– Вы своего добились, – отметила она с каменным лицом. – А теперь, может быть, соблаговолите перевести?

Броуди улыбнулся:

– Ют – это помещение для офицеров.

– Это мне известно.

Не вставая с места, он отвесил ей издевательски почтительный поклон.

– Тот, кто родом из богатой и знатной семьи, добирается до юта, расположенного на корме, через транцевый люк, находящийся там же. А у кого нет богатства и связей, тому приходится протискиваться через якорную трубу…

– Не надо мне объяснять, где находится транцевый люк, – оборвала его Анна. – И что такое якорная труба, я тоже знаю. Но ваше объяснение представляется мне чрезвычайно любопытным. Признаюсь, больше всего меня поражает то, какую убедительную отговорку вы для себя нашли. А впрочем, все это не имеет значения. Продолжим наш урок. Я вижу, нам предстоит долгий путь.

Броуди откинулся на спинку сиденья. Его лицо ничего не выражало. Да, это была всего лишь удобная отговорка, но он скорее согласился бы принять дюжину плетей, чем признать правоту миссис Бальфур. Подлинная причина его медленного продвижения по службе состояла в том, что до недавнего времени он просто не думал о карьере. Ему было все равно, получит он офицерское звание или нет.

Когда-то он был матросом-новичком – молодым, горячим и не очень-то дисциплинированным. Неизбежные наказания он выдерживал стойко, бравируя своей смелостью и бросая вызов старшим по званию. С тех пор много воды утекло: Броуди повзрослел, и гонора у него поубавилось. Время несколько отрезвило его. Oн получил удостоверение помощника капитана и решил, что это начало новой жизни.

А потом кто-то убил Мэри, и все покатилось в тартарары.

Он видел, что Анна вошла во вкус. Набросок судоверфи Журдена не уместился на одном листе, ей пришлось взять второй, чтобы пририсовать доки. Она с энтузиазмом объясняла назначение различных построек, радуя его слух своим правильным произношением, свойственным образованным людям высшего сословия. Броуди простил ей это невольное превосходство: уж больно ему нравился ее нежный и мелодичный голос.

Он бросил взгляд на О’Данна; адвокат холодно посмотрел на него в ответ. Билли Флауэрс прикорнул в уголке кареты и, по своему обыкновению, погрузился в сон. Анна что-то увлеченно объясняла, указывая на какую-то деталь чертежа. Броуди прищурился и неуклюже подался вперед, притворяясь, что ему издали плохо видно.

– Может, поменяемся? – с самым невинным видом предложил он О’Данну.

– О, разумеется!

Мужчины встали, чтобы поменяться местами. Гремя цепью, Броуди со вздохом удовлетворения опустился на сиденье рядом с Анной. Она отпрянула, словно почуяв запах дохлой рыбы. Плечи у нее напряглись, спина как будто одеревенела, и Броуди разозлился. Он склонился над письменным прибором, якобы изучая чертеж, но при этом специально задел ее коленом. Она вздрогнула и постаралась как можно дальше отодвинуться в сторону.

– А это что такое? – спросил он, указывая на какую-то деталь.

Волей-неволей ей пришлось наклониться к нему поближе. В эту самую минуту он повернул голову, и они стукнулись носами. Щеки у нее окрасились тем самым нежным румянцем, который ему так нравился. Броуди откинулся на спинку сиденья, весьма довольный собой.

Урок продолжался. Анна понемногу успокоилась и через некоторое время стала держаться уже не так скованно, хотя постоянно ощущаемая и – как она подозревала – нарочно подстроенная близость мистера Броуди не давала ей чувствовать себя вполне свободно. В карете было слишком душно: ей пришлось пережить неприятный момент, когда Броуди не без труда, так как ему мешала цепь, расстегнул рукава своей льняной рубашки и закатал их выше локтя.

Вид мускулистых и загорелых мужских рук, покрытых золотистыми волосками, оказал на нее странное воздействие: все мысли разом испарились у нее из головы. Насколько ей помнилось, за все годы знакомства с Николасом она ни разу не видела его рук обнаженными. Да, она была в этом уверена; в противном случае она бы не забыла.

«Джентльмены никогда не закатывают рукава в присутствии дам», – чуть было не сказала она вслух, но удержалась. Пусть это замечание останется до следующего урока; ей не хотелось чересчур перегружать ум мистера Броуди правилами хорошего тона на первом же занятии.

– Вот вы говорите, что Журдены строят все, – заметил он, когда она описала ему кузницу. – А вам никогда не хотелось ограничиться чем-нибудь одним? Каким-то определенным типом кораблей?

