— Езжай с Богом! — напутствовал граф. — Я побуду вместо тебя Стражем, хоть тебе это может и не понравиться.

Рауль покачал головой.

— Да нет, я что-то совсем обессилел, — признался он, — и могу в ближайшее время выйти из строя. Не покидай его, Нель, ведь он не остановится, даже если все вы рухнете на дороге к крепости.

— Не беспокойся, — пообещал виконт и поскакал назад, чтобы присоединиться к герцогу.

Они перешли реку вброд и со всей скоростью бросились к Баон-ле-Ком, а оттуда, через разоренные окрестности, прямо к Аркуэ.

На расстоянии лье от крепости герцог встретил отряд. Предводитель отряда остолбенел от изумления и не мог вымолвить ни слова, увидев своего сеньора, который, как все считали, пребывал еще в Котантене.

— Эй, ты, подойди! — недовольно приказал герцог. — Да не глазей на меня, как будто волка увидел! Что слышно о моем дяде, Аркуэ?

Честный Эрлуин Бондевилль обрел способность говорить и вспомнил о хороших манерах:

— Простите, сир! Я не думал, что так скоро увижу вас.

— Ну, случилось так, — согласился герцог. — Но сейчас, лик святой, ты видишь меня перед собой, причем я жажду услышать новости!

Поняв недвусмысленный намек, Эрлуин разразился подробным рассказом о катастрофе в Таллу. Разведчики обнаружили, что граф имеет здесь всюду настолько мощную поддержку, что было бы глупо нападать на него всего с тремя сотнями воинов. К Аркуэ присоединились многие бароны, а об их деяниях стыдно даже говорить.

— Ваша милость. — Эрлуин открыто посмотрел на герцога. — Я умоляю вас вернуться в Руан, пока вы не соберете войско, достаточное, чтобы выступить против мятежников. Ведь нас всего горстка, и участь ее — быть искромсанной в клочья.

— Ты так думаешь? — возразил герцог. — С твоего разрешения, мой добрый Эрлуин, я поведу твоих людей и постараюсь разбить этих мерзавцев.

— Сир, я не могу позволить вам так рисковать! — в ужасе воскликнул Эрлуин.

— Ты думаешь, что в состоянии остановить меня? Не советую. — Герцог хлопнул его по плечу. — Неужто так испугался! Уверяю тебя, если мятежники хоть раз встретятся со мной лицом к лицу, это навсегда отобьет у них охоту восставать.

— Сир, мы получили сообщение о том, что большой вооруженный отряд мятежников вышел из крепости, но мы вынуждены отступать, нас слишком мало, чтобы дать им отпор.

— Ха, вот это хорошая новость! — воскликнул герцог и, соскочив с усталого Мейлета, распорядился подать коня.

Его взгляд вдруг упал на гнедую кобылу под одним из всадников, и Вильгельм похлопал своей плетью по ноге сидящего на ней человека:

— Слезай, дружище! — приказал он добродушно.

Тот соскочил с лошади, размышляя, что ему, пешему, теперь делать, однако герцога такие мелочи не интересовали. Садясь на кобылу, он дал несколько распоряжений по диспозиции своей маленькой армии. Шесть человек, которые выдержали вместе с ним весь путь от Валони, стали его телохранителями, и отряд быстро двинулся вперед, наткнувшись вскоре на болотистые пустоши, лежащие между высокими холмами Аркуэ и морем.

Над узкой полоской земли вблизи слияния Ольна и Варенна, словно птичье гнездо, торчала крепость. Слева возвышались меловые холмы, защищающие берег, справа, в отдалении, дремучий лес поднимался к вершинам Аркуэ.

Сама крепость стояла на крутом холме и имела дополнительную защиту в виде глубокого рва, выкопанного у его подножия. К ней вела всего одна дорога, да и та кончалась у второго рва, окружающего стены замка.

В тот час, когда у крепости появился отряд герцога, приближенные графа Вильгельма как раз возвращались домой после очередного дневного разбоя. Отряд, ощетинившийся копьями, выглядел устрашающе; Ричард, виконт Аврансен, женатый на сводной сестре Вильгельма, обменялся унылым взглядом с Нелем и зашептал герцогу что-то насчет осторожности.

Вместо ответа герцог взял свое копье у оруженосца.

— Братец Ричард, — сказал он. — Я прекрасно знаю, на что иду. Когда эти люди увидят меня, уверяю, все очень быстро закончится.

Был отдан приказ о наступлении, и отряд бесстрашно бросился вперед по равнине, к подножию крепостного холма.

