Мари Форс - Роковое дело

– Они были ожесточенными соперниками несколько десятилетий, – ответил за отца друга Ник. – Стенхауз делал все, чтобы заблокировать закон об иммиграции, но он все равно прошел.

– Хорошенько присмотритесь к нему, – сказал Грэхем, клокоча от ярости, голос его сорвался. – Он способен на все. То, что я потерял сына, доставит ему несказанную радость.

– Кто-нибудь еще приходит вам на ум? – спросила детектив. – Кто связан с вашим сыном в личном плане или на профессиональном уровне?

Грэхем покачал головой.

– Джона любили все. Но я подумаю и дам знать, если что придет в голову.

Ник шагнул к Грэхему и обнял его.

Тот в ответ обхватил за плечи друга своего сына, которого любил как родного.

– Найди, кто это сделал, Ник. Найди.

– Найду. Обещаю.

Когда Ник и Сэм уходили, Грэхем отметил, как поникли плечи советника его сына и поверил его словам. Терри же отец сказал следующее:

– Достань имя своей красотки и сделай это сейчас же. И не показывайся на глаза, пока не исполнишь.

– Да, сэр.

***

На обратной дороге в Вашингтон Ник проверил «блекберри» и просмотрел заявление, которое составила их контора.

«С огромным прискорбием сообщаем, что наш коллега и друг сенатор Джон Томас О’Коннор найден сегодня утром мертвым в своем доме в Вашингтоне. После того как сенатор О’Коннор не явился на работу, руководитель его предвыборного штаба Николас Каппуано, поехал проверить сенатора к нему домой. Мистер Каппуано обнаружил сенатора мертвым. По требованию Городской полиции мы не разглашаем подробности смерти сенатора, только заверяем, что сделаем все, что в нашей власти, чтобы помочь расследованию. Последующая информация о расследовании будет исходить от полиции.

Мы продолжим усиленную работу по продвижении нового закона, над которым так много трудился сенатор О’Коннор, чтобы вынести закон на обсуждение в Сенат, и продолжим работу сенатора по вопросам помощи детям, семьям и старикам.

Наши сердца и молитвы с родителями сенатора, сенатором и миссис О’Коннорами, его братом Терри, сестрой Лизбет, зятем Ройсом, племянниками Эммой и Адамом. Похоронная церемония еще не утверждена, но о ней будет объявлено в ближайшие несколько дней. Мы просим проявить уважение к частной жизни семьи О’Конноров в эти трудные для них времена».

Ник одобрительно кивнул, прочел еще раз и повернулся к Сэм:

– Можешь послушать и сказать свое мнение?

– Конечно. – Она внимательно слушала, пока он читал заявление вслух. – На слух предусмотрели все.

– Насчет расследования все нормально?

– Да, отлично.

Ник перезвонил Кристине.

– Эй, заявление одобрено. Давай, выпускай.

Кристина ответила глубоким мучительным вздохом:

– Тогда все станет официально.

– Скажи, чтобы Тревор прочел еще разок, и выпускайте в свет. И никаких сомнений.

– Хорошо.

– Вы, ребята, проделали отличную работу. Спасибо.

– Самое трудное дело в моей жизни, - охрипшим голосом заметила она.

– Я понимаю.

– Итак, э-э, как прошло с родителями?

– Ужасно.

– То же самое с командой. Люди с трудом принимают новость.

– Мы возвращаемся в город. Скоро приеду.

– Мы будем здесь на месте.

Ник отключился.

– Ты в порядке? – спросила Сэм.

– Со мной все хорошо, – сухо ответил он, все еще обозленный, что она так скоро заговорила об алиби с О’Коннорами.

– Я просто делаю свою работу.

– Работа у тебя отстой.

– Да, по большей части.

– Ты уже свыклась, что тебе то и дело приходится говорить людям, что их близкие убиты?

– Нет, и надеюсь, никогда не привыкну.

Им начало овладевать глубокое опустошение, и Ник откинул голову на спинку сидения.

– Я признателен, что ты сказала за меня. Я просто не мог собраться.

Сэм глянула на него.

– Ты правильно себя с ними вел.

Удивленный неожиданному комплименту, Ник выдавил слабую улыбку:

– Для меня это в новинку, уж точно.

– Ты близок с ними.

– Они мне как семья.

– А что думает по этому поводу твоя настоящая семья?

Когда они впервые встретились, у них не было времени обменяться историями жизни. Слишком были заняты тем, что срывали друг с друга одежду.

