Если несколько дробин могли сделать такое с нежизненно важной частью тела, то что было бы, если бы весь заряд попал ей в спину с близкого расстояния? Но, конечно, кто-кто, а она знала, даже слишком хорошо, что было бы. Она бы рухнула ничком на землю, и кровь хлестала бы из раны в спине величиной с тарелку. Смерть не обязательно могла наступить мгновенно, но не заставила бы себя долго ждать.

А когда бы ее нашли? Когда бы ее нашли, то естественно пришли бы к выводу, что шальная пуля, когда кто-то случайно взял слишком низкий прицел, подбила ее, когда она стояла на гребне холма — глупейшая позиция, конечно, когда по ту сторону идет стрельба, как раз та разновидность глупости, на которую способна городская девица.

Опытный полицейский, возможно, даже коронер, мог бы удивиться серьезности ранения и допустить мысль, что выстрел был сделан в упор, но несчастные случаи на охоте не расследуют с особой скрупулезностью, особенно, когда в них замешаны богатые. Всегда существует вероятность, что кто-то вломился в чащу, чтобы наугад выстрелить в птицу на земле — подобное случается, даже среди людей, хорошо знающих, что так делать нельзя. Полиция штата, безусловно, захочет защитить Баннермэнов от неудобств, связанных с тщательным расследованием — и что тут расследовать? Она забежала в лес и оказалась на линии огня, пока Роберт Баннермэн подыскивал транспорт, чтобы вернуть ее домой. Он посоветовал ей спуститься вниз по склону, где она была бы в безопасности, и его не было рядом с ней, когда прогремел выстрел.

Она прикусила губу. Как сценарий ее убийства несчастный случай на охоте был практически безупречен. Если бы она не среагировала инстинктивно на лязганье затвора, то уже лежала бы на земле, менее, чем в ста ярдах отсюда, на вершине холма, мертвая. Внезапно ее осенило, что единственная причина, почему она еще жива — просто ее предполагаемый убийца хотел, чтоб ее смерть выглядела случайной. Он не был заинтересован в том, чтобы выслеживать ее в укрытии и простреливать ей голову. Не сумев изобразить несчастный случай, он не был уверен, что ему делать дальше, и это объясняло неохоту, с которой он ее преследовал.

Ей было больно, ее одежда была мокрой, рваной, облепленной листьями и грязью, но это было несравнимо с сознанием, что подстроить все мог только один человек. Она никак не могла заставить себя поверить, что Роберт, с которым она уже почти достигла соглашения, все это время планировал ее убийство — однако другого объяснения не было.

Ей трудно было поверить, что это вообще случилось, теперь, когда все было кончено, но она могла видеть пустые стреляные гильзы, лежащие среди палой листвы, поблескивая под лучами солнца, и чувствовала, как теплая кровь струится по ее ноге. Минуту назад неизвестный человек хладнокровно пытался ее убить, и это был факт, столь же реальный и непреложный, как окружающие деревья.

Ее сознание металось в поисках других объяснений — что это была ошибка, кто-то, возможно, намеревался просто напугать ее и слишком далеко зашел, или ее приняли за кого-то другого, возможно, даже, что стрелок был психопатом, каким-нибудь маньяком, поджидавшим любого, кто появится на расстоянии выстрела, как те «снайперы», о которых пишут в газетах — но она знала правду. Убийца поджидал ее, и следил за ней — она вспомнила полевой бинокль в Кукольном домике, — даже когда она была у себя в комнате.

Она не представляла, что делать. Вызвать полицию? Но здесь не Нью-Йорк. Она не могла просто набрать 911 и ждать прибытия патрульных или детектива. Ей пришлось бы возвращаться в дом, вызывать местных полицейских, ждать их приезда, затем снова вести их сюда и объяснять, что случилось — а к этому времени, без сомнения, стреляные патроны уже исчезли бы. От нее стали бы требовать свидетелей, и в конце концов, все свелось бы к ее слову против слова Роберта, если бы она зашла настолько далеко. Решилась ли бы она и впрямь заявить парочке местных деревенщин, что посол Соединенных Штатов в Венесуэле, правнук Кира Баннермэна, кандидат в губернаторы, подослал какого-то южноамериканского террориста застрелить ее, и стала бы ждать, чтобы они ей поверили? Она в этом сомневалась. Стерн мог бы поверить ее рассказу — и даже, возможно, Букер — но не местные полицейские, особенно перед лицом самого посла Баннермэна, с его холодными глазами, надменной улыбкой и небрежной, естественной властностью, словно он был рожден для того, чтобы отдавать приказы нижестоящим — как фактически и было бы в данном случае. Ей было бы нелегко убедить любого, что он пытался убить ее, не говоря уж о местных служителях закона.

Она услышала шум машины, медленно передвигающейся по рытвинам за деревьями — вероятно, Роберт возвращался с пикапом и водителем. Ожидает ли он найти ее мертвой, на гребне, рядом с каменной стеной — явную жертву прискорбного несчастного случая? Что он скажет, когда увидит, что она жива? Но более важно — что скажет она? Прямо обвинит его в убийстве? Она не была уверена, будто знает, как об этом сказать, не была даже уверена, что сможет это сказать. Прежде, чем что-то предпринимать, решила она, ей нужна помощь.

Она вскарабкалась по склону и углубилась в кусты, опасаясь зацепить какой-нибудь ядовитый плющ, затем перелезла через каменную стену и оказалась на тропинке, ведущей в поле, охая от боли в ноге. Радом она услышала выстрелы и множество голосов. Сквозь слезы и спутанные волосы она различила бегущие к ней фигуры. Кто-то негодующе воскликнул: «Проклятая идиотка!». Затем из тумана материализовался Саймон, обхватил ее и спросил:

— Ты что, черт тебя побери, стараешься, чтоб тебя убили?

Она рассмеялась высоким, пронзительным смехом, граничащим с истерикой, — казалось, он исходил откуда-то со стороны, без ее контроля. Затем она вцепилась в куртку Саймона, — ее пальцы впились в мягкую кожу, — дрожа так, словно вынырнула из ледяной воды, и прошептала очень тихо, так, словно сама себе не верила:

— Кто-то только что пытался меня убить.

И как только прозвучали слова, она испытала прилив облегчения и в то же время внезапный приступ слабости, столь ошеломляющей, что, казалось, она потеряет сознание или упадет.

Она закрыла глаза. Услышала голос Букера, полный сочувствия, а может быть, тревоги, испуганное кудахтанье де Витта, похожее на птичье, а потом она оказалась в машине, подскакивающей на колдобинах на обратном пути в Кайаву.


— Мне нужен номер медицинской страховки, основные медицинские и гражданские данные, — твердо заявила дама за столом.

— Ради Бога! Она ранена! — сказал Саймон. Они с Букером доставили Алексу прямо в отделение неотложной помощи местной больницы, несмотря на ее протесты, по пути нарушив все возможные правила дорожного движения. Саймон был безупречен, когда удовлетворялся его вкус к драматическим ситуациям, а винтовочная рана, хотя бы и небольшая, относилась как раз к тем приключениям, от которых он просто расцветал. Он вел машину, попутно объясняя Букеру, как наложить совершенно ненужный жгут из заемного шарфа Алексы. Они внесли ее, все еще протестующую, но уже более слабо, в приемную больницы, но их драматическое появление не произвело никакого эффекта на регистраторшу.

— Если она может стоять, то сможет заполнить карту, — фыркнула она.

— Она не может стоять.

— А мне кажется, что может.

Букер отодвинул Саймона в сторону.

— По-моему, вы не понимаете, — сказал он. — Это миссис Артур Алдон Баннермэн.

Глаза женщины распахнулись шире очков. Она сдернула их, предоставим очкам болтаться на цепочке поверх обильного бюста.

— Боже милосердный, что же вы сразу не сказали? Конечно, мы сможем заполнить бумаги позже. — Она поспешно покинула свой пост, и через миг появились доктор и две медсестры с каталкой, уложили туда Алексу и срочно вывезли ее сквозь большие вращающиеся двери.

— Вам нельзя сюда заходить, — сказал доктор Букеру и Саймону, двинувшимся вслед.

Они даже не замедлили шага.

— Я — поверенный семьи Баннермэнов. А этот джентльмен — доверенный деловой компаньон миссис Баннермэн.

— Ах, в этом случае… Что ж, оставайтесь, и старайтесь ничего не трогать.

Алекса лежала неподвижно, пока ее перемещали на операционный стол, и закрыла глаза, когда зажглись яркие верхние лампы. Раны не казались ей серьезными, но она была рада, что оказалась здесь, как отсрочке перед дальнейшим решением. Сможет ли она обвинить Роберта, лицом к лицу, в покушении на убийство? И, однако, ей придется это сделать — вряд ли она сможет игнорировать случившееся. И что помешает ему повторить попытку? Она мигнула, когда врач разрезал ее джинсы и стал смывать грязь.

