— Я сказала ему, что мы любим друг друга и собираемся пожениться. Ну же, не смотри на меня так! Должна же я была хоть что-нибудь сказать. После того, как Каспар убедился, что со мной все в порядке, он так разозлился на тебя… словом, я испугалась и сказала ему, что…

Она осеклась на полуслове, потому что Ричард повернулся к ней спиной и отошел к камину. Опершись одной рукой о каминную полку, он снова обернулся к Розамунде.

— Я не намерен жениться, — холодно и ровно проговорил он, — ни на тебе, ни на какой иной женщине. Что до любви… быть может, я вел себя неосторожно, когда думал, что пришел мой последний час, однако же не припомню, чтобы при этом было сказано хоть слово о любви — уж такого я бы не забыл!

— Ты не понимаешь, — беспомощно пробормотала Розамунда. — Видишь ли…

Ричард вскинул руку, призывая ее к молчанию, и уже мягче продолжал:

— Выслушай меня, Розамунда. То, что произошло с нами, было совершенно естественно. Мы оказались между жизнью и смертью. В то немногое время, которое мы провели вместе, нам довелось пережить самые сильные чувства, какие только выпадают на долю человека. Мы могли положиться только друг на друга. Оттого-то все и произошло. Теперь все иначе. Пройдет неделя, и ты забудешь о моем существовании. Ты вернешься к своей прежней жизни, а я… у меня довольно будет своих дел. Так что давай расстанемся без обид и сожалений.

Вначале Розамунду даже позабавила эта выспренняя речь… но к концу ее девушка была вне себя от унижения и ярости. Ричард, оказывается, так ничего и не понял. У нее, конечно, и в мыслях не было выходить за него замуж… но то, что он отверг ее, словно влюбленную девчонку-несмышленыша, снести было попросту невозможно.

Боль обожгла Розамунду нестерпимым огнем, и тогда с она с ужасом поняла, что страдает так только потому, что и вправду всей душой любит Ричарда Мэйт-ленда.

Впрочем, сказать, что она страдает, было бы преуменьшением. Розамунда была совершенно уничтожена. Значит, все, что Ричард сказал ей тогда, в хижине, было ложью. Он только притворялся влюбленным, поскольку думал, что настал его смертный час.

Нет, она не станет плакать, ничем не покажет Ричарду, какую он причинил ей боль. Розамунда воззвала к своей гордости… и, найдя в ней поддержку, тряхнула головой.

— Да неужто ты и впрямь решил, что я собралась за тебя замуж?! — насмешливо сказала она и рассмеялась. — Мне это и в голову не приходило! А теперь, Ричард Мэйтленд, ты послушай меня. Когда я вышла из хижины, Каспар изнывал от желания хорошенько проучить тебя. Больше всего ему хотелось прикончить тебя на месте, но поскольку мой отец заключил договор с мистером Темплером, Каспар решил всего лишь как следует тебя поколотить. Ни мистер Темплер, ни Харпер не могли уговорить его отказаться от этого намерения. Потому-то мне и пришлось вмешаться. Я знала, что ты совсем обессилел и не сможешь защитить себя, а потому сказала брату, что люблю тебя и что мы поженимся… и что если он хоть пальцем до тебя дотронется, то я с ним больше в жизни не заговорю. Оттого-то с тобой и обо-. шлись так снисходительно.

Розамунда на миг умолкла и принужденно рассмеялась:

— Бедный Ричард! Мне и в голову не приходило, что ты так серьезно отнесешься к этой нехитрой выдумке.

Ричард молчал, недоверчиво глядя на нее… и тогда Розамунда вновь рассмеялась и шагнула к нему.

— Мне бы тоже хотелось расстаться без обид и сожалений, — продолжала она с улыбкой, надеясь, что Ричард никогда не узнает, чего стоила ей эта улыбка! — По правде говоря, я всегда с удовольствием буду вспоминать это занимательное приключение… и когда-нибудь непременно расскажу о нем своим детям.

С этими словами Розамунда протянула ему руку.

— Итак, Ричард Мэйтленд, — сказала она, — простимся сейчас. В Твикенхэм-хаус мы вряд ли будем видеться часто.

Этот жест, эта небрежная речь отчего-то слишком глубоко задели Ричарда… быть может, потому, что Розамунда заговорила о своих будущих детях. Кто же станет отцом ее детей? Уж, верно, не принц Михаэль — она сама рассказывала, что он не только щеголь, но и распутник. Быть может, у нее в запасе имеется более достойный претендент на ее руку и сердце? Однако более всего уязвило Ричарда то, что ему предназначили роль героя занимательной истории для будущих детишек Розамунды.