– Я мало общаюсь с семьей. Я родился, когда мои родители еще учились в старших классах, меня вырастила бабушка. Несколько лет назад она умерла.

– А твои родители?

– Они периодически появлялись в моей жизни, когда я был маленьким.

– А сейчас?

– В общем, моя мать уже третий раз замужем и жила в Кливленде, когда я имел от нее известия последний раз, а это было пару лет назад. Отец женат на женщине младше меня, и у них близнецы-трехлетки. Он живет в Балтиморе. Я вижусь с ними время от времени, но его с трудом можно назвать отцом. Он ведь всего на пятнадцать лет меня старше.

Поскольку она молчала, Ник понял, что Сэм ждет продолжения рассказа.

– Я помню первые выходные, которые провел у О’Конноров. До этого я думал, что такие семьи существуют только в телевизоре. Они всегда казались слишком хороши, чтобы быть настоящими. Хотя все не так. Они реальные люди с настоящими проблемами и ошибками, но у них сильная вера в то, что нужно платить добром, в чувство долга перед обществом, так что невозможно, общаясь с ними хоть какое-то время, не пропитаться всем этим. Они полностью изменили мои жизненные планы.

– А чем ты собирался заниматься?

– Я подумывал о бухгалтерии или финансах, но после нескольких трапез за столом О’Конноров меня укусил политический жучок.

– Какой он? Грэхем?

– Он человек сложный, думающий и требовательный. Любит семью и предан стране. Неистовый патриот и верит в закон.

– Ты его уважаешь.

– Больше всех мужчин, которых когда-либо знал. Кроме его сына.

– Расскажи о Джоне.

Ник задумался на секунду, прежде чем ответить.

– Если его отец человек сложный, думающий и требовательный, то Джон - простой, забывчивый и бездеятельный. Но, как и его отец, он любил свою семью, был предан стране и с гордостью служил народу Вирджинии. Взвалил на себя серьезные обязанности, но слишком серьезно они его не занимали.

– Тебе нравилось с ним работать?

– Мне нравилось быть с ним рядом и помогать достичь успеха. Но, с точки зрения политической перспективы, с ним было хлопот полон рот.

– Как так?

Ник помедлил с ответом, подумал и сказал:

– В настоящий момент моя главная цель – защитить его наследие и обеспечить, чтобы ему сохранили достоинство и положение, которое он заслужил как покойный сенатор.

– А моя цель – понять, кто его убил. Раз уж я собираюсь этим заняться, мне понадобится откровенность твоя и твоей команды. С вашей помощью я смогу действовать быстрее и эффективной. Мне нужно знать, каким он был.

Нику хотелось бы, чтобы тут не пахло ей, чтобы он не осознавал так ее присутствие. А больше всего желал, чтобы в памяти так ярко не всплывала ночь, которую он провел, потерявшись в Сэм.

– Я был в бешенстве, - тихо произнес Ник.

– Когда? – озадаченно спросила она.

– По дороге, когда ехал к нему сегодня утром. Если бы он не был мертв, когда я добрался туда, то мог бы сам его прикончить.

– Ник…

В ее тоне звучало предостережение, напоминание, чтобы он не забывал, с кем говорит.

– Если ты хочешь знать, кем был Джон О’Коннор, то тот факт, что руководитель его штаба уже в который раз ехал вытащить его из постели, должен сказать все, что тебе нужно знать.

– Абсолютно все это мне не скажет, но хотя бы кое-что для начала.

Воспоминания Сэм о Нике Каппуано должны были бы с годами поблекнуть, но этого не произошло. Осталось какое-то сказочное впечатление после единственной ночи, которой не следовало столько для Сэм значить. Впрочем, она позабыла, как он на самом деле выглядит: его высокую фигуру за метр девяносто, широкие плечи, смуглую кожу, сильные руки, которые навсегда изменили ее представления, каким должен быть любовник, искрометный ум, холодную ауру самообладания, которая так заворожила Сэм при первой встрече.

И то, что рухнуло это самообладание, оказалось одним из лучших ее воспоминаний от проведенной с Ником ночи. Когда тот не позвонил, она задумалась, уж не напугался ли он их бурно начавшегося романа. Но сейчас, когда Сэм знала, что он звонил, что хотел тогда увидеться снова… это меняло всё.

– Можно спросить тебя кое о чем, что не имеет отношения к расследованию? – спросила она, когда они ехали кратчайшим путем через Дистрикт в «Уотергейт», где Ник оставил свою машину. По дороге они заметили несколько приспущенных государственных флагов в честь Джона. Новость выплыла наружу, и начался официальный траур.

– Конечно.

Сердце понеслось вскачь, когда Сэм задела рану, которую ошибочно считала затянувшейся давным-давно.

– Когда ты позвонил… после… той ночи… ты помнишь, кто тебе ответил у меня дома?

Ник пожал плечами.

– Какой-то парень. Наверное, один из соседей по квартире.

Уже заранее зная ответ, она спросила:

– Ты не поинтересовался, как его зовут? У меня в квартире было трое парней.

– Черт, не помню. Возможно, Пол.

– Питер?

– Да. Питер. Точно. Пару раз я с ним разговаривал.

Сэм сжала руль так, что побелели костяшки пальцев. Ей захотелось завизжать со всей силы.

– Он был твоим бойфрендом?

– Не тогда, – процедила она сквозь стиснутые зубы.

– Позже?

– Он мой бывший муж.

– А! Ну тогда все становится понятно, – произнес Ник с ноткой горечи, которую Сэм очень хорошо понимала. В этот момент ей самой стало горько. – Жаль, что ты не дала мне свой сотовый номер вместо домашнего.

– Тогда у меня был только служебный сотовый, а я никогда не использовала его в личных целях. – Они молчали, пока подъезжали к «Уотергейту». – Мне хотелось бы побеседовать с твоим персоналом с утра, – заявила она, не выключая мотора.

– Постараюсь собрать всех. – И продиктовал адрес здания «Харт Сенат Офис», где Сэм могла их найти.

– Вот моя визитка на случай, если вспомнишь что-нибудь, что может иметь отношение к делу. Неважно, много или мало, никогда заранее не знаешь, что поможет раскрыть преступление. – Ник взял карточку и потянулся к дверной ручке.

– Ник, – сказала, положив ладонь ему на руку и задержав, Сэм. Взглянув на ее пальцы, а потом, встретившись с ней глазами, он поднял бровь. – Я очень ждала твоего звонка, – с сильно бьющимся сердцем призналась Сэм. – Очень.

Он вздохнул:

– Я не в силах переварить еще и это в довершении ко всему, что сегодня случилось. Это уж чересчур.

– Понимаю. – Она отпустила его руку. – Прости, что я вспомнила прошлое.

Ник удивил ее, взяв за руку и поднеся ту к губам.

– Не извиняйся. На самом деле, я хочу об этом поговорить. Только попозже, ладно?

Сэм сглотнула комок при виде напряженного выражения на его красивом лице.

– Ладно.

Он отпустил ее руку и открыл дверцу.

– Увидимся утром.

– Да, – тихо под нос сказала Сэм, когда Ник ушел. – Еще увидимся.

***

Фредерико Круз был настоящим обжорой. Однако, несмотря на его страсть к пончикам, постоянные амурные дела с «Золотыми арками» (фирма «Макдональдс» - прим. пер.), страстное увлечение всеми видами содовой, кроме диетической, он умудрялся сохранять вес в семьдесят семь килограмм и стройную фигуру, обычно облаченную в одну из многочисленных плащей, которым он создает себе образ сурового полицейского.

И по какой-то воле судеб, это вечно объедающееся недоразумение, известное под именем Фредди, был напарником Сэм. В разгаре хаоса в полицейском управлении она зачарованно и завистливо наблюдала, как Фредди поглощал пончик с кремом, запивая колой. Сэм клялась, что одно лишь каждодневное пребывание в компании Круза за последний год прибавило ей десяток лишних фунтов.

– Где мы? – спросила она, когда напарник отставил банку и вытер рот.

– Все еще на первой стадии. Соседи ничего не слышали и никого не видели ни в лифте, ни в коридорах. Я послал парочку дежурных забрать видеозапись – нелегкая задача, могу сказать. Можно подумать, мы собирались заслать к ним Гордона Лидди (журналист, разоблачивший заговор в «Уотергейте» - прим. пер.) или что-то подобное. Пришлось пригрозить им ордером.

– А в чем загвозтка? – спросила Сэм, жадно таращась на второй пончик.

– Неприкосновенность жильцов, обычная мура. Пришлось напомнить им, дважды, между прочим, что в своей квартире убит сенатор, и они что, в самом деле, хотят еще большей неприятной славы, чем уже схлопотали?