Люди графа Вильгельма, захваченные врасплох, да к тому же отягощенные добычей, все же сумели перестроиться в боевой порядок. Нель де Сен-Совер мчался с криком «За герцога! За герцога!», подхваченным десятками голосов. И с громким ревом люди Эрлуина обрушились на мятежников.

В крепости был услышан крик Неля, а несколькими минутами позже предводители мятежников и сами увидели герцога во главе отряда. По их рядам пронесся ропот, а когда они заметили блеск золотого обруча на шлеме герцога Вильгельма, то всех охватила паника. Кишка у них оказалась тонка для схватки, раз уж сам герцог, которому полагалось бы пребывать в Котантене, явился, чтобы лично разобраться с Аркуэ. Их уже нельзя было заставить сражаться: все знали, каким воином считается герцог Вильгельм. Поэтому мятежники отступили перед внезапно напавшими и, побросав добычу, помчались вверх по дороге, к замку, стремясь укрыться в безопасном месте.

— Боже свят! Ваша милость! — вытаращил глаза Эрлуин. — Да они бегут, как олени от гончих псов!

— Пойми, мой друг, — сказал герцог. — Исход боя решаю я, а ты, кажется, никак не можешь этого понять.

— Ваша милость, уж теперь-то я действительно все понял, — ответил Эрлуин и, успокоившись, поскакал за своим повелителем.

К герцогу вскоре подошла на подмогу армия, ведомая Вальтером-Жиффаром де Лонгевилем, а мятежники в Аркуэ с тревогой наблюдали за подготовкой к осаде. Сам граф только покусывал губы, но когда его полководцы струсили, он только коротко отрывисто засмеялся и пообещал, что ждать недолго: их освободит французский король.

Король Франции действительно пытался помочь ему, но рассчитывал объединить свои силы с силами графа до прибытия герцога. Генрих перешел границу, ведя с собой отчима графа Вильгельма, Хью Понтье, и захватил приграничную крепость Мулен в Йесме, вверив ее заботам графа Ги-Жоффрея Гасконского. Не встречая сопротивления, король шел к Аркуэ, но услышав о последних событиях, не спускал своего бдительного ока с герцога Вильгельма. Зная это, его вассалы, в свою очередь, выискивали тех, кто поддерживал его и стремился присоединиться к графу Аркуэ.

— Пусть король Генрих ударит первым, — сказал герцог. — Я не могу просто так забыть свои обязательства по отношению к нему.

Король продвигался вперед, а герцог тем временем не подавал никаких признаков своего присутствия. Генрих узнал, что осаду Аркуэ ведет не герцог, а Вальтер-Жиффар, и с удовлетворением потирал руки, предвкушая легкую победу. Завершилось все и в самом деле быстро, но вряд ли так, как хотел того король. Французы попали в засаду под Сен-Обеном, и хотя ему самому удалось спастись, но большая часть войска погибла, включая несчастного графа Понтье, которого убили на глазах короля. Генрих решил, что настало время отступить, и постарался побыстрее ретироваться во Францию, а в это время герцог, хотя и получил сообщение о захвате Мулена, вернулся и продолжил осаду Аркуэ. Король Генрих с досадой обнаружил, что благодаря его яростному желанию отхватить кусок земель, принадлежащих герцогу, он освободил своего вассала от феодальных обязательств, которые герцог Вильгельм так неукоснительно выполнял. Итак, французский король вернулся домой, замышляя сокрушить Нормандию, а граф Аркуэ, зная своего племянника, выставил условия сдачи крепости.

Некоторые его подданные роптали, утверждая, что замок в состоянии выдержать многомесячную осаду. Но граф сказал им с тоскливой безнадежностью:

— Мы позволили герцогу Вильгельму отрезать нас от Франции, а с отступлением этого труса, Генриха, умерли все наши надежды. Вы что, Вильгельма не знаете? — Он стукнул рукой по столу, злясь на самого себя. — Сердце Христово, еще когда он лежал в колыбели, я пошутил с Робертом, его отцом: «Нам следует поберечься, когда он вырастет». И это случилось, Бог мой! Именно так! Следовало придушить его еще в младенчестве, а то, смертью клянусь, он мешает мне на каждом шагу! Со мной покончено! — Он прикрыл плащом лицо и мрачно затих.

— И все же мы можем победить его, — с достоинством произнес один из друзей графа. — Почему вы так легко сдаетесь?