Черта с два!

Он мельком глянул на ее протянутую руку.

— Отчего же так официально? — осведомился он. — После всего, что нам довелось пережить вместе, разве я не заслужил хотя бы прощального поцелуя?

Уж он оставит этой девчонке воспоминание, над которым не так-то легко будет посмеяться! С этой мыслью Ричард рывком притянул к себе Розамунду и впился губами в ее губы.

На миг девушка окаменела, словно превратившись в мраморную статую… это длилось всего мгновение. Кровь в ее жилах вскипела от этого дерзкого, жгучего, пьянящего поцелуя — и, не сознавая, что делает, Розамунда прильнула к Ричарду и обвила руками его шею.

Тонкий, сладостный, греховный аромат гардении ударил ему в голову, точно крепкое вино. Ричарда поразило даже не то, с какой страстью Розамунда отозвалась на его поцелуй — скорее уж он был до глубины души потрясен тем, что сам так легко и охотно поддался страсти.

И куда только девалось его хваленое самообладание!..

Задыхаясь, он осыпал поцелуями ее лицо, целовал полуприкрытые, влажно блестящие глаза, дрожащие губы, завитки волос на разгоряченных висках. Жаркий, невнятный шепот срывался с его губ, и он все теснее прижимал ее к себе, упиваясь сладостной податливостью ее нежной плоти…

Боже, почему Розамунда не остановит его? Почему он сам не остановится? Еще немного — и будет поздно…

Неимоверным усилием воли Ричард вынудил себя разжать объятья и отступить. Розамунда, ничего не понимая, потянулась к нему, но у него уже хватило сил отступить еще на шаг.

— Ричард, — выдохнула она. — Почему?..

Бог свидетель, как ему не хотелось причинять ей боль! И все же выбора у него не было. Что бы их ни связывало — все должно закончиться здесь и сейчас. И уже закончилось, если бы он не потерял голову. Поразительно, какую власть обрела над ним Розамунда! Ни одна женщина прежде не сводила его с ума.

Он перевел дыхание и постарался принять небрежный вид.

— Да потому, — сказал он, — что наш невинный прощальный поцелуй зашел слишком далеко. Такое порой случается между мужчиной и женщиной. Напрасно я все это затеял, вот что. — Ричард приложил все усилия, чтобы в голосе его прозвучали насмешка и легкое сожаление, но не более того. — И не вздумай придавать этому слишком большое значение. То, что сейчас произошло, ровным счетом ничего не значит.

Если бы только Розамунда влепила ему пощечину, изругала, плюнула бы ему в лицо — ведь ничего другого он и не заслуживал! Но она, помолчав немного, посмотрела на него долгим взглядом и негромко произнесла:

— Прощай, Ричард! От души желаю тебе удачи во всем, что бы ты ни задумал.

С этими словами Розамунда повернулась и вышла из гостиной.

Ричард почувствовал себя последним негодяем.

В коридоре он лицом к лицу столкнулся с Хью Темплером. Хью только глянул на мрачное, как туча, лицо Ричарда и понимающе усмехнулся.

— Силы небесные, что же такого сказала тебе эта амазонка?

— Только то, чего я заслуживал. И не смей называть ее амазонкой.

Хью выразительно приподнял брови.

— Чем же ты заслужил ее немилость?

— Догадайся, — сквозь зубы процедил Ричард. — Проявил, как всегда, свое несокрушимое обаяние.

— А она, стало быть, изничтожила тебя своим острым язычком?

— Да нет. Совсем наоборот.

Хью озадаченно посмотрел на друга, но благоразумно промолчал.

У двери в спальню Ричарда Хью остановился и, положив руку ему на плечо, сказал:

— В моей комнате нас ждет Харпер, а при нем — бутылочка твоего любимого коньяка и виски для меня. Нам есть что отпраздновать, Ричард. Если хочешь знать мое мнение, дела обернулись не так уж плохо.

— Совсем неплохо, — согласился Ричард без тени воодушевления.

Они пошли дальше. Помолчав немного, Хью осторожно заметил:

— Я слыхал, что принц Михаэль по-прежнему первый претендент на руку леди Розамунды. Что же, это было бы только разумно, верно? Он, как и она, знатен, да к тому же влиятелен. У них много общего, и…

Ричард резко остановился.

— Прекрати, — сухо бросил он. — Я знаком с этой девушкой от силы неделю… и уж поверь, у меня хватило ума не влюбляться в нее. Можешь не читать мне нотаций. Между мной и леди Розамундой ничего нет.

Хью понимающе прищурился.

— Разумеется, — с подозрительной легкостью согласился он.

