— Видите ли, я много раз плавал с ним. Полагаю, вы слышали поговорку, что у моряков в каждом порту имеются жены. Иногда она оправдывается.

— Вы обвиняете капитана в двоеженстве?

— Насколько мне известно, он проходил через эту церемонию только однажды.

— Тогда в чем?

— Анна — могу я называть вас Анной? Мы успели узнать друг друга, не так ли? — Я кивнула. — Так вот, Анна, у него репутация донжуана. В каждом плавании выбирает пассажирку и оказывает ей особое внимание. В этом рейсе он выбрал вас.

— Вы же знаете, мы были знакомы и раньше. Мы не здесь узнали друг друга.

— Простите, если я вас обидел. Это только из-за того, что я за вас беспокоюсь.

— Я уже не так юна. Способна за себя постоять.

С него как будто спало напряжение.

— Тогда вы должны понимать, что он из себя представляет.

— И что же он из себя представляет?

— Любитель случайных связей.

— Неужели?

— Он никогда не думал, что попадется, как это с ним вышло. Но они оказались крепким орешком даже для него — мать девушки и ее старая нянька. Когда должен был родиться ребенок, они призвали в помощь всю свою черную магию, грозили наслать проклятие на него и на каждое судно, которым он будет командовать, если не женится.

— Вы хотите меня убедить, что он женился по этой причине?

— У него не было выхода. Моряки — самый суеверный народ на свете. Никто не пошел бы в плавание с капитаном, над которым висит проклятие. Об этом узнали бы все. Так что выбора у него не было. Потому и женился на девушке.

— На мой взгляд, несколько надуманно.

— В жизни часто все не так просто, как кажется.

— Но чтобы жениться из страха перед проклятием!

— Он и так должен был на ней жениться.

— Возможно, это и была причина, почему он женился.

Дик усмехнулся.

— Теперь вы понимаете, почему я о вас беспокоюсь?

— Вы несколько торопитесь с выводами. Может, их вам подсказала мисс Рандл?

— Эта старая сплетница? Не поверил бы ни одному ее слову. Но здесь другое дело. Это касается вас, а все, что касается вас, для меня очень важно.

Это слегка озадачило меня, но мои мысли были слишком заняты Редверсом, чтобы разгадывать то, на что намекал Дик Каллум.

— Вы очень любезны, — просто ответила я.

— Дело не в моей любезности. Я не могу поступать иначе.

— Спасибо. Но прошу вас не беспокоиться обо мне. Не представляю, отчего вам тревожиться, если я изредка обменяюсь парой слов с капитаном.

— Ну, коль скоро вы понимаете… боюсь, я только еще больше все запутал. Но если вам когда-либо понадобится помощь, вы мне позволите?..

— Вы выражаетесь так, словно я оказала бы вам услугу, разрешив прийти мне на помощь, когда, наоборот, я должна бы благодарить вас за это. Охотно приму вашу помощь, если возникнет нужда.

Он взял мою ладонь и крепко пожал.

— Спасибо. Вот вам мое слово. Обещаю сдержать его. — Мне показалось, он хотел что-то прибавить, и я поспешно перебила:

— Пойдемте танцевать.

Мы танцевали, когда с нижней палубы донеслись вопли. Звуки рояля резко оборвались. Это был голос ребенка. Я немедленно подумала об Эдварде, но в следующую минуту узнала голос Джонни Маллоя.

Мы бросились на нижнюю палубу. Нас успели опередить другие. Джонни орал что было сил:

— Это был Гулли-Гулли! Я видел, узнал!

Моей первой мыслью было: мальчика разбудил кошмарный сон. Но в следующий миг я увидела другое. На палубе, в глубоком сне, лежал Эдвард. Айвор Грегори протиснулся вперед и поднял Эдварда. Джонни между тем продолжал кричать:

— Я его видел, я вам расскажу. Он нес Эдварда. Я побежал за ним и закричал: «Гулли-Гулли! Подожди меня!» Тогда Гулли-Гулли положил Эдварда и убежал.

Полная бессмыслица. Я приблизилась к доктору, который решительно сказал, пристально глядя на меня:

— Я отнесу его в каюту.

Кивнув, я последовала за ним. По пути я заметила миссис Маллой, мчавшуюся к Джонни с требованием, чтобы он объяснил, что делает на палубе и что значит вся эта суматоха.

Осторожно уложив Эдварда в постель, доктор Грегори склонился над ним и, подняв веки, осмотрел глаза.