Интересный вопрос. Мистер Броуди, пожалуй, и представить себе не мог, насколько этот вопрос важен. Сама не понимая, что подвигло ее на такую откровенность, Анна поделилась с ним своей мечтой.

– У меня была надежда, что мы сосредоточим усилия на создании новой серии пассажирских судов. Мне хотелось, чтобы это был целый флот комфортабельных трансатлантических лайнеров, курсирующих между Европой и Америкой. И еще я надеялась, что мы сами будем отправлять их в плавание, а не продавать по контракту какому-нибудь пароходству. Но теперь это вряд ли сбудется.

– Почему?

Она посмотрела на него внимательно и грустно:

– Потому что Николас умер. А Стивен хочет строить только военные корабли.

«Это беспроигрышный вариант», – настаивал ее кузен. Он утверждал, что всегда можно найти на земном шаре такое место, где идет война, и не важно, участвует в ней Англия или нет. Циничная расчетливость Стивена возмущала Анну, однако ее отец считал, что в его рассуждениях имеется рациональное зерно. Дело есть дело. Теперь, когда Николас уже не мог ее поддержать, она не сомневалась, что точка зрения Стивена восторжествует и судостроительная компания Журдена пойдет по намеченному им пути.

– Но ведь компания по-прежнему принадлежит вашему отцу, я не ошибся? – спросил Броуди.

– Да.

– А после его смерти она перейдет к вам, разве нет?

– Да.

– Ну, тогда я не понимаю. Почему вы не можете строить, что вашей душе угодно?

Анна тихонько рассмеялась:

– Мистер Броуди, ваша очаровательная наивность меня просто поражает. Ответ, если коротко, состоит в двух словах: я женщина.

– Ну и что?

«Нет, это не наивность, – решила Анна, – это глупость». Нетерпеливо покачав головой, она положила конец расспросам и принялась объяснять ему разницу между кницами, брештуками и крачесами <Различные крепежно-соединительные детали в кораблестроении>.

А бесконечный день все тянулся, становясь невыносимо жарким. О’Данн задремал, свесив голову на грудь. Билли Флауэрс тихонько похрапывал во сне. Посреди лекции о подошве волны и ее влиянии на конструкцию киля Анна заметила, что Броуди тоже зевает, и опустила перо.

– Пожалуй, на сегодня достаточно, – объявила она, сжалившись над ним.

– Нет-нет, не обращайте на меня внимания. Все это так занимательно.

Анна решила, что он с ней заигрывает.

– Где вы родились, мистер Броуди? – вдруг спросила она, удивив не только его, но и себя.

– А разве Ник вам не говорил?

– Я спрашиваю вас.

– Да, но что он вам сказал?

Она промолчала, ясно давая понять, что ждет ответа на свой вопрос. Броуди устроился поудобнее и перебросил ногу на ногу.

– Я вам отвечу, но только при одном условии: перестаньте называть меня лжецом.

Анна вспыхнула:

– Приношу свои извинения. Я…

– Извинения приняты.

Он улыбнулся, но она не улыбнулась в ответ. Броуди уже начал сомневаться, есть ли у нее вообще чувство юмора.

– Я родился в доме моего отца в долине Глеморган в Денбишире. Там я прожил до шестилетнего возраста, а потом мы с матерью и братом перебрались в Лланучлин. Это недалеко от Ритлана на речке Ди.

– Это в Уэльсе, – сказала она для пущей уверенности.

– Ага, в Уэльсе, – с довольным видом, подтвердил Броуди.

Значит, все-таки не Ирландия. Анна ему поверила, а это означало, что Николас ее обманул.

– Ваши родители живы? – спросила она еле слышно.

– Моя мать умерла.

– А отец?

– Еще жив, насколько мне известно.

«Плевать я хотел, жив он или мертв», – мысленно добавил Броуди.

У Анны было столько вопросов, что она не знала, с чего начать. Но расспрашивать мистера Броуди было равносильно признанию в том, что Николас не сказал ей ни слова правды, а этого ей не хотелось.

– Вы с Николасом… вы… вместе выросли? – спросила она без особой надежды.

– Верно. Пока нам не стукнуло по четырнадцать. А потом наши пути разошлись, если можно так сказать.

Она отметила про себя горечь, прозвучавшую в его голосе.

– Тем не менее вы оба выбрали море. Во всяком случае, корабли.

