Франни уткнулась носом ему в щеку и улыбнулась.

— Мы снова вместе, и, наконец, все у нас в порядке. Саманта долго смотрела, как они целуются.

— Джейк обещал, — сказала она, вздохнув.

* * *

А через год они принесли домой из госпиталя новорожденную девочку, сели на диван в гостиной и познакомили с ней старшую сестру.

— Саманта, — ласково сказала Франни, опуская на колени розовый сверток, чтобы Саманта могла получше рассмотреть голубые глазки и светлые волосики, — это твоя младшая сестра. Ее зовут Шарлотта.

Названа в честь моего родного города, а не в честь ведьмы, — перебил ее Карл.

С минуту Саманта молча смотрела на Шарлотту огромными печальными голубыми глазами затем осторожно погладила ее по головке и сказала уверенно и спокойно:

— Я буду о тебе заботиться, мисс Шарлотта. Держись за меня. Я многое должна тебе сказать. — Она взглянула на родителей. — А когда ты подрастешь и заговоришь, мы поедем к Джейку

Глава 6

«На прошлой неделе нам с Элли исполнилось по десять лет», — записал Джейк в истрепанной тетрадке, которая хранилась у него под матрацем. Старики из Ковати говорили, что это важно — размечать путь, которым идешь. Если вдруг заблудишься, эти вехи тебе помогут. Вот папа — он рассказывал, что никогда не забудет, как в резервации, в школе-интернате для индейцев, учителя мыли ему рот с мылом каждый раз, когда он заговаривал на чероки. Или мама — она помнит каждое мгновение того дня, когда дядя Уильям женился на тете Александре и отдал ей мамин рубин.

«На прошлой неделе мы с Элли нашли пять аквамаринов в трещине скалы у Орлиного перевала, — продолжал он. — Два самых больших папа продал по сто долларов каждый. Он положил эти деньги в банк. Там уже кое-что накопилось. Мама говорит, это на колледж. Но я не хочу поступать в колледж. Я хочу остаться в Коуве навсегда и платить налоги».

Мать с отцом обещали, что налоги будут уплачены и без денег, вырученных от продажи камней. Шериф пока не приезжал их выселять, и Джейк не волновался. Элли действительно хотела учиться, чтобы стать врачом, как папа, так что деньги в банке не пропадут.

«Я часто думаю о Саманте, — писал он далее. — На Рождество миссис Райдер прислала фотографию: Саманте шесть лет, и с ней ее младшая сестра. Именно я, Джейкоб Ли Рейнкроу, научил говорить Саманту. Когда я вырасту, я возьму свою часть денег и поеду в Германию навестить ее. Надеюсь, она будет говорить и по-английски. А если нет, то, думаю, я смогу выучить немецкий. Вряд ли он труднее чероки, а чероки я выучил, когда был совсем маленьким».

Он закрыл тетрадь. Вот так. День рождения, деньги за камни, Коув и Саманта. Он записал все самое важное. Зарубки на память.

* * *

Моу Петтикорн был одним из папиных пациентов. Всего месяц назад он вернулся из Вьетнама — без правой ноги и со множеством розовых шрамов на шее справа. Было время, он играл защитником в сборной штата. Тогда все в один голос твердили, что он мог бы претендовать на футбольную стипендию в колледже, если бы не экзамены за последний класс средней школы. Он просидел там два года, и, когда провалился в последний раз, его забрали в армию. Так Моу попал на войну. Во Вьетнаме он водил джип и однажды подорвался на мине.

Когда он вернулся домой, родители купили ему новенький «Трансамерикен», и порой Джейк, выглядывая из окна папиного кабинета на Мейн-стрит, видел, как Моу, с бледным, словно у привидения, лицом, судорожно вцепившись обеими руками в руль, еле полз мимо. Народ шутил: Моу ездит так медленно, что его и белка обгонит.

Однажды в субботу Моу приковылял в отцовскую приемную, когда регистраторша вышла купить электрических лампочек, а Джейк с Элли уселись за ее стол.

— Вы на сегодня не записаны, — строго сказала ему Элли. Элли была совсем как папа, она относилась к медицине очень серьезно.

Моу посмотрел на них тяжелым напряженным взглядом, и шрамы над воротничком его рубашки стали наливаться кровью.

— Мне нужно снова выписать лекарство, — сказал он. — У меня припадки.

Джейку стало его жалко.

— Я позову отца, — сказал он.

Но Элли предостерегающе фыркнула.

— Отец удаляет мозоль миссис Симпсон. Если он отойдет, она опять грохнется в обморок, как в прошлый раз. — Она обратилась к Моу: — Вам придется подождать.

