выход в ехидной злобе.

Кажется, он приезжал домой, но я его не видела. Элен передавала, что возвращался. Шло время. Дни напоминали один другой, весна, лето, осень, зима. Ничто не отличало неделю от недели, разве что нам удалось наконец сбыть одну китайскую вазу, на которую не находилось покупателя, за цену, признанную приемлемой тетей Шарлоттой: ровно за столько, сколько она в свое время отдала. Она с легким сердцем распрощалась с вазой, хоть и сказала:

— Роспись по красному лаку. Пятнадцатый век — эпоха Хсян-Те. Другой такой не найти.

— Как и другого покупателя, — не удержавшись, уколола я.

Теперь мы пикировались постоянно. Я старела и мрачнела, как и все в доме. Даже Элен растратила прежде бившую ключом жизнерадостность. Мистер Орфи продолжал ждать. Бедняжка Элен! Приданое, на которое он рассчитывал, как видно, было для него важнее ее самой. Миссис Мортон еще больше замкнулась в себе. Раз в две недели брала выходные и куда-то ездила, но никто из нас не знал куда. Ее помыслы и дела были окутаны туманом. Мне исполнилось двадцать пять — миновала первая молодость. Однажды я поймала себя на мысли: с того вечера прошло четыре года. А для него он ничего не значил, раз был женат и не сказал. Но ведь намекнул… В самом деле намекнул или мне почудилось? Тетя Шарлотта никак не забывала про злосчастный вечер. При всяком удобном случае напоминала мне, как глупо я себя вела, дав ему воспользоваться моей наивностью. Ей это казалось смешным: заговаривая о том происшествии, она каждый раз ехидно хихикала. Только эта тема способна была позабавить ее.

О, неизбывная тоска Дома Королевы с четырьмя стареющими женщинами, словно ждавшими чего-то такого, что могло развеять их скуку! Я догадывалась, что это было: смерть тети Шарлотты. Элен получала возможность выйти замуж за мистера Орфи. Миссис Мортон ждала своей доли. А я чего ждала?.. По крайней мере рассчитывала обрести свободу. Почему я не уехала? Неужели не нашла бы место? Наверняка нашелся бы во всей Англии торговец антиквариатом, которому понадобились бы мои услуги. И все же, сколь я ее ни ненавидела — а порой я по-настоящему ее ненавидела, — чувствовала ответственность по отношению к тете Шарлотте. Если бы я оставила ее, это лишило бы ее последней опоры. Я брала на себя все большую долю работы. Если бы она доверила мне счета, я могла бы вести дела самостоятельно. В глубине души я чувствовала свой долг перед ней. Она была сестра отца. Она взяла меня, когда родители привезли меня в Англию, заботилась, когда я осиротела.

Все так же тикали многочисленные часы. Только теперь их тиканье приобрело особый смысл.


Тете Шарлотте сделалось хуже: теперь она не вставала с постели. Доктор Элджин сказал, что ушиб спины усугубил ее недуг. Теперь конторой стала ее спальня. Она продолжала цепко держаться за бухгалтерские книги, не разрешала мне даже заглядывать в них. Я взяла на себя все продажи и большую часть закупок, хотя каждая сделка предварительно должна была быть одобрена ею и все счета шли через ее руки. Я со страстью отдалась работе, и, если Элен или миссис Баккл заговаривали о Замке Кредитон, давала понять, что мне неинтересно.

Однажды меня захотел видеть доктор Элджин. Он только что спустился из комнаты тети Шарлотты.

— Ей становится все хуже, — сказал он. — Вам не справиться без посторонней помощи. Очень скоро она окажется прикована к постели. Советую взять сиделку.

В этом был смысл, ответила ему я, но, прежде чем решать окончательно, я должна была обсудить положение с самой тетей.

— Да, поговорите, не мешкая, — сказал доктор. — Внушите ей, что вы не сможете сочетать работу с уходом за больной. Ей нужна опытная сиделка.

Поначалу тетя Шарлотта противилась, но в конце концов уступила. С появлением Шантели Ломан все в доме изменилось.