Граф поднял голову и с горечью ответил: — Ты глупец, я-то думал застать Вильгельма врасплох и проиграл. А теперь я разбит, и, чтобы признать это, не надо долгих месяцев голодовки. Мой удар был отражен щитом герцога. А дважды по нему не ударишь. — Его голос дрожал от отчаяния. Овладев собой, граф продолжал: — Следует оговорить с ним условия. Мой племянник не мстителен, — голова Аркуэ склонилась и он прошептал, преисполненный душевной муки: — Господи, как глупо было довериться французскому королю! Если бы не он, мне удалось бы победить.

Граф послал к Вильгельму герольда со смиренным посланием, моля лишь сохранить жизнь ему и его приближенным. Это было политическое решение, которое не нравилось его друзьям. Аркуэ хорошо знал характер племянника: тот мог приложить все силы, чтобы принудить дядю сдаться, но когда уже все было кончено и враг признал себя побежденным, то испепеляющая ненависть улетучилась. Те, кто называл герцога тираном, сильно ошибались: он никогда не мстил побежденному, хотя ему следовало быть начеку; если дьявол, сидящий в нем, вырывался на волю, то ничто не могло остановить Нормандского Волка. Вильгельм сразу принял условия капитуляции. Когда ворота Аркуэ открылись перед ним, герцог въехал в крепость вместе со своими рыцарями и сразу же удалился с дядей для разговора наедине.

Граф Вильгельм, ранее такой гордый, а теперь мрачный и окончательно посрамленный, был один и без оружия. Когда увидел, что они с племянником вдвоем, то решил, что его ждет какая-то унизительная процедура. Он прикусил губу, понимая, что герцог проявил к нему милосердие и преисполнился ненавистью.

— Дядя Вильгельм! — резко сказал герцог. — Вы несете мне одно зло, и теперь пришло время раз и навсегда положить конец вашему коварству.

Граф Аркуэ улыбнулся:

— Ты чем-то недоволен, племянник? Ты — завладевший моей крепостью и троном, который должен был принадлежать мне! Ты… незаконнорожденный!

— Что ж, — без обиняков ответил Вильгельм, — если я и бастард, то вы могли бы, по крайней мере, не тыкать мне этим в лицо. А разве у меня нет причин быть недовольным вами? Вами, который поклялся мне в преданности с самого дня моего рождения?

Граф, не отводя взгляда, процедил сквозь зубы:

— Господи, Вильгельм, да я бы задушил тебя, будь на то Божья воля!

Герцог улыбнулся.

— Вот, наконец, я слышу честные слова. Знаю: все это время вы были моим врагом. Что у вас за дела со старым графом Мортеном, которого я изгнал? Есть ли у вас связь с Анжуйцем?

— Да они оба набиты соломой, как и Генрих французский, — холодно сказал граф. — Действуй я в одиночку, все вышло бы гораздо лучше.

— Да уж куда лучше! — Герцог оценивающе взглянул на графа, причем этот взгляд нельзя было назвать недружественным или злым. — Вы набросали много камней на моем пути, дядюшка, поэтому пришла пора положить конец нашим отношениям.

В графе вдруг взыграло высокомерие:

— Ни Ги Бургундский, ни Мартель, ни даже Франция не опасны для вас так, как я, Вильгельм. Понимаете?

— Конечно, ведь в нас течет одна кровь, потому мы и сильны, мы, ведущие свой род от герцога Роллона, — согласился Вильгельм. — Но вам меня никогда не победить.

Граф отошел к окну и взглянул на серые поля. Чайка, пролетая, мелькнула у окна, издав крик, скорбно отозвавшийся в тишине. Тучи закрыли солнце, деревья вдалеке гнулись под сильным ветром. Граф смотрел на все это, но ничего не видел.

— Клянусь светлым причастием, не знаю, как ты все еще жив до сих пор! — сказал он тихо то ли Вильгельму, то ли самому себе. — Ты должен был погибнуть уже давно, ведь врагов у тебя вполне достаточно.

Граф оглянулся и увидел, что герцог на сей раз улыбается иронически. Эта улыбка взбодрила побежденного, он погасил приступ готового вырваться наружу гнева и честно признался:

— Говорили о каком-то пророчестве, сопутствующем твоему рождению, и о странном видении твоей матери. Я никогда не придавал этому серьезного значения, но сейчас… ведь я не допускал и мысли о том, что окажусь вот так, перед тобой. — Он показал рукой, как именно, и позволил ей безвольно упасть. — Теперь я понял: ты, Вильгельм, родился под счастливой звездой.

— И прошел хорошую школу, — ответил герцог. — Многие покушались на мое состояние, и вы не последний, но никто не отнимет у меня того, чем я владею.

Оба замолчали. С бесстрастным интересом граф посмотрел на племянника, как бы оценивая его со стороны: