Пламя уже яростно ревело, когда юноша направил коня по склону лощины, и в этом адском свете он увидел горящий дом и размахивающих факелами людей в кожаных туниках. Верещавшая напуганная свинья выскочила из пламени и помчалась в сад. Один из солдат с охотничьим кличем бросился за ней и вонзил в спину свою пику. Крестьянин в рубахе, разодранной от шеи до пояса, наверняка хозяин лачуги, был привязан за руки к молодому деревцу. Его спина кровоточила, голова бессильно свесилась, а на посеревших губах выступила кровавая пена. Двое вооруженных мужчин стегали беднягу кожаными поводьями, а еще один стоял рядом, держа за руки вырывающуюся женщину. Она казалась безумной в сорванном с плеч платье, окутанная спутанными прядями волос, выбившимися из-под тесного чепца. Именно в тот момент, когда Рауль на коне ворвался прямо в гущу происходящего, она истошно закричала, умоляя именем Господа не убивать мужа и обещая привести сюда свою дочь, раз уж так приказал благородный сеньор.

Ей позволили уйти, а человек, сидящий верхом на огромном чалом скакуне и хладнокровно наблюдавший за происходящим, отдал слугам команду не добивать мужчину, по крайней мере до тех пор, пока женщина не приведет дочь.

Рауль сильно натянул повод Версерея, так, что конь встал на дыбы, и всадник повернулся в седле, чтобы взглянуть в лицо этого человека.

— Что за зверство ты учинил тут? — задыхаясь, крикнул юноша. — Жильбер, пес, что это ты творишь?!

Жильбер чрезвычайно удивился, увидев тут брата. Он направил своего коня прямо к Версерею и усмехнулся:

— О-ля-ля! Откуда это ты сюда явился?

Рауль побледнел от гнева. Он потеснил брата и тихо сказал:

— Что ты наделал, дьявол? Почему? Позови сейчас же своих псов! