Но тут Уильям, со слезами на глазах слушавший ее, перехватил руку Александры.

— Нет! — сказал он, и взгляд его остановился на Саре. — Сестра, я вырастил тебя и воспитал, я делал все, что мог, я поставил крест на своей мечте посмотреть мир. И сейчас я прошу тебя только об одном — не надо колоть мне глаза традициями семьи, поскольку я поддержал лучшую из всех семейных традиций. Я исполнил свой долг. Ты — моя сестра, я люблю тебя. Но я люблю и Александру, я ввел ее в нашу семью, и отныне она с нами. Ты должна это понять.

— Ты думаешь, я не хотела, чтобы ты женился? — задохнулась от возмущения Сара. — Видит бог, нет. Но не на женщине, которая сознательно сеет вражду между тобой и теми, кто тебя уважает.

— Вражду сеешь ты, сестра. Ты испортила день моей свадьбы, и весь город это запомнит. Ты омрачила этой ссорой счастливейший день моей жизни.

Ошеломленная его предательством, Сара, прижав руку к груди и еле сдерживаясь, чтобы не зарыдать от отчаяния, обратилась к Александре:

— Зачем ты вышла замуж за моего брата? Ведь в колледже у тебя был богатый выбор.

— Я должна объяснить, за что я полюбила твоего брата? Он больше, чем просто мужчина, он джентльмен — другого такого я не знаю. Как ты можешь подозревать меня в дурных намерениях, за что?! Я люблю его.

— Ложь. Это Уильям безумно в тебя влюблен, — обреченно покачала головой Сара, — любовь слепа, ты любишь не моего брата — а его имя, его положение в обществе, его деньги. И, надевая наши фамильные драгоценности, которые тебе не принадлежат, ты просто хочешь показать всем, чего ты достигла. Конечно, теперь ты поднялась на такие вершины респектабельности, куда всем Дьюкам с их фабриками ходу нет. Пусть хапают деньги, выматывая душу из своих рабочих. Ты теперь всем покажешь, что ты больше не Дьюк. Вот зачем тебе мой брат и мой рубин.

— Боже, прекрати сейчас же! — закричал Уильям. — Это невыносимо! Сара, немедленно извинись!

Сара, казалось, была просто уничтожена.

— Я родилась и выросла в этом доме. В этой самой комнате мать рассказывала мне легенду о «Звезде Пандоры» и говорила, что настанет день, когда камень будет принадлежать мне. Так вот, пока этого не случится, ноги моей не будет в этом доме.

Угол рта Уильяма беззвучно дернулся. Уильям разрывался на части, и видеть это было мучительно. Александра коснулась его руки, и он отвел глаза от Сары.

— Я сделал то, что считал нужным. Пожалуйста, постарайся отнестись к этому с уважением.

— Не могу. — Она направилась к выходу.

— Хью, останови ее, — Уильям двинулся было за ней, но тотчас остановился, переводя взгляд с сестры на жену. Александра умоляюще смотрела на него.

— Она права, — непримиримо произнес Хью и пошел к дверям вслед за Сарой.

* * *

Мать Хью занимала почетное место посередине заполненного народом холла. Невысокая, полная, спокойная, на коленях — огромных размеров сумка. Поверх узла седеющих черных волос красовалась диковинная голубая шляпка, украшенная одним-единственным желтым нарциссом. На шее висело с полдюжины ниток бус из гранатов и розового кварца — все эти камни она нашла сама в здешних горах.

Она искоса взглянула на Сару и Хью, и ее живые черные глаза почти исчезли в складочках морщин.

— Камень остался у этой женщины? Хью утвердительно кивнул.

— Тогда она воровка. А Уильям — дурак, — во всеуслышание заявила мать Хью.

Рэйчел Рейнкроу была дочерью индианки и белого инженера, который оказался в этих краях во время Великой депрессии, в рамках осуществления проекта Рузвельта по строительству автомобильных дорог, и исчез, так и не успев дать ей свое имя. У нее был поразительный нюх на камни — она обладала необъяснимой, прямо-таки сверхъестественной способностью находить все, что блестит. Многие годы она снабжала ювелиров Пандоры местным сырьем великолепного качества. Несколько ее особо выдающихся находок оплатили обучение Хью в медицинском колледже.

В городе очень серьезно относились ко всему, что она говорила. И среди старожилов репутация Александры сразу же оказалась серьезно запятнанной.

Сара поймала жалобный взгляд младшей сестры Александры, Франни. Франни Дьюк, маленькая, светловолосая, была натурой увлекающейся и романтической, эта необычно добрая девушка резко отличалась от остальных Дьюков. Если бы Сара смогла выбирать невестку, конечно бы, ей оказалась бы Франни. Но, увы, она не обладала яркой кукольной красотой своей сестры. Как жаль, что тихий и ласковый закоренелый холостяк Уильям влюбился не в ту из сестер Дьюк, которая могла бы дать ему счастье.

— Прости, Сара, — тихо сказала Франни, как будто еще можно было что-то спасти.

Сара ничего не ответила, лишь покрепче закусила губу, чтобы не расплакаться на людях. Хью, приобняв за плечи, повел ее к выходу. Она посмотрела на него полными слез глазами.

— Я не ревнивая и не жадная. Дело ведь не в рубине — ты ведь понимаешь?

— Я люблю тебя, — ответил Хью. — Поедем домой.

* * *

Франни поднялась в верхнюю спальню, где Александра переодевалась в дорожный костюм. Ее сестра была одна. Она стояла перед огромным, во весь рост, зеркалом, стройная и совершенная, как античная статуя. На шее ее болталось ожерелье с рубином. Больше на Александре не было ничего, кроме белых шелковых трусиков и лифчика со столь заостренными чашечками, что, право, такими можно было и проткнуть, если поплотнее прижаться. Франни всегда казалось, что сестре досталась вся сила духа, отведенная им на двоих. Она трепетала перед несгибаемой волей сестры. А Александра то защищала ее, то отталкивала — и так всю жизнь.

Франни была паршивой овцой — робкая маленькая мечтательница, совершенно негодная для того, чтобы упрочить положение своей семьи, поймав в сети представительного мужа, — а именно для такой миссии готовили и ее, и Александру.

Александра беззвучно плакала; по ее лицу катились слезы, полосами смывая розовые румяна со щек. Франни уже не помнила, когда в последний раз видела сестру в слезах. Услышав, как хлопнула дверь, Александра быстро вытерла слезы, нахмурилась и повернулась на стуле.

—Чего тебе?

Франни набрала в грудь воздуха:

— Ты поступила неправильно.

Вот. Сказала. Впервые в жизни преодолела инерцию безволия и выступила против сестры. И, подобно булыжнику, перевалившему вершину горы, набирая обороты, понеслась дальше.

— Я теперь вижу тебя насквозь, — на одном дыхании продолжала Франни. распрямив спину и уперев руки в бока. — Все, что ты делаешь, вроде бы невинно, но ты всегда думаешь в первую очередь о себе. Ты… ты заставила судью Вандервеера отдать тебе этот рубин, эту фамильную драгоценность. Ты же точно знала, что он не должен быть твоим. И тебе совершенно нет дела, что ты поссорила его с Сарой.

— Ах вот как! — Александра откинулась на спинку стула. — Никому нет дела до моего счастья. Так почему я должна переживать оттого, что сделала несчастным кого-то?

Франни опустилась перед ней на корточки и неловко коснулась ее руки.

— Ты знаешь, я всегда беспокоюсь о тебе. Но мне казалось, что брак с судьей Вандервеером — это именно то, чего ты хочешь.

Александра горько рассмеялась и накрыла руку Франни своей.

— Ты живешь в своем мире — книги, мечты. Тебе легко говорить. Ты даже отдаленно не представляешь себе, что происходит, да?

— Я знаю, что ты не вышла бы за него замуж, если бы не хотела.

— Как ты не понимаешь? — Александра стиснула руку сестры. — Я хочу стать кем-то. Так меня воспитали: или девушка удачно выходит замуж, или она никто.

— Ты говоришь совсем как мама и папа. — Франни высвободила руку, задумчиво продолжая: — Но существует ведь и многое другое. Женщину нельзя мерить только лишь положением, которое занимает ее муж.

— Черт возьми, Франни, ты как дитя, ей-богу, а чем же еще нас мерить? Я хотела пойти на юридический. Ты помнишь, что мне сказали? «Это ничего тебе не даст, это пустая трата времени, забудь об этом». Конец дискуссии. Брось! Это мужчины могут выбирать. У женщины же только одна возможность — взять все, что можно, пока не растолстела и не покрылась морщинами, так что никто и не взглянет, и воспользоваться этим в полной мере. Что ж, это я и собираюсь сделать — и никому не советую мне мешать.

Франни чуть подалась назад, в изумлении глядя на сестру.

— Так, значит, ты и правда уговорила судью Вандервеера дать тебе этот рубин.

— Черт возьми, конечно! Чтобы доказать, что я могу. И уже никогда не выпушу его из рук. — Она потрясла сжатым кулаком перед носом Франни. — Сара Рейнкроу и так имеет больше, чем заслуживает. Никто не запрещал ей делать что хочется. Боже мой, она вышла замуж за того, кого любила, несмотря на то, что ее избранник — индеец!

— Так ты хотела поссорить своего мужа с его сестрой?

— Я хотела, чтобы он делал то, что я велю ему делать. Отныне будет только так. Это единственное, что может женщина, и я не намерена от этого отказываться.

— Ты не любишь его! Ты поклялась в любви к нему и солгала!

— Ему это без разницы. Он хотел меня — он меня получил.

— Нет, он тебя любит. По-настоящему любит.

— Оставь, ему сорок лет — какая любовь в таком возрасте! Черствый хлебушек. Важно, что он может меня иметь, а за это надо платить

Шок, охвативший Франни, прошел. Глаза ее пылали праведным гневом. Она встала и тихо произнесла:

— Я все знаю про этого студента, Оррина Ломакса. Я знаю, что ты даже после помолвки бегала к нему на свидания. — Сутуля плечи, она неуверенно повернулась к двери. — Почему ты не вышла замуж за него? — Это прозвучало громче самого неистового крика.

Александра молчала. Ее глаза вновь наполнились слезами.

— У Оррина полно амбиций, но нет ни денег, ни положения. Если бы я вышла за него замуж, мне пришлось бы продать даже лошадей.

Лошадей?! Александра безумно любила верховую езду, два ее арабских скакуна были самых благородных кровей. Она холила, нежила и лелеяла своих несравненных красавцев, но выходить замуж за нелюбимого, чтобы иметь возможность содержать лошадей? Франки в унылом недоумении покачала головой.

— Ты любишь Оррина и выходишь замуж за другого, чтобы сохранить своих лошадей? Это же… это же… — Франни просто не находила слов.

Александра рассердилась:

— Думаешь, твое будущее окажется другим. Полагаешь, ты сможешь делать то, что тебе нравится?

— Во всяком случае, постараюсь.

— Франни, Карл Райдер — это первый урок реальной жизни, и тебе еще предстоит великое множество подобных неприятных открытий.

Франни во все глаза уставилась на нее. Даже простое упоминание о Карле Райдере болезненно отозвалось в ее сердце.

— Что ты имеешь в виду? — слабым, прерывающимся голосом спросила она.

— Ты что, вправду так глупа или притворяешься?! Мама с папой устроили так, чтобы твоего солдатика убрали подальше. Неужели ты всерьез думаешь, что они позволят тебе якшаться с сыном фабричных рабочих? Ты можешь все, что угодно, говорить о социальном равенстве и сколько угодно воротить нос от наших денег, называя нас снобами, ты можешь разливаться соловьем насчет свободы и братства, пока не посинеешь, но на самом деле ты ничего не можешь. Ты даже не представляешь, на что замахиваешься. Когда тебе исполнится столько лет, сколько мне сейчас, они так же принесут на алтарь респектабельности и твою судьбу. Я выбрала для себя наилучший вариант, и ты сделаешь то же самое.

Франни прислонилась к двери и ухватилась, чтобы не упасть, за ее холодную хрустальную ручку.

— Они избавились от Карла?

— Разумеется, избавились. И так будет с каждым, кто не подходит Дьюкам. Они угрожали, что лишат меня наследства, стоило мне лишь заговорить о браке с Оррином. И если я ничего не смогла с ними поделать, то почему, скажи на милость, ты думаешь, что это удастся тебе?

— Но… но почему ты так беспокоишься о том, что они лишат тебя наследства?

— Потому что я не хочу быть никем, дурочка. Я не желаю бороться за сколько-нибудь сносную жизнь в дешевой квартирке вместе со студентом-юристом, чтобы меня считали идиоткой!

По спине Франни пробежал ручеек холодного пота. Она открыла дверь, уже собиралась уходить, но оглянулась и несчастными глазами посмотрела на сестру.

— Я не хочу потерять Карла. И я не собираюсь становиться такой, как вся наша семья. Пропади они пропадом — успех любой ценой и это ваше вечное: «Подумай, как ты будешь выглядеть в глазах других». Просто ты выбрала легкий путь, — прошептала Франни. — Ты сама это знаешь и потому плачешь.

Александра провела рукой по заплаканным глазам — этот горестный полудетский жест на мгновенье приоткрыл ее истинную незащищенность перед жизнью. Но когда она опустила руку, взгляд ее был тверд.

— Главное — не раскрывай моих тайн, Франни. А об остальном я позабочусь сама.

Франни слабо улыбнулась, уходя в дверной проем, как в другую жизнь.

— Ты ведь моя сестра.