— Он ведь не болен? — испугалась я.

Доктор покачал головой и принял озадаченный вид.

— Тогда что могло случиться? — потребовала я.

Не отвечая на мой вопрос, он сказал:

— Заберу-ка я мальчика в лазарет. Подержу немного у себя.

— Значит, он болен?

— Нет-нет. Но я его заберу.

— Не понимаю, что могло произойти.

Укладывая ребенка, он сбросил на пол свой маскарадный бурнус — выходя из каюты, я заметила его на полу. Я подняла накидку. От нее исходил терпкий запах мускуса, духов, которые несколько наших пассажиров купили на базаре. Запах был до того стойкий, что прилипал к каждому, кто соприкасался с ним. Бросив накидку, я вышла на палубу. Мать и миссис Блейки успели увести Джонни в каюту. Все только и говорили о случившемся. Что все-таки произошло? Как здесь очутился спящий ребенок? Что за чушь о фокуснике Гулли-Гулли, якобы тащившем его через палубу и бросившем, когда раздался крик Джонни?

— Шутка, — предположила Шантель. — Мы здесь веселились — вот и они решили попроказничать.

— Но как здесь оказался ребенок? — спросил Рекс, стоявший рядом с Шантелью.

— Обыкновенно. Сам пришел, а потом притворился спящим. Все очень просто.

— Доктор, похоже, не принял его за бодрствующего, — возразила я.

— Тогда получается бессмыслица, — сказала Шантель. — Он ведь не страдает сомнамбулизмом. Впрочем, отчего бы и нет. У меня случались больные, выделывавшие самые неожиданные штуки во сне.

Тут на авансцену вылезла мисс Рандл.

— А эти разговоры про фокусника Гулли-Гулли! Чистейшая выдумка. Выпороть бы их обоих!

— Мне тоже кажется, что это была шутка, — мягко вступилась Клер Гленнинг. — Не стоит придавать этому большого значения.

— Тем не менее она здорово напугала кое-кого из нас, — вставила Шантель. — Подозреваю, этого они и добивались.

— Буря в стакане воды, — сказал Гарет Гленнинг.

— Все равно, — не унималась мисс Рандл, — детям надобно преподать урок послушания.

— Что вы предлагаете? — спросил Рекс. — Заковать их в кандалы?

Как часто случалось, голос Рекса оказался решающим. Хоть он был негромкий, но все помнили, что он принадлежал Рексу Кредитону, промышленнику, финансисту, миллионеру — во всяком случае после смерти матери. Его серьезность, статность, манера держаться в тени только подчеркивали его нелюбовь высовываться на людях. Хватало и того, что он был Рекс — хоть пока и не повелитель, но в будущем непременный хозяин царства Кредитонов.

— Продолжаем танцы! — выговорил он, оборачиваясь к Шантели.

Мы вернулись в кают-компанию и снова танцевали, но из головы не шло странное происшествие на нижней палубе. Хоть никто и не заговаривал о нем вслух, я уверена, оно было в памяти у всех.

Я ушла рано. Добравшись до каюты, я нашла на своем столике записку доктора Грегори. Он решил оставить мальчика в лазарете до утра.


Назавтра рано утром пришел стюард сообщить, что меня хочет видеть доктор. Чувствуя неладное, я направилась к нему.

— Где Эдвард? — сразу спросила я.

— Все еще в постели. Ему немного нездоровится… ничего особенного. К полудню совершенно поправится.

— Вы его оставляете у себя?

— Только до пробуждения. С ним все в порядке — сейчас.

— Но что произошло?

— Мисс Брет, дело серьезное. Ребенку подмешали наркотик.

— Наркотик?!

Доктор кивнул.

— История, рассказанная Джонни, ему не померещилась. Кто-то действительно зашел в каюту и унес ребенка.

— Но зачем?!

— Не представляю. Я расспросил Джонни. Он рассказал, что не мог уснуть, так как думал о танцах и маскарадных костюмах. Перед этим он нарисовал свою мать и, решив показать рисунок Эдварду, надел тапочки и пижаму и пошел к нему. По пути мальчик сбился и, пытаясь сориентироваться, вдруг увидел человека, которого он называет Гулли-Гулли. Тот нес Эдварда.

— Фокусник Гулли-Гулли… Но он поднимался на борт еще в Порт-Саиде и там же сошел.

— Очевидно, он имеет в виду, что видел кого-то в бурнусе.

