Их приветствовала леди Альбиния. Она оказалась близорукой хрупкой женщиной, невзрачной на вид, отличавшейся полным пренебрежением к последним веяниям моды. Шотландская шаль с набивным рисунком, в которую она куталась для защиты от сквозняков, то и дело соскальзывала с ее плеч, цепляясь за выступы мебели. Когда это случалось, она незамедлительно призывала на помощь того из джентльменов, кто оказывался поблизости, приказывая ему распутать ее надоедливую бахрому. Она казалась совершенно неспособной помочь самой себе и, уронив веер либо носовой платочек, что случалось довольно часто, просто ждала, пока кто-нибудь не поднимет их и не вручит ей назад, обрывая себя на полуслове и после этого вновь возобновляя разговор. Она имела привычку озвучивать свои мысли вслух, что повергало в смятение тех, кто не был с ней в близком знакомстве, но на что ни малейшего внимания не обращали те, кто хорошо знал ее. Она любезно приветствовала Тавернеров и, подведя дам к огню, пригласив их присаживаться, дабы согреть озябшие руки, окинула Джудит с ног до головы одобрительным взором, после чего разразилась довольно-таки неуместным замечанием:

– Какая неподходящая погода для поездок! Хотя снега нет, а дороги нынче настолько хороши, что те, кому не сидится дома, не рискуют застрять. Восемьдесят тысяч фунтов, да еще и настоящая красавица в придачу! Уорту неслыханно повезло, если только у него достанет ума сообразить это.

Мисс Тавернер, которую миссис Скаттергуд заранее предупредила о том, чего следует ожидать, притворилась, будто ничего не слышала, но предательский румянец тем не менее окрасил ее щеки. А вот миссис Скаттергуд сурово поинтересовалась:

– Альбиния, где Джулиан?

Выяснилось, что джентльмены отправились на охоту и до сих пор еще не вернулись. Путешественников проводили наверх, в их комнаты, оставив приходить в себя после тягот пути перед тем, как переодеться к обеду.

Вскоре джентльмены вернулись из охотничьей экспедиции. В числе остальных гостей оказались лорды Петершем и Олванли, мистер Бруммель и мистер Форрест – немногословный супруг леди Альбинии, а также миссис и мисс Марли – близкие подруги мисс Тавернер. Все были хорошо знакомы друг с другом, что, по меткому выражению миссис Скаттергуд, не могло не радовать. Лорд Олванли, если не считать пагубной привычки гасить ночную свечу о подушку, всегда был желанным гостем; лорд Петершем, самый утонченный джентльмен на всем белом свете, проявлял любезность и дружелюбие; граф оказался внимательным и невозмутимым хозяином; мистер Бруммель пребывал в общительном расположении духа. Так что в одном из салонов состоялся приятный вечер, проведенный за картами, чаепитием и дружеской беседой у камина. И лишь вид брата, пристававшего к лорду Петершему с просьбой попробовать и оценить его новую нюхательную смесь, историю обретения которой он поведал окружающим несколькими минутами ранее, омрачил ничем в остальном незамутненное удовольствие Джудит. Лорд Петершем оказался достаточно любезен, чтобы угоститься крохотной понюшкой, после чего не моргнув глазом заявил, что не усомнился в ее превосходном качестве. Лорд Уорт оказался куда менее вежливым и поднес к глазам лорнет, когда Перегрин предложил отведать своей смеси и ему, но, услышав, что она ароматизирована, лишь небрежно отмахнулся:

– Нет, благодарю вас, Перегрин. Я охотно поверю вам на слово. Надеюсь, вы не воспользовались ею, мисс Тавернер?

– Нет, что вы, я предпочитаю свой собственный сорт, – заверила его Джудит. – Когда мне надобен приятный запах, я обращаюсь за ним не в свою табакерку, а к мистеру Бруммелю, который обещал сделать для меня твердые духи.

– Твердые духи мистера Бруммеля, любовь моя! – воскликнула миссис Скаттергуд. – Вы хотите, чтобы мы все преисполнились зависти? Разве вам неизвестно, что присутствующие здесь леди жаждут обзавестись ими?

Но Красавчик лишь покачал головой.

– Это верно, однако вы же знаете, я не могу раздавать их направо и налево, мадам. От этого они станут обыденными. Вот, например, регент умирает от желания заполучить подобную палочку, но иногда следует проявить твердость.

– Джордж простудился, чем и объясняется его брюзгливость и несговорчивость, – пояснил Олванли. – Как вы умудрились подцепить простуду в столь мягком климате, друг мой?

– Как, разве вы не знаете, сегодня, по пути из города, я вышел из своего экипажа, чтобы размять ноги, и невежа-хозяин пригласил меня в комнату, где находился какой-то незнакомец в сырой одежде! – мгновенно отозвался Бруммель.

На следующий день Перегрин, кажется, подхватил ту же самую простуду, что и Красавчик. Он жаловался на боль в горле и покашливал, но полагал, что небольшая прогулка (которую ему пообещали) не повредит. Джудит усомнилась в том, будто сырой декабрьский день способен оказать целебное действие, но вряд ли можно было ожидать от Перегрина, что он останется дома из-за какой-то простуды. В итоге юноша отправился с Петершемом, Олванли и мистером Форрестом настрелять дичи в нескольких милях от поместья Уорт.

А мистер Бруммель не показывался на людях до самого полудня. Туалет его обыкновенно занимал несколько часов; было известно, что он мог подолгу приводить себя в порядок, после чего, правда, выйдя из спальни, не обращал решительно никакого внимания на то, как он выглядит. В отличие от большинства денди, он не бросал на себя тревожные взгляды в зеркало, дабы поправить шейный платок или разгладить лацканы сюртука. Выходя из комнаты, он сознавал, что являет собой законченное произведение искусства, безупречное в каждой мелочи, начиная от свежего белья до великолепно начищенных штиблет.

Миссис Марли тоже оставалась у себя до обеда, а вот три молодые девушки встали с утра пораньше и под руководством эконома принялись исследовать старинный особняк, после чего отправились бродить по парку, пока их не пригласили отведать запеченных устриц, холодной ветчины и фруктов в одной из столовых.

Возвращения благородных охотников ожидали к трем часам пополудни, посему не было ничего удивительного в том, что мисс Фэйрфорд, зардевшись, отклонила предложение прокатиться в коляске после легкого обеда. С предложением к ней обратился граф, она ответила на него негодующим взглядом и, запинаясь, пролепетала нечто несообразное. Мисс Фэйрфорд явно не знала, что сказать, опасаясь, с одной стороны, обидеть хозяина, а, с другой, – пропустить возвращение Перегрина. Ее замешательство, похоже, привело графа в легкое изумление, но он воздержался от язвительных комментариев, чего так опасалась Джудит, и ограничился тем, что произнес с едва уловимой насмешкой в голосе:

– Полагаю, вы намерены написать письмо своей маме.

– О да! – с благодарностью откликнулась мисс Фэйрфорд. – Непременно!

Его светлость обернулся к Джудит.

– Не желает ли мисс Тавернер прокатиться со мной?

Она с радостью согласилась. Когда же они вместе выходили из комнаты, граф, оглянувшись, с намеком на улыбку обронил:

– Передайте свое письмо мне, когда напишете его, мисс Фэйрфорд, и я франкирую его для вас.

Они катались целый час, наслаждаясь сельской природой; у мисс Тавернер зарумянились щеки, и к ней вернулось приподнятое настроение. Граф пребывал в оживленном расположении духа, проявив себя приятным собеседником. Развлекая ее легкими разговорами, он научил Джудит, как ослаблять вожжи, а потом одним движением вновь подбирать их.

Вернулись они весьма довольные друг другом и обнаружили в одной из гостиной леди Альбинию, миссис Марли и мистера Бруммеля вместе с еще одной леди и двумя джентльменами, живущими по соседству и заглянувшими к Уорту с визитом.

При виде графа и его воспитанницы троицу визитеров охватило неожиданное оживление. Последовал обмен комплиментами, и леди без затей и особых церемоний тут же представила своего сына мисс Тавернер. Старший из двух джентльменов, разговаривавший с мистером Бруммелем, не проявил особого интереса к наследнице и вскоре возобновил с Красавчиком прерванную беседу. Тот сидел с видом страдальческой покорности судьбе, причину которой объяснила леди Альбиния. Проделав необходимые представления, она, повернувшись к графу, сказала:

– Нас навестили Фокс-Мэтьюзы, мой дорогой Уорт. Как это любезно с их стороны! Они провели с нами уже более получаса. По-моему, они никогда не уедут.

Мистер Фокс-Мэтьюз с важным, самодовольным видом рассуждал о красотах гэмпширского пейзажа. Он полагал его несравненным, сказал, что соперничать с ним мог разве что Озерный край. Вскоре выяснилось: побывав там летом, теперь он буквально горел желанием описывать прелести озер всем и каждому, убеждая тех, кто еще не имел счастья совершить столь дальнее путешествие, что они многое пропустили.

– А вы бывали на озерах, мистер Бруммель? Если нет, то должны побывать там непременно, – сказал мистер Фокс-Мэтьюз.

Мистер Бруммель, приподняв бровь, окинул его тем выразительным взглядом, которым всегда осаждал претенциозных собеседников.

– Да, сэр, мне доводилось бывать на озерах, – сказал он.

– Ага! В таком случае… Какое же из них вызвало ваше наибольшее восхищение, сэр?

Мистер Бруммель набрал полную грудь воздуха.

– Я отвечу, вам, сэр, через несколько минут, с вашего позволения.

После чего, обернувшись к лакею, вошедшему в гостиную, дабы развести огонь в камине, он негромко попросил прислать к нему его камердинера. Мистер Фокс-Мэтьюз недоуменно воззрился на Бруммеля, но Красавчик остался совершенно невозмутимым, храня задумчивое молчание до тех пор, пока на пороге не появился аккуратный мужчина в черном сюртуке. Тот взволнованно подошел к мистеру Бруммелю и поклонился.

– Робинсон, – обратился к нему Красавчик, – которым из озер я восхищаюсь более прочих?

– Уиндермерским, сэр, – уважительно отозвался камердинер.

– Значит, Уиндермерским, не так ли? Благодарю вас, Робинсон. Да, более всего мне понравилось Уиндермерское озеро, – провозгласил он, вежливо возвращаясь к прерванному разговору с мистером Фокс-Мэтьюзом.

Миссис Фокс-Мэтьюз, раздуваясь от негодования, поднялась и заявила, что им пора.

Кашель Перегрина, ранее замеченный сестрой, явно не улучшился после целого утра, проведенного на свежем воздухе. Он по-прежнему беспокоил юношу, становясь все хуже с каждым последующим днем. Горло у него слегка воспалилось и, хотя он так же наотрез отказывался показаться врачу или признать, что чувствует себя неважно, было очевидно: его здоровье оставляет желать лучшего. Он испытывал слабость, веки его набрякли, что обеспокоило сестру, но юноша упорно приписывал собственное недомогание легкой простуде, высказывая предположение, что воздух Уорта оказался для него вредным.

– Воздух Уорта, – повторила Джудит. – Воздух… – Она оборвала себя на полуслове. – О чем я только думаю? Меня следует отшлепать за такие нелепые мысли! Невозможно! Нет, это решительно невозможно!

– Итак, о чем же ты подумала? – зевнув, осведомился Перегрин. – Что представляется тебе невозможным? И почему ты так странно смотришь на меня?

Джудит опустилась на колени рядом с его креслом и схватила его за руки.

– Перри, как ты себя чувствуешь? – встревоженно спросила она. – Ты уверен, что это всего лишь простуда?

– Ну, а что еще это может быть? Что могло прийти тебе в голову?

– Не знаю, боюсь даже предположить. Перри, когда тот человек затеял с тобой ссору – я говорю о Фарнаби, – разве ты не удивился? Не показалось ли тебе неразумным его поведение?

– Какое это имеет отношение к моей простуде? – поинтересовался Перегрин, глядя на сестру широко раскрытыми от удивления глазами. – Да, пожалуй, меня это несколько удивило, но если Фарнаби был пьян, то, сама понимаешь…

– А был ли он пьян? Ты ничего не говорил мне об этом.

– Проклятье, откуда мне знать? Я так не думаю, но он вполне мог быть не в себе.

Она продолжала крепко держать брата за руки, встревоженно глядя ему в лицо.

– В тебя стреляли в тот день, когда ты проезжал через Финчли-Коммон, и ты наверняка мог погибнуть от пули, если бы не Хинксон. Вот уже дважды твоей жизни грозила опасность! А теперь ты болен какой-то загадочной болезнью, потому что это не простуда, Перри, и ты сам об этом знаешь. У тебя сухой кашель, который лишь усиливается, а сейчас еще и горло начало болеть!

Он недоуменно уставился на нее, резко выпрямился в кресле, а потом разразился хриплым смехом, перешедшим в надрывный кашель.

– Господи, Джу, ты уморишь меня до смерти! Ты хочешь сказать, меня отравили? Да кому, ради всего святого, может понадобиться убрать меня с дороги? Нет, ну надо же такое придумать!

– Да, да, все это ерунда, и не может быть ничем иным! – воскликнула она. – Я постоянно уверяю себя в этом, но убедить не могу. Перри, ты никогда не думал о том, что если с тобой что-нибудь случится, то большая часть твоего состояния перейдет ко мне?

Ее слова вызвали у него очередной приступ смеха.

– Как! Значит, это ты пытаешься разделаться со мной? – спросил он.