Глава 20

Вскоре за первым визитом мисс Тавернер в Павильон последовали и другие, поскольку регент, пребывая в Брайтоне, любил устраивать неформальные балы в собственном летнем дворце, отнюдь не кичась своим положением, напротив, одаряя любезным обхождением самого робкого и почтительного из своих гостей. Едва ли можно было ожидать, что он проявит такой же интерес к Перегрину, как и к его сестре, но и тот получил однажды приглашение отобедать в Павильоне, после чего отправился туда в состоянии благоговейного страха, а вернулся домой так и вовсе в полном восторге от роскоши королевских апартаментов, будучи заодно изрядно навеселе после близкого знакомства со знаменитым бренди регента под названием «Дьяболино». Перегрин попытался было описать сестре банкетную залу, но впечатления у него остались настолько сумбурные, что он сподобился лишь сказать, что сидел за невероятно длинным столом, под тридцатифутовой люстрой, огни которой переливались в бесчисленных подвесках из хрусталя, гранита и бриллиантов, свисавших с купола, разукрашенного под свод восточного неба, а над головой у него шумело листвой банановое дерево. Перегрин уверял: нет таких цепей, что удержали бы столь огромную люстру. Он буквально не мог оторвать от нее глаз. Что до всего остального, то он смутно припоминал позолоченные пиллерсы, серебряный настенный орнамент «в шашечку»[107], огромные китайские полотна на фоне жемчужной мозаики, зеркала, отражающие свет люстр, ярко-алые портьеры и стулья да контрфорсы между окнами, задрапированные волнистыми складками светло-голубого шелка. Он насчитал целых пять буфетов палисандрового дерева и четыре двери, покрытые черным японским лаком. Словом, в такой комнате Перегрин не бывал еще никогда. А уж в отношении угощения у него и вовсе слов не было! Роскошный обед, к которому подали столько вин, что он сбился со счету, и не менее дюжины различных смесей нюхательного табака, расставленных на столе сразу же после того, как были убраны скатерти!


На свои обеды регент не приглашал дам, поскольку хозяйки, дабы принять и приветствовать их, у него не было, зато они стайками слетались на его концерты и приемы. Миссис Скаттергуд, вспоминая прелестные вечера, проведенные в Павильоне еще в те времена, когда гостей там принимала миссис Фитцгерберт, лишь покачала головой и заявила:

– Увы, бедняжка! Люди могут говорить что угодно, но я считаю так: она была его единственной настоящей супругой. Полагают, такого же мнения придерживается и сама принцесса Уэльская, хотя с ее стороны очень странно произносить подобные вещи!

– Но при этом вы хотели, чтобы я приняла предложение Кларенса, – заметила мисс Тавернер.

– Ничуть! Это было всего лишь предположение, которое просто пришло мне в голову. Эти морганатические браки решительно не в моем вкусе, хотя в душе я и не виню миссис Фитцгерберт за то, что она вышла замуж за принца. Он был так красив! Сейчас, конечно, изрядно раздался в талии, но я навсегда запомню его таким, каким увидела в первый раз: в сюртуке из розового атласа, расшитом жемчугами, и с таким восхитительным цветом лица, которому позавидовала бы любая женщина!

– Теперь он изрядно подурнел, – заметила мисс Тавернер. – Боюсь, он чем-то серьезно болен.

Но, хотя миссис Скаттергуд и соглашалась, что состояние здоровья регента оставляет желать лучшего, она напрочь не желала видеть, сколь безжалостным оказалось к чертам его лица время и полная излишеств жизнь. Он по-прежнему оставался сказочным принцем ее девичьих грез, и она не хотела выслушивать нелицеприятные суждения в его адрес. Мисс Тавернер оставалось только сожалеть об этом, поскольку сама она была отнюдь не в восторге от частых визитов в Павильон. Регенту исполнилось уже пятьдесят, но он по-прежнему не пропускал ни одной симпатичной женщины, и, хотя до сих пор в его манерах не замечалось ничего предосудительного, Джудит не могла чувствовать себя легко и непринужденно в его обществе. А миссис Скаттергуд, чья природная проницательность изменила ей при виде внимания, которое оказывал регент девушке, полагала его отношение к своей подопечной сугубо отеческим, уверяя: Джудит должна быть польщена добротой принца. Она удивлялась тому, что девушка не горит желанием бывать в Павильоне, и напоминала ей: приглашение, исходящее от особы королевской крови, равносильно приказанию. Итак, мисс Тавернер смирилась с тем, что ей приходится бывать в Павильоне два или три раза в неделю, пока все прелести Галереи, Музыкальной комнаты и Салона не начали казаться ей самыми обыденными. Джудит имела удовольствие слушать, как играет на скрипке Виотти[108], а Виепарт – на арфе; она присутствовала на приеме для избранных, во время которого регент, прослушав несколько песен без аккомпанемента, согласился и сам спеть балладу «За веселой кружкой»[109] для вразумления развеселой компании. Ей демонстрировали такие образчики художественного творчества, как столик с черепаховой крышкой в Зеленой гостиной; а еще она имела сомнительную честь принимать ухаживания герцога Кумберленда. Мисс Тавернер полагала, что Павильон более не таит для нее никаких сюрпризов, и, отправляясь туда вместе с миссис Скаттергуд на прием в четверг вечером, буквально шокировала славную леди заявлением, что предпочла бы оказаться на балу в «Старой шхуне».

По прибытии в Павильон выяснилось: их ожидает не одно из музыкальных собраний регента, а всего лишь «вечер за разговорами»[110] на Галерее и в ужасно натопленном Салоне. Это была большая, круглая комната, расположенная в самом центре анфилады помещений восточного крыла, накрытая традиционным куполом, пространство которой расширялось за счет двух полукруглых альковов. Преобладающими здесь цветами стали рубиновый и золотистый, а несколько великолепных люстр, свет которых отражался в больших зеркалах, висящих между окон, заливали комнату ослепительным сиянием, кроме восхищения, вызывавшим еще и головокружение.

Мисс Тавернер огляделась по сторонам, ища знакомых, и с удовлетворением увидела капитана Одли, беседующего с лордом Петершемом, о присутствии которого в Брайтоне она даже не подозревала. Капитан заметил ее и немедленно увлек своего собеседника к ней.

– Идемте, Петершем, я настаиваю на том, что ее следует показать мисс Тавернер! – весело воскликнул он, пока Джудит пожимала руку его светлости. – Я знаю, она будет в восторге. Моя дорогая мисс Тавернер, этот счастливчик заполучил себе новую табакерку, самую красивую из всех, что мне доводилось видеть за последние лет десять!

– О да, у лорда Петершема собрана целая коллекция красивейших табакерок! – улыбнулась мисс Тавернер. – У меня есть по одной для каждого платья, а у него – на каждый день года. Но покажите же мне свое новое приобретение, сэр! Ой, какая прелесть! Севрской работы, я полагаю?

– Да, – в своей обычной кроткой и доброжелательной манере подтвердил Петершем. – Славная коробочка для лета, но совершенно неподходящая для зимы.

– Да, – абсолютно серьезно поддержала его мисс Тавернер. – Думаю, вы правы.

– Все эти тонкости выше моего понимания, – пожаловался капитан. – С таким же успехом мне остается повеситься, раз вы оседлали своего любимого конька – нюхательные смеси. Теперь будете без умолку обсуждать их до самой полуночи.

– О нет! – ответил его светлость. – Разговаривать на одну-единственную тему до полуночи – очень утомительно. Но вот, кстати! Вы напомнили мне кое о чем важном. Куда подевался Уорт? Он заказывал табак с Мартиники, который импортируют «Фрибург и Трейер»?

– Он мне ничего не говорил, но вы можете сами спросить его об этом. Он придет сюда вечером, однако попозже. Ни в коем случае не смотрите направо, мисс Тавернер! Монах Льюис с нетерпением ищет любого предлога, чтобы подойти к вам, а стоит ему завладеть вашим вниманием, как вы не избавитесь от него и через полчаса. Я еще не встречал более разговорчивого господина!

Но мистера Льюиса, автора нашумевшего романа «Амброзио, или Монах»[111], оказалось не так-то легко сбить со следа. Вскоре мисс Тавернер все-таки угодила к нему в лапы, и он сполна оправдал пророчество капитана Одли, пока ее не спас сэр Джон Лейд, подошедший поинтересоваться, не желает ли она, случайно, продать своих гнедых. Подобных чудачеств Джудит терпеть не могла, да и сам сэр Джон, от которого разило конюшней, разговаривавший на языке своих грумов, решительно не привлекал ее, но она обрадовалась ему хотя бы потому, что он прервал поток красноречия мистера Льюиса, и отнеслась к его повторному предложению купить ее лошадей с куда большим терпением, чем можно было ожидать.

Температуру, которую регент поддерживал в своих апартаментах, выносить всегда было очень трудно, и к половине двенадцатого у мисс Тавернер разболелась голова, она с вожделением представляла, как наконец отправится в постель. Но тут в Зеленой гостиной, примыкавшей к Салону с южной стороны, расставили карточные столики, и миссис Скаттергуд с радостью согласилась сыграть роббер в «казино», а это означало, что она проведет здесь еще как минимум час. Мисс Тавернер, спрашивая себя, почему на приеме так и не показался ее опекун, втайне решила, что вечер пропал зря. Она как раз собралась опуститься на обитую малиновым атласом оттоманку как можно дальше от камина, когда кто-то произнес ее имя и, подняв голову, Джудит увидела стоящего рядом регента.

– Наконец-то я смогу переброситься с вами парой слов! – жизнерадостно провозгласил принц. – Не знаю, как так получилось, но вот уже целый вечер я не могу даже приблизиться к вам. А мне это, знаете ли, решительно не нравится! Кроме того, я хочу показать вам одну премиленькую вещичку: кое-что такое, что, льщу себя надеждой, непременно вам придется по душе.

Она, улыбнувшись, произнесла в ответ какую-то вежливую банальность. Вокруг него витал слабый аромат мараскина[112], и, хотя регента ни в коем случае нельзя было назвать пьяным, девушка не могла не заподозрить, что он выпил достаточно, чтобы преисполниться безрассудства.

– Да-да, вы сами все увидите! – пообещал он. – И унесете ее с собой, если пожелаете сделать мне приятное. Но она не здесь – нам придется ускользнуть в Желтую гостиную, чтобы отыскать ее. Позвольте мне предложить вам руку! Полагаю, вы еще не видели этой комнаты, не так ли? Она принадлежит к числу моих самых любимых.

– Нет, сир, не видела… Но, быть может, миссис Скаттергуд…

– О, какие пустяки! – заявил регент. – Миссис Скаттергуд занята и не хватится вас, можете мне поверить. А если она все-таки начнет вас искать, вам достаточно сказать ей, что вы со мной, и она не будет иметь ни малейших возражений.

Мисс Тавернер отчаянно пыталась придумать хоть какой-нибудь предлог для отказа и не находила его. Кроме того, она не знала, что говорить, ведь разве может какая-то мисс Тавернер из Йоркшира отказать самому принцу-регенту, который по возрасту годится ей в отцы? Она понимала, что не должна идти с ним, но как при этом дать ему от ворот поворот? Это значило бы нанести ему оскорбление, что само по себе было немыслимо. Посему мисс Тавернер позволила регенту взять себя под локоть и попыталась увериться в том, что игривое пожатие ее руки было ненамеренным. Он подвел девушку к двустворчатым дверям в северном конце салона и препроводил в Желтую гостиную.

– Ну вот! – сказал принц. – По-моему, тут нам будет гораздо лучше разговаривать, чем в толпе. Это моя приватная гостиная, она не слишком велика, как вы сами видите, но как раз из тех апартаментов, где можно чувствовать себя уютно и спокойно.

Мисс Тавернер отметила про себя, что «уютно» – совсем не то слово, которое сама она выбрала бы для описания Желтой гостиной. Здесь было очень жарко, буквально нечем дышать. Да и вообще, комната длиной более чем в пятьдесят футов и шириной более тридцати, потолок которой поддерживали желтые и белые колонны, перевитые змеями и переходящие в зонтичные капители, увешанные колокольчиками, вряд ли подходила для приватного общения. Равно как и пять стеклянных дверей, на ее взгляд, совсем не создавали атмосферу уединения и комфорта. На окнах висели портьеры из атласа в полоску, повсюду стояли булльские[113] столики, инкрустированные азиатским фарфором, белые стены с позолоченными бордюрами изобиловали китайскими рисунками, фонариками и летающими драконами. Стулья и диваны были оббиты синим и желтым атласом, а у создавшего их мастера-краснодеревщика достало вкуса и оригинальности мышления, чтобы поместить на спинку каждого фигурку китаянки с колокольчиками в руках.

– Итак, что скажете? Она вам нравится? – пожелал узнать регент.

– Потрясающе элегантно! Это нечто из ряда вон выходящее. Я даже и представить себе не могла, что такое возможно, сир, – пробормотала мисс Тавернер, втайне сожалея о том, что он закрыл за собой дверь, ведущую в Салон.

– Да, льщу себя мыслью, это действительно так, – удовлетворенно заключил он. – Но вот что я вам скажу, дорогая: ваши кудряшки совпадают по цвету с моей позолотой! Разве не странно? Позвольте сообщить вам: вы представляете собой очаровательную картинку. – Он рассмеялся над ее явным замешательством и ущипнул Джудит за щечку. – Ну, ну, только не надо краснеть! Я ведь не должен говорить вам, что вы – настоящая маленькая красавица, – вы и сами знаете об этом, особенно когда смотритесь в зеркало.