– Да, это странно. Лланучлин находится далеко от побережья, однако мы оба нашли работу, связанную с морем. Я не знаю, как это объяснить. В детстве мы с ним ни о чем таком не мечтали,

– Говорят… – Анна мучительно перевела дух, – говорят, что между близнецами существует особая духовная связь. – Ну вот, она признала это вслух. Начало положено…

Броуди смутно догадывался, чего стоило ей это признание. Ему хотелось прикоснуться к ней, накрыть ладонью ее маленькую ручку, сжимающую край чемоданчика с письменным прибором, но он не посмел. Она испугалась бы до смерти. Вместо этого он тихо сказал:

– Энни, мне очень жаль видеть вас такой печальной.

Он и сам не знал, почему назвал ее этим ласковым именем, просто так получилось.

Анна расправила плечи, стараясь успокоиться, и сделала еще одну уступку.

– Возможно, моя фамилия на самом деле вовсе не Бальфур. Видимо, Николас… ее придумал. Если вам неприятно ее произносить, полагаю, вы могли бы называть меня мисс Журден. В конце концов, это именно то, к чему я привыкла. Но я не давала вам разрешения называть себя по имени и уж тем более обращаться ко мне с этим нелепым простонародным прозвищем. Никто и никогда меня так не называл.

Она вдруг заметила, что оба они перешли почти на шепот, как будто стараясь не разбудить Эйдина. При мысли об этом Анна повысила голос до обычного тона, но адвокат так и не проснулся.

– Никто? – все так же тихо переспросил Броуди. – Ни один из ваших воздыхателей не называл вас Энни? А ведь это такое красивое имя!

– У меня не было «воздыхателей», – ледяным тоном отрезала Анна, – за исключением моего мужа.

«А он небось звал тебя „мисс Журден“ даже в постели в брачную ночь», – подумал Броуди. Он сочувственно прищелкнул языком, делая вид, что ее слова его удивили.

– Неужели никого? Ну хоть кого-нибудь? – Его жалостливый тон покоробил Анну.

– Никого.

– А почему вы так странно произносите свою фамилию? – огорошил он ее внезапным вопросом. – Почему Журден, а не Джордан?

– Фамилия Журден французского происхождения, – объяснила Анна.

– И поэтому она пишется не так, как произносится? – Впервые за все время с тех самых пор, как Броуди увидел ее в корабельной каюте, Анна рассмеялась. Ее бледное серьезное лицо чудесным образом преобразилось, а смех мгновенно вызвал ответную улыбку у него на губах.

– Какой забавный вопрос, – добродушно воскликнула она, – особенно из уст валлийца! Да разве в валлийском языке хоть одно слово произносится так же, как пишется? Ну вот, к примеру, скажите мне, сколько букв в названии города Ритлан?

Броуди одобрительно усмехнулся. По крайней мере она хоть что-то знает о валлийском языке и не считает его варварским наречием, подлежащим запрету, как некоторые надутые англичане.

– Я вижу, вы бывали в Уэльсе.

– О да, во всяком случае, в Лландидно. Там очень красиво. И народу с каждым годом все больше. Лландидно становится настоящим модным курортом.

Анна вдруг умолкла, оборвав себя на полуслове. Как это получилось, что у нее с мистером Броуди вдруг завязалась светская, чуть ли не приятельская беседа? Ей сразу стало неловко: это было нечестно по отношению к ее мужу. Ощутив в душе намек на еще более предательское чувство, она принялась торопливо завинчивать походную чернильницу и снимать металлический наконечник с пера.

– Я ни разу не возвращался в Уэльс после отъезда, – тихо продолжал Броуди, словно не замечая ее внезапной отчужденности. – В Лландидно очень красиво, но вам непременно нужно когда-нибудь побывать в долине Глеморган. На востоке поднимаются Кремнистые холмы, а долина вся пестрая, как лоскутное одеяло: сколько хватает глаз, всюду овечьи пастбища и небольшие поля. Я давно хотел съездить туда и навестить могилу матери, да вот так и не собрался.

Мысль о том, что теперь ему не суждено исполнить задуманное, он оставил невысказанной. Не было нужды об этом говорить: пальцы Анны замерли над бумагами. Она вдруг поняла, что начинает видеть в мистере Броуди человека, отдельного от Николаса, а не просто его зеркальное отражение или самозванца, пытающегося занять его место.

Открытие встревожило ее, но в то же время принесло облегчение. Не так мучительно будет провести несколько недель под одной крышей с этим человеком, если каждое слово или жест Броуди перестанет остро и живо напоминать ей о его брате. И все же Анне становилось не по себе при мысли о более тесных отношениях, которые неизбежно свяжут их по мере того, как она будет ближе узнавать и понимать его. Внутренний голос подсказывал ей, что им безопаснее оставаться чужими друг другу.