— Кого же?

— Мисс Брет, вчера вечером почти все мужчины на судне были в этой одежде.

— Но кто мог вынести Эдварда?

— Я тоже хотел бы знать кто. И кто перед этим дал ребенку наркотик.

Я побледнела. Доктор не спускал, глаз с моего лица, словно виня за происшедшее.

— Не представляю, — выдавила я.

— Действительно, кажется невероятным.

— Как ему могли дать наркотик?

— Очень просто. Растворить снотворное в воде, молоке…

— Молоке! — эхом повторила я.

— Пара обычных снотворных таблеток могла погрузить ребенка в глубокий сон. Мисс Брет, у вас были снотворные таблетки?

— Нет. Они есть у матери. Но она бы…

— Значит, добыть таблетки тому, кому это понадобилось, было проще простого. Одно остается загадкой: с какой целью?

— Усыпить, чтобы не поднял тревоги, когда понесут на палубу. Но для чего? Бросить за борт?

— Мисс Брет!

— Вы можете предположить другое?

— Сама мысль об этом представляется кощунственной.

Некоторое время мы молчали. «Да, конечно, нелепица, кощунство, — рассуждала я. — Кому могло прийти в голову убить Эдварда?» Неожиданно я услышала собственный ненатуральный высокий голос:

— Что вы намерены предпринять?

— Думаю, чем меньше об этом будет разговоров, тем лучше. Сами знаете, как все будет перетолковано. Бог знает, чего наплетут. Пока что большинство считает это всего лишь мальчишеской проделкой.

— Но Джонни будет настаивать, что видел того, кого он принял за Гулли-Гулли.

— Все решат, что он ему примерещился.

— Но все видели, что Эдвард был без сознания.

— Подумают, что притворялся.

Я покачала головой.

— Ужас!

Он согласился. Потом принялся задавать вопросы. Я припомнила, как принесли молоко, как он отказался от него, как я вышла в каюту Шантели, а после мы вернулись вместе, как она пригубила стакан, уговаривая его, чтобы выпил.

— Я поинтересуюсь, не почувствовала ли она необычного привкуса.

— Она бы сразу сказала, если бы почувствовала.

— Значит, вы не можете пролить свет на это загадочное происшествие?

Я ответила, что не могу. В каюту я вернулась глубоко подавленной.


Я хотела поговорить с Редверсом. Я знала, что доктор Грегори обязательно ему доложил, и пыталась угадать, какова была его реакция на весть о том, что кто-то покушался на его сына. Покушался — очень сильное слово. Но ради какой иной цели могли усыпить ребенка?

Врач не желал сообщать о происшествии. Решил держать его в тайне от пассажиров, сделав исключение только для меня, как воспитательницы. Редверс, как отец, тоже должен знать — не говоря уже о том, что как капитан он обязан быть в курсе всего, происходящего на борту.

Пойду к нему в каюту и объяснюсь. Я должна.

Тут в дверь постучали и донесся голос Шантели:

— К тебе можно? Ну, как себя чувствует наш ночной путешественник?

— Он в лазарете.

— Боже!

— Он здоров. Шантель, доктор не хочет, чтобы об этом знали, но вчера мальчику подмешали наркотик.

— Наркотик! Но как?

— Возможно, важнее узнать зачем? Ах, Шантель, мне страшно.

— Я уверена, никто не хотел причинить мальчику зло.

— Тогда зачем было усыплять, выносить на палубу? Как думаешь, что случилось бы, если бы не Джонни?

— Что? — упавшим голосом повторила она.

— По-моему, кто-то пытался убить мальчика. Его могли выбросить за борт. Никто бы ничего не услышал. Ребенок был без сознания. Возможно, нарочно оставили бы у поручня тапочек: чтобы мы решили, будто он нечаянно упал за борт. Ну, теперь тебе ясно?

— После твоих объяснений, да. Легче всего совершить убийство на морс. Но чего ради? Можешь подсказать возможный мотив?

— Не представляю.

— Да, это задаст работы мисс Рандл.

— Доктор Грегори настаивает, чтобы об этом никто не знал. Эдвард ужасно расстроится, если узнает, какая ему угрожала опасность. Он ведь ни о чем не подозревает. Пусть все останется как есть.

— А Джонни?

— Что-нибудь придумаем. В конце концов, он не имел права разгуливать ночью: это был серьезный проступок. Слава Богу, что он его совершил.