— Я не могу ждать! — Моу нервно крутил в руке ключи от машины, они выскользнули у него из рук, проехали по полированному столу и упали на пол, к ногам Джейка. Джейк поднял их и с грустью подумал, что Моу уже никогда не сможет точно и красиво пасовать. Ключи хранили тепло руки владельца, и Джейка посетило очередное безошибочное ощущение. Он протянул Моу ключи и, когда тот схватил их своей большой трясущейся рукой, очень тихо сказал:

— Здесь нет никаких мин. А вы все еще думаете, что есть.

Моу отпрянул.

— Ты совсем еще ребенок. Откуда тебе, знать о таких вещах?

Джейк и Элли обменялись настороженными взглядами, затем невинно посмотрели на Моу.

— Любому ребенку ясно, что вряд ли подорвешься на мине, когда едешь в бакалейную лавку.

Моу судорожно сглотнул.

— Странные вы детишки. Кого угодно вгоните в дрожь.

Он ушел.

Скоро все заметили, что он стал ездить на нормальной скорости.

То, что они знали о людях, давало над ними власть. Джейк стал этим втайне гордиться.

* * *

Джейк и Элеонора стояли, опираясь на низкие перила белой деревянной беседки, и смотрели, как их двоюродный брат круг за кругом проносится мимо них на высоком валлийском пони. Джеку казалось, что Тим скачет так же, как Моу Петтикорн водит машину — боясь расслабиться, словно бы в постоянном ожидании, что вот-вот что-нибудь взорвется.

На них были футболки и дешевые джинсы, а теннисные туфли они сбросили где-то посреди зеленого газона, между кирпичной конюшней и кругом для выездки. Они были потными и грязными, потому что только что спустились с чердака конюшни. Тим любил забираться туда поиграть. Они обыкновенно носились как сумасшедшие, кувыркались и валялись в сене, а Тим делал вид, что всем здесь распоряжается. В этом заключалась его игра.

Поэтому его белый пуловер, с его именем, вышитым крошечными золотыми буковками на воротничке, оставался чистеньким, коричневые брюки — отглаженными и ровненько заправленными в высокие сверкающие черные сапожки. На голове у него красовалась твердая черная шляпа, завязанная под подбородком.

Пони звали Сэр Ланселот. Тим выставлял его на соревнования по прыжкам и хвастался, что его мать платит за это кучу денег.

У них тоже был пони, дома, в Коуве, — им подарил его старый Кит Джонс, который жил в трейлере где-то в Ковати. В благодарность за то, что отец вылечил его, мистер Кит привел им этого пони, выученного всяким штукам — кланяться, считать, отбивая удары передним копытом. Но уж если на пони надевали седло, то он валился на спину и катался до тех пор, пока седло не слетало. Взнуздать его тоже было невозможно, так что они скакали на нем как бог на душу положит.

Папа сказал, что это ужасное зрелище и что на этом пони им не выиграть никакого приза, кроме наклейки от коробки с собачьим кормом. Пони назвали Грэди.

Глядя, как Сэр Ланселот ровно скачет по кругу, не делая никаких попыток сбросить с себя Тима, Джейк думал, что с Грэди все-таки куда интереснее.

— Хотите покататься? — спросил Тим и, натянув роскошные кожаные поводья, остановил Сэра Ланселота. — Уверен, вы даже и не надеялись, что я вам позволю.

Элеонора скосила глаза на Джейка.

— Это уж точно, — сказала она насмешливо.

Джейк улыбнулся сестре, когда они выходили из беседки, — он почувствовал, что у нее руки чешутся натворить что-нибудь этакое.

— Я покажу вам правильную посадку, — важно заявил Тим, слезая с Сэра Ланселота. — Поскольку вы мои родственники, я не хочу, чтобы вы сидели на лошади как дебилы-индейцы.

Джейк только пожал плечами. Элеонора же рассвирепела, как дикая кошка.

— Индейцы не дебилы! — взорвалась она. — Что, мой отец дебил?! Он врач, к твоему сведению. Если бы он был дебилом, вряд ли хоть кто-то в городе лечился бы у него.

— Он не дебил, потому что ваши дедушка и бабушка индейцы лишь наполовину, — со знанием дела объяснил Тим. — Мама мне рассказывала. А знаете, кто вы? Вы — квартероны, потому что ваша мама полностью белая.

— Что еще за глупости? — покосилась на брата Элеонора.

Джейка утомила эта дискуссия. Его совершенно не интересовало, как они называются.

— Брось, — махнул он рукой. — Квартероны, макароны. — Он взял сестру за локоть и попытался взглядом успокоить ее. Мама с папой постоянно напоминали им, что Тим и дядя Уильям — их кровные родственники и потому с ними нужно быть вежливыми. Хотя мама сама никогда не приезжала в Хайвыо, их она сюда отпускала. Хотя им не нравилась тетя Александра и ее идеи относительно индейцев, предполагалось, что не стоит обращать на это внимания.