— Пунктирные раны, — сказал он. — Похоже на дробь. В основном поверхностные, но есть несколько глубоких. Я сделаю вам местную анестезию — будет немного больно. Потом мы все удалим.

— Она в опасности? — спросил Саймон.

Врач рассмеялся.

— Раны довольно далеко от сердца. — Потом он вспомнил, кто его пациентка, и придал лицу более серьезное выражение. — Нет, вне опасности. У молодой леди останется несколько шрамов, но ничего такого, с чем бы не справился косметический хирург, если они будут ее беспокоить. Начнем.

Она почувствовала, как под кожу входит игла.

— Хорошая девочка, — сказал врач. — Я оставлю вас на несколько минут, пока анастезия подействует. Кстати, вы уже известили полицию?

— Полицию? — переспросила она.

— Это винтовочная рана. Полиция должна быть извещена. Таков закон.

Букер кивнул.

— Уверяю вас, доктор, мы позаботимся о формальностях. Конечно, как вы можете представить, мы бы хотели избежать любой огласки.

— Разумеется, — устало сказал врач. — Спешить не обязательно. Я скоро вернусь.

— С чего вы взяли, что он немедленно не побежит звонить в полицию или газетчикам? — спросил Саймон.

Букер указал взглядом на скромную табличку на стене. Она гласила: «В память Джона Алдона Баннермэна — дар Артура Алдона Баннермэна».

Он мрачно улыбнулся.

— Ирония судьбы, Именно сюда привезли Джона после автомобильной катастрофы. Он, конечно, был уже мертв, но они сделали все, что было в их силах, хотя оборудование у них было довольно примитивное. Поэтому Артур купил для них новое и современное оборудование. Здесь, вероятно, лучшее отделение неотложной помощи между Нью-Йорком и Олбани. И фамилия «Баннермэн» здесь сохраняет магическую силу. — Он снял очки, протер их. — Так что случилось?

Алекса чувствовала, как боль в ноге стихает. До этого ей было холодно, теперь она ощутила тепло, даже жар, и расслабилась.

— Я вам говорила. Какой-то человек пытался убить меня.

Букер снова надел очки. Его лицо было суровым и беспристрастным. Неожиданно он показался ей много старше.

— Вы уверены, что это не была случайность?

— Случайность? Он стоял рядом и целился в меня. И попал бы, если б я не бросилась на землю. А когда промахнулся, то продолжал стрелять.

— Сколько было выстрелов?

— Кажется, четыре или пять.

— Вы не помните точно?

— Конечно, нет. Я была до смерти напугана. И какое это имеет значение?

— Для меня — имеет. Видите ли, если б вы сказали неправду, то назвали бы точное количество выстрелов.

— Я не лгу.

— Знаю. Вы сказали, что в этом человеке было нечто, напоминающее испанца?

— Испанца? Да, наверное.

— А мог бы он быть кубинцем? — выражение лица Букера внезапно изменилось, словно он нечто вспомнил.

— Возможно. Он сказал что-то по-испански, когда промахнулся. Это прозвучало как ругательство.

— Вы бы узнали его, если б увидели его снова?

— Надеюсь, что не увижу. Но думаю, что, вероятно, узнала бы. Он курит какие-то иностранные сигареты.

— «Голуаз», — сказал Букер. — Он примерно моего роста, крепкого телосложения, с орлиным носом, густыми темными усами, обычно носит темные очки?

— Вы знаете этого человека! — воскликнула она. Попыталась сесть, но из-за головокружения снова легла.

Букер помедлил с ответом.

— Возможно, — мрачно заметил он.

— Кто он?

— Его фамилия Рамирес. — Букер угрюмо вздохнул. — Я в рискованном положении, Алекса. Как юрист, я обязан защищать своего клиента, но не думаю, чтоб это распространялось на подобные дела. Рамирес работал на. Роберта. Они долгое время общались. И до сих пор сохранили близкую связь.

— Насколько близкую? — спросил Саймон.

Букер взглянул на свои заляпанные грязью ботинки.

— Думаю, здесь я должен вспомнить об обязанностях перед клиентом. Давайте скажем — достаточно близкую.

— Достаточно близкую, чтобы убить меня? — спросила Алекса.