— И все равно, — продолжил Ричард, когда они пошли дальше, — насчет принца Михаэля ты ошибаешься. Розамунда никогда не станет его женой, потому что он глуп как пробка.

— Это она сама тебе сказала?

— Он ей не нравится, — буркнул Ричард, уходя от прямого ответа.

Хью его слова явно позабавили.

— Друг мой, для женщин ее круга чувства не имеют значения. Эти титулованные особы совсем не то, что мы, простые смертные. Они выходят замуж и женятся для того, чтобы поддержать фамильную честь и продолжить род. Леди Розамунда станет женой того, кого выберет для нее родня.

Ричард снова остановился и в упор посмотрел на друга.

— От души надеюсь, Хью, что ты ошибаешься, — почти ласково произнес он. — Видишь ли, если родня Розамунды принудит ее к несчастливому браку, меня это очень, очень огорчит. Думаю даже, что я просто вынужден буду вмешаться.

С этими словами он пошел прочь, не замечая, что Хью потрясенно смотрит ему вслед.

16

Кареты — их было три — прибыли в Твикенхэм на следующий день, поздно вечером, после поездки, которую только любитель все приуменьшить назвал бы утомительной. Для Ричарда, впрочем, дорога оказалась еще не худшим из мучений. Он ожидал, что ему придется надеть ливрею Девэров, но никак не предполагал, что в придачу к ней идут напудренный парик и треуголка.

— Да я скорее сдохну, чем выряжусь этаким шутом! — заявил он наутро Харперу, который пришел, чтобы помочь ему собраться в дорогу.

На сей раз, однако, его слова не нашли в собеседнике ни малейшего сочувствия.

— А теперь послушай-ка меня! — резко ответил Харпер. — Мне уже осточертело любоваться твоей мрачной физиономией. Фортуна улыбнулась тебе, и ты оказался под покровительством герцога Ромси, между прочим, не без помощи мистера Темплера. И что я слышу вместо благодарности? Сплошные жалобы! Вот это, — похлопал он рукой по собственной ливрее, — самая обыкновенная маскировка. Считай, в конце концов, что на тебе мундир. Кареты будут сопровождать шестнадцать кучеров и лакеев, одетых в точно такие же ливреи, так что, если нас остановят полицейские, на тебя никто даже не обратит внимания. — И вдруг рявкнул поистине сержантским басом: — Шевелись, бездельник!

И Ричард подчинился.

Помогая ему одеваться, Харпер продолжал:

— Не забывай, что мы слуги, и не вздумай привлекать к себе внимание. Говори, только когда тебя о чем-то спросят, и не косись на господ, точно они наступили тебе на любимую мозоль. Помни свое место, понял?

— Да, сэр, — покорно ответил Ричард.

Они ехали в последней карете, куда загрузили господские сундуки. Несмотря на дурацкие ливреи, задание у них было самое что ни на есть серьезное — высматривать, не появятся ли разбойники. По мнению Ричарда, которое он благоразумно оставил при себе, опасность нападения была бы гораздо меньше, если б господа путешествовали с меньшей пышностью и размахом. Впрочем, очень скоро Ричард осознал, что лорд Каспар избрал такую манеру путешествовать отнюдь не из прихоти. Полицейские, которые повстречались им на пути, мгновенно узнали герцогские ливреи и гербы на позолоченных каретах, а потому пропустили отряд беспрекословно и даже отдали честь, а кое-кто крикнул: «Ура герцогу Ромси!»

Покуда карета, свернув на длинную подъездную аллею, катила к дому, Харпер давал Ричарду последние наставления:

— Так не забудь, твое имя — Патрик Дойл… чтобы никого не удивил твой акцент.

— Это же ирландское имя, а я — шотландец.

— А какая разница?

— И к тому же, — продолжал Ричард, не приняв шутки, — у меня нет никакого акцента.

Харпер шумно, страдальчески вздохнул.

— Ты меня дослушаешь или нет?

— Ладно уж, — махнул рукой Ричард, — говори.

— Мы с тобой поможем занести в дом сундуки. Если кто-то заговорит с тобой, помалкивай. Предоставь отвечать мне.

— Да кто может со мной заговорить?

— Дворецкий, управитель, горничная — да мало ли кто? Просто держись почтительно. Помни, это все равно что армия, а мы с тобой — рядовые, пока никто не сообщил нам о повышении. И нечего дуться! Уж кому, как не тебе, знать, что такое дисциплина! Ты же сам полковник. В этом доме слугами командует дворецкий, а для тебя, рядового лакея, все, кто выше, — старшие офицеры, считай так — и не ошибешься.