— Лучше я покажу тебе, как надо скакать, — сказал Джейк Тиму и, не обращая внимания на его взволнованные протесты, снял с Сэра Ланселота седло, вскочил ему на спину и шлепнул по заду. Сэр Ланселот подпрыгнул и понесся по кругу галопом.

Тим умолял его остановиться, но тут Элеонора поймала руку Джейка и вскочила на пони позади него, как они делали это с Грэди.

Но Сэр Ланселот был отнюдь не Грэди. Он заметался в ужасе, дети упали на землю и начали громко хохотать. В конце концов, земля была мягкая, выездной круг был засыпан песком. Элеонора приземлилась прямо в кучку подсохшего навоза, и Джек просто-таки за живот схватился от смеха. Она швырнула твердое сухое конское яблоко ему в голову, он ответил тем же — и попал прямо в пластмассовый обруч, который немедленно полетел бог знает куда. А когда к ним с расширенными глазами подбежал Тим, они стали бросаться какашками в него. Вскоре он тоже хохотал вместе с ними.

Еще немного, и завязалась настоящая битва — повсюду мелькали засохшие конские яблоки. Сэр Ланселот, как солидный пони, предпочел скрыться за воротами. А вот Грэди ни за что не остался бы в стороне.

Джейку все это ужасно нравилось несмотря на то, что Тим угодил ему в челюсть еще достаточно свежим шариком, что было весьма неприятно. Он соскреб с лица лепешку и бросил в Тима, и она со смачным шлепком прилипла к его груди.

Тим застыл. Опустив голову, он смотрел на большое вонючее пятно; рот его искривился, а лицо стало ярко-красным. Когда он снова посмотрел на них из-под узких полей своей твердой черной шляпы, они увидели, что по щекам его катятся слезы.

— Мама, — он всхлипнул, губы его задрожали, — мама страшно на меня рассердится.

Джейк и Элеонора встревоженно переглянулись. Несмотря на свое высокомерие, двоюродный брат им нравился, и они совсем не желали ему неприятностей.

— Он ее боится, — прошептала Элеонора. — Он ее очень боится. Нам нужно что-то придумать.

Джейк кивнул, соглашаясь. — Скажем ей, что это мы во всем виноваты.

Они потащили Тима в конюшню и там попытались смыть пятно водой из поилки, но добились только того, что пятно растеклось и стало похожим на мамины акварели. Тим заревел.

Все трое в молчании побрели к большому серому каменному дому. Тим всхлипывал и шмыгал носом. Дом, окруженный красивым обширным газоном, стоял на холме, с которого был виден весь город. Сразу за домом начиналось Пандорское озеро; а в конце подъездной аллеи высились кованые железные ворота. Этот дом сколько помнили старожилы, всегда принадлежал Вапдервеерам, и мама говорила, что если бы дядя Уильям не женился на тете Александре, то двери старого особняка по-прежнему гостеприимно распахивались бы для всех.

Из дверей черного хода, увитых виноградом, вышла мисс Мэтти, чернокожая экономка тети Александры. Увидев пуловер Тима, она занервничала, сморщила нос и быстро отвела их в кухню.

— Сейчас же замолчи, — резко сказала она Тиму, который никак не мог перестать всхлипывать. — А то мама услышит и придет посмотреть, что случилось. — И мисс Мэтти через голову стащила с Тима пуловер, подбежала к металлической раковине в мраморном выступе стены и открыла кран.

Тим поспешно вытер слезы. Джеку было за него стыдно, и он старался не смотреть на розовую грудь и распухшие заплаканные глаза двоюродного брата. Элеонора подошла к нему и отстегнула его дурацкую шляпу.

— Вот, — сказала она, аккуратно кладя шляпу на рабочий столик, где лежало столовое серебро, приготовленное для чистки.

Джек дружески потрепал брата по коротким рыжим волосам.

— Ну, — сказал он. — Ну, ладно. — Именно так мужчины выражают сочувствие.

Услышав громкое цоканье каблуков по мраморному полу, все насторожились. Мисс Мэтти затаила дыхание, и руки ее заработали еще быстрее, отстирывая пуловер Тима.

В дверях кухни показалась тетя Александра. Длинные гладкие светлые волосы, красивое платье — она всегда носила платья, если только не собиралась заниматься верховой ездой. От нее пахло духами, глаза были аккуратно подведены — в уголках глаз она нарисовала тонкие черные стрелочки. Она не очень ловко застегивала сережку в ухе, потому что ей мешало еще одно украшение, зажатое в руке. Положив его на серебряное блюдо, стоявшее на краешке стола, тетя Александра взглянула на Тима и сощурила глаза, как-то особенно неприятно поджав губы.