Джорджетт Хейер - Роковой сон

— Клянусь именем Господа, я поступлю с этими трусливыми негодяями, как с деревьями, чьи сухие ветви должны быть отрублены острым ножом! На приступ!

Ярость герцога воодушевила его людей. Пришла пора атаковать и брать воротную башню, сжечь ее дотла, а оскорбителей-защитников приволочь в стан нормандцев, чтобы осуществить возмездие. Робкие возражения некоторых герцог тут же решительно отмел. Он поклялся, что сотрет город с лица земли или никогда больше не поведет баронов в бой.

Большинство воинов было согласно с герцогом, только некоторые преклонного возраста, боясь поражения, что-то бормотали о стратегии. Не слушая сомневающихся, Вильгельм вытащил меч, ярко блеснувший на солнце, и прогремел:

— Кто пойдет за мной?

Многоголосый рев был ему ответом, и герцог, скрежеща зубами, растянул рот в улыбке.

Об этой отчаянной схватке на мосту Рауль сохранил смутные воспоминания. Камни, летящие в нападающих, вылазка из башни, тяжелый рукопашный бой лицом к лицу, когда щит прижимается к щиту, а люди с отчаянными криками падают в реку… Из башни летели дротики и камни. Камень ударил Рауля по шлему, и он, полуоглушенный, упал, но продолжал крепко сжимать в руке окровавленный меч. Кто-то перепрыгивал через лежащего, который с трудом, отталкивая своих же товарищей, поднялся наконец на ноги, побитый и поцарапанный, но живой.

Рауль еще не окончательно пришел в себя, когда нападающие, осыпаемые градом камней, подошли наконец к башне. Преодолели мост, неся на руках таран, наскоро сделанный из срубленного дерева. Из-под арки воротной башни раздались глухие удары по огромной двери, закрывающей вход в город. Некоторое время она еще держалась. Люди, раскачивающие таран, обливались потом, дыхание то и дело прерывалось. Снова и снова кто-то из осаждающих падал, сраженный брошенным сверху дротиком, но его место тут же занимал другой, а таран неумолимо продолжал свое движение. Наконец дерево двери треснуло, расщепившись, и нормандцы кинулись внутрь, атакуя меньшую дверь, ведущую на верх башни. Она быстро пала под яростным натиском, и воины через нее пробивали себе путь наверх по винтовой лестнице, переступая через мертвые тела своих товарищей, и наконец оттеснили защитников с верхней площадки в сторожевую.

Все тридцать человек выволокли наружу, чтобы герцог мог осуществить акт возмездия. Он поджег башню, и перепуганные до смерти жители города попрятались в домах, а обитатели замка со стен его увидели языки пламени и черный дым, поднимающийся все выше и выше.

К этому времени обоз герцога вплотную подошел к Алансону, слуги уже ставили шатер и разбивали лагерь. Сам герцог, поразительно спокойный в своем гневе, стоял на мосту и наблюдал за приближением пленников. Позади него, объединившись в праведном гневе, сгрудились предводители. Перепачканные кровью руки герцога крепко сжимали меч. Герцог перевел на него взгляд и, недовольный, быстро передал Раулю. Юноша тщательно обтер лезвие в ожидании того, что далее собирается делать Вильгельм.

Все оставшиеся в живых защитники города стояли перед герцогом. Фицосборн вскричал:

— Поступите с ними так, как они того заслуживают, сир! Неужели те, кто осмелился нанести вам такие оскорбления, останутся в живых?

— Они будут жить, — пообещал Вильгельм. — Если это можно так назвать.

Рауль перестал тщательно оттирать окровавленную сталь меча и замер.

— Они будут жить, как деревья с обрубленными ветвями, — повторил Вильгельм с пугающей угрозой. — Им отрубят руки и ноги, и они будут живым свидетельством моего возмездия, чтобы люди смотрели на них и устрашились на долгие времена, клянусь Господом Богом!

Шепот одобрения пронесся среди баронов. Один пленный завопил от ужаса и, рыдая, упал в грязь к ногам герцога. Рауль коснулся руки Вильгельма:

— Вы не можете так поступить, милорд! — тихо сказал он. — Кто-то другой мог бы, но только не вы! Только не руки и ноги!.. Ваша месть не может быть столь ужасной!

— Вот увидишь, — ответил Вильгельм.

— Прекрасно сказано, милорд! — восхитился Фицосборн. — Люди сразу узнают вас и будут впредь страшиться вашего гнева.

Пальцы Рауля сомкнулись вокруг рукоятки меча. Он взглянул на пленников: одни униженно стояли на коленях у ног герцога, другие взывали к милосердию, третьи молчали, четвертые молили о прощении… Юноша снова обратился к Вильгельму:

— Но ваша справедливость… ваше милосердие… Где они?

— Заткнись, дурак! — прорычал Жильбер в самое ухо брату.

— Даруй нам смерть! О грозный лорд, даруй нам смерть! — умолял один из пленников, протягивая руки к Вильгельму.

Рауль стряхнул руку брата со своего плеча.

— Даруй им по справедливости! — повторил он. — Такая жестокость недостойна вас, сеньор!

— Ах, Боже ты мой, Страж становится голубком при мысли о небольшом кровопускании! — презрительно воскликнул кто-то.

Рауль обернулся.

— Уж тебе-то я пущу кровь с легким сердцем, Ральф де Тоени!

— Молчи, Рауль! — рассердился герцог. — Раз поклялся, значит, сделаю, Господь наш всемогущий! И ни ты, ни кто другой не помешает мне совершить задуманное.

Он подал знак человеку, который стерег пленных. Раздался вопль отчаяния, разноголосая мольба о милосердии. Подтащили деревянную плаху и полное ведро смолы. Визжащего человека бросили на колени, распластав его руки на плахе. Топор свистнул в воздухе и упал с глухим чиркающим звуком. Отчаянный вопль боли разорвал воздух, позади Рауля удовлетворенно вздохнул Жильбер.

Не будучи в силах спокойно наблюдать, как увечат человека, Рауль протолкался сквозь гущу зрителей, стоящих за спиной герцога. На его пути оказался солдат, пытающийся ухватить хоть частицу отвратительного действа через головы своих более удачливых товарищей. Рауль с такой силой отбросил солдата в сторону, что тот скорчился, а сам продолжил прокладывать себе дорогу сквозь толпу к шатру герцога.

Обнаружив, что его рука все еще сжимает меч Вильгельма, побледневший Рауль на миг задержал на нем взгляд и вдруг швырнул его в угол шатра. От второго жуткого вопля, донесшегося снаружи, к горлу юноши подступила тошнота, казалось, его вот-вот вырвет. Он сел, закрыв лицо руками.

Вопли и стоны снова и снова разрывали ему душу. Казалось, внутренним взором он видел каждого несчастного и злорадствующих, наблюдающих за экзекуцией людей.

Прошло немало времени, прежде чем душераздирающие звуки смолкли. Вокруг шатра слышались лишь чьи-то голоса и шаги.

Гале проскользнул внутрь и припал к ногам Рауля.

— Братец, братец! — зашептал он, тронув юношу за рукав.

Тот поднял голову.

— Шут, ты это видел?

— Да. Кровавая штука месть, — ответил тот. — Но разве можно позволить, чтобы сердце разбивали какие-то анжуйские свиньи?

— Ты думаешь, я беспокоюсь о них? — горько проговорил Рауль. — Если мое сердце и разбито, то только из-за позора самого Вильгельма. — Он потянулся к ножнам и вынул клинок. Пальцы нащупали выгравированные руны: «Придут хорошие времена!» О сердце Христа!..

Шут забеспокоился:

— Ну ладно, что все это значит?

Рауль посмотрел на него, горько усмехнувшись.

— Придет ли время, дурак, когда сегодняшнее будет наконец забыто? Думаю, пройдут годы и годы, но, говоря о герцоге Вильгельме, люди, вспоминая эту кровавую месть, будут называть его тираном. Говорю тебе, такое пятно на его щите не смоют никакие последующие справедливые деяния и боевые подвиги.

— Конечно, он неистов в гневе, братец, но ты же видел его и милосердным, — продолжал недоумевать Гале.

— Я видел дьявола во плоти, — горько усмехнулся Рауль.

— Согласен, в нем сидит дьявол, как и в каждом из его рода, но шесть дней из семи Вильгельм держит его в узде.

Рауль поднялся.

— Но именно этот седьмой день останется в памяти людской, — сказал он и вышел, оставив шута ломать голову над этими словами.

Несколько часов юноша не мог подойти к герцогу. Потрясенный увиденным гарнизон прислал свои условия сдачи крепости. Им была обещана свобода и сохранность как жизни, так и рук и ног. Ни капли крови больше не пролилось в Алансоне, а крепость капитулировала без боя. Не было ни грабежей, ни насилий над женщинами. Чувства герцога были запрятаны в глубь души, а люди еще раз отдали должное его справедливому решению.

Уже смеркалось, когда за Раулем пришел посыльный от Вильгельма с приказом явиться к герцогу. Он неохотно направился к шатру и, войдя, увидел, что герцог в одиночестве сидит за столом, освещенный свисающей сверху лампой. Герцог показал в угол, где все еще лежал его меч.

— Возьми его, — приказал он, глядя прямо в лицо вошедшему Раулю.

Не проронив ни слова, Рауль поднял и подал ему меч. Герцог положил его на колени.

— Завтра я отправляюсь назад в Донфрон, — сказал он и замолк, а потом неожиданно спросил: — Ты знаешь молодого Роже де Биго — безликого недоросля?

Рауль прищурился.

— Если это вассал графа Мортена, то да, знаю.

— По своей глупости он проболтался о новом заговоре. Воинственный граф занят организацией моего падения. — Герцог зло улыбнулся. — А мой добрейший дядюшка Аркуэ, оказывается, прекратил осаду Донфрона сразу после моего отъезда.

— Смерть Господня! — изумился Рауль. — Аркуэ?! Что же теперь делать, сеньор?

— За дядюшкой присмотрит стража, приставленная к нему в Аркуэ. А я хочу послать тебя в Мортен, чтобы ко мне привели этого воинственного графа. Он будет отправлен в изгнание, ибо, пока я жив, мир в Нормандии никогда, Божьей милостью, не будет нарушен такими мятежами, как тот, который мы недавно подавили при Валь-Дюн. — Вильгельм умолк и взглянул на юношу. — Поедешь в Мортен или обратно со мной, в Донфрон?

Ответный взгляд Рауля был угрюмым.

— Почему вы спрашиваете, мой повелитель?

— Потому что можешь оставить меня, если я, по-твоему, слишком тверд! — воскликнул герцог. — И подумай как следует: и впредь я не буду менять своих решений, как бы ты ни просил.

— Отныне и навсегда я ваш, — ответил Рауль. — Как и поклялся в ночь бегства из Валони. Я поеду с вами в Донфрон.

Ничего больше не было сказано между ними, и на следующий день они поскакали назад, в Донфрон, оставив в Алансоне свой гарнизон. А устрашенный и отчаявшийся ждать помощи Донфрон сдался на легких условиях. Хотя крепость и находилась в графстве Мен, ее гарнизон был сформирован из нормандцев. Герцог же пошел в Амбрие, построил там сильные укрепления и вернулся домой, в Нормандию. Единственным результатом опрометчивости Анжу можно было считать то, что Вильгельм немного расширил свои границы за счет графства Мен.

А во Франции король Генрих, когда услышал последние новости, болезненно побледнел. Он какое-то время после этого сообщения поигрывал своей бородкой, и стоящие рядом заметили, что из нее машинально были выдернуты три волоска.

Только очень дерзкий и смелый человек мог рискнуть прийти и поколотить меня во дворце моего собственного отца.

Из высказываний Матильды Фландрской

Когда судно закачалось на волнах, один из заложников стал хныкать и, подогнув колени, скорчился сильнее прежнего. Рауль стоял у фальшборта, глядя на море. В бледном лунном свете вода казалась прохладно-серебряной, мерцая под темно-синим небом; иногда на клочья пены падали световые блики, и тогда создавалось впечатление, будто в воду спустилась звезда. С топ-мачты свисали путеводные фонари, указывающие другим судам место положения корабля герцога. Маленькая кормовая каюта была завешена при входе кожаными портьерами, и временами за ними проглядывал желтый свет. Посреди судна, под навесом, поместили заложников. Лампа, прикрепленная к одной из балок, освещала лица трех человек, укрывшихся меховыми шкурами. А в вышине попутный ветер надувал паруса. Под его напором натягивалась грубая материя, канаты поскрипывали и гудели.

Снова заныл самый молодой пленник, спрятав лицо в складках мантии человека, который держал его на руках. Рауль оглянулся с сочувственной улыбкой — мальчик был так молод и несчастен. Под его взглядом человек, держащий ребенка, поднял голову, и его холодные голубые глаза встретились с глазами юноши. Нахмуренный северянин уделил Раулю лишь миг своего внимания, а затем снова склонился к прелестной головке, лежащей у него на коленях.

Некоторое время Рауль постоял в нерешительности, а потом пробрался через спящего в одежде человека и оказался под лампой, освещающей пространство под тентом. Старший пленник, не изменив выражения лица, вопрошающе посмотрел на юношу.