4

Как мне описать Шантель? Легкая, изящная, она напоминала фарфоровую куколку. Ее волосы имели прелестный оттенок, прославленный Тицианом, брови были густые, ресницы темные. Глаза с прозеленью — редкостный цвет привораживал с первого взгляда. Прямой короткий носик и нежный цвет лица вдобавок к тонкой фигуре делали ее похожей на дрезденскую статуэтку. Если у нее и был какой-то изъян, то это, пожалуй, маленький рот, но, на мой вкус, — эта мысль пришла ко мне от общения с предметами изящных искусств — мелкое несовершенство только усиливает впечатление красоты. Совершенство в искусстве и природе способно наскучить — крошечный дефект лишь подчеркивает исключительность внешности. Вот, какой показалась мне Шантель.

Когда она в первый раз вошла в Дом Королевы и села в стильное кресло эпохи Реставрации, оказавшееся в ту пору в холле, я сразу засомневалась: «Ни за что не останется. Сама откажется». Однако я ошиблась. Позже она призналась, что ей с первого взгляда понравился дом. Приглянулась и я: до того, имела неприступный вид. Настоящая старая дева в твидовых жакете и юбке — даже красивые волосы стянуты в ужасный пучок на затылке. Преступно губить такую красоту.

У Шантель была манера выделять некоторые слова и посмеиваться словно над самой собой, закругляя фразы. Трудно было представить кого-либо, меньше ее напоминавшего сиделку.

Я провела ее к тете Шарлотте, и, как ни странно — впрочем, вероятно, мне следовало бы сказать «естественно» — она ей сразу приглянулась. Шантель очаровывала легко и непринужденно.

— Настоящая красавица, — восхитилась Элен. — С ее появлением все должно перемениться.

Так и вышло. Она была веселая и ловкая. Даже тетя Шарлотта стала меньше ворчать. Шантель заинтересовалась домом и осмотрела все углы. Позже она мне призналась, что не видела интереснее дома.

Уложив тетю Шарлотту на ночь, Шантель заходила ко мне, и мы долго разговаривали. Кажется, она была довольна, что в доме нашлась ее более или менее сверстница. Мне было двадцать шесть лет, а ей двадцать два, но она прожила более интересную жизнь, немного путешествовала со своей последней подопечной и казалась мне светской дамой.

Как и все в доме, впервые за долгое время я почувствовала себя счастливее. Элен сразу к ней привязалась, кажется, даже рассказала о мистере Орфи. Даже миссис Мортон была с ней общительнее, чем со мной: именно Шантель выведала у миссис Мортон, что у той была калека-дочь, жившая с незамужней сестрой в пяти милях от Лэнгмута. Вот куда она ездила на выходные, а после возвращалась в Дом Королевы и без ропота сносила придирки тети Шарлотты и все неудобства только ради того, чтобы быть вблизи от дочери. Она ждала дня, когда сможет уйти, и они заживут вместе.

— Она вам все это рассказала?! — изумилась я. — Как вы ее разговорили?

— Со мной все откровенничают, — ответила Шантель.

Она любила выглядывать, стоя у окна, на сад и реку, называла открывавшийся вид колдовским. Все и вся интересовало ее. Даже об антиквариате расспрашивала меня.

— Каких денег все это должно стоить! — удивилась она.

— Сначала все надо купить, — объяснила я. — За некоторые предметы еще не заплачено. Тетя Шарлотта просто выставляет их на продажу и получает комиссионные, если сможет продать.

— Какая вы умница! — восхитилась она.

— У вас своя профессия, которая, несомненно, полезнее моей.

Она состроила забавную рожицу. Порой она напоминала мне маму, только была еще более проворной и ловкой.

— Сберегать красивую старинную мебель бывает полезнее, чем возиться с иными капризными больными. Знали бы вы, сколько я от них натерпелась.

Она была артистичная рассказчица. Я узнала, что она воспитывалась в доме викария.

— Теперь я знаю, откуда повелась поговорка: беден как церковная мышь. Именно такими были мы. Во всем себе отказывали. Как это разрушает душу, Анна! — Очень скоро мы перешли на «ты» и звали друг друга по имени, тем более что у нее оно было до того благозвучное, просто грех не воспользоваться. — Пока папа спасал души прихожан, дети жили на хлебе с топленым жиром. Брр! Наша мама умерла при родах последнего ребенка, меня то есть. Нас было пятеро.

— Как славно иметь так много сестер и братьев!

— Ничего особенного, если ты бедна. Мы все овладели ремеслом. Я выбрала уход за больными, потому что, как я сказала Селине, — это моя старшая сестра — так есть шанс попасть в дома богачей и по крайней мере подъедать крошки с их столов.

— А попала сюда!

— Мне здесь нравится, — возразила она. — Такой замечательный дом.

— Во всяком случае мы не станем тебя кормить хлебом с топленым жиром.

— Даже на это согласна. Только бы здесь жить. Такой чудесный дом, полный необычных вещей, и ты тоже необычная, и мисс Брет. Вот чем хороша моя профессия. Никогда не знаешь, куда попадешь.

Ее яркие глаза напоминали изумруды.

— Такой красавице, как ты, следовало бы выйти замуж, — как-то заметила я.

Она чуть заметно улыбнулась.

— Мне делали предложения.

— Но ты не любила?

— Нет. А ты?

От прямого вопроса к моим щекам прилила кровь, и, не удержавшись, я рассказала о Редверсе Стреттоне.

— Бродячий Казанова, — отозвалась она о нем. — Жаль, что тогда не было меня. Я бы тебя остерегла.

— Откуда бы ты узнала, что у него жена за границей?

— Можешь не сомневаться, узнала бы. Бедняжка Анна, считай, что тебе повезло. — Ее глаза возбужденно блестели. — Только представь, что могло случиться.

— Что? — спросила я.

— Мог сделать предложение и соблазнить.

— Какая чепуха! Я сама во всем виновата. Он не давал ни малейшего повода подумать, что интересуется мной. Это все мои глупые фантазии.

Она ничего не ответила, но с этого момента стала проявлять интерес к Замку Кредитон. Я не раз слышала, как она расспрашивала Элен о Кредитонах.

Мои отношения с Элен изменились: теперь она больше тянулась к Шантель. Оно и понятно. Она была настоящим чудом. Умела подольститься даже к тете Шарлотте. В основе ее обаяния лежал неподдельный интерес к людям: она была откровенно любопытна. Стоило Элен вернуться в дом после выходного, как в кухню тотчас мчалась Шантель и оттуда несся задорный смех.

— Сестра Ломан словно лучик света в нашем доме, — как-то заметила миссис Баккл.

Я мысленно согласилась с ее сравнением.

Однажды Шантель предложила, чтобы мы с ней писали дневники.

— Жизнь так интересна, грех упустить хоть один момент, — сказала она.

— У некоторых, — уточнила я.

— У всех, — поправила меня она.

— Но ведь здесь ничего не происходит, — возразила я, — только мелькают дни.

— Лишнее доказательство, что ты должна вести дневник и записывать все подряд. У меня идея. Давай вести вместе, а потом читать друг другу. Как это должно быть замечательно, живя рядом, описывать одни и те же события и смотреть на них не только своими, но и другими глазами.

— Но где я найду время на ведение дневника? — посетовала я.

— Непременно найдешь. Только представь: абсолютно правдивый дневник! Нет, я настаиваю. Сама поразишься, как он тебя преобразит.

Так мы завели дневники.

Как всегда, она оказалась права. Жизнь действительно получила новое измерение. Вдруг события оказались не такими мелкими. Занятно было сравнивать, как по-разному мы их описывали. У нее все было окрашено яркими красками ее личности, а мои записи казались пресными. Она совсем не так видела людей, представляла их интереснее, чем они были. В ее описании даже тетя Шарлотта делалась привлекательней.

Мы получали большое наслаждение от писания дневников. Шантель не уставала напоминать мне, чтобы я записывала в точности то, что чувствовала.

— Анна, если ты за что-нибудь сердишься на меня, ни в коем случае не пытайся смягчить свое настроение. Что толку от дневника, если он лжив?

Так у меня выработалась привычка писать, будто разговаривая с собой. Раз в неделю мы обменивались дневниками и сравнивали наши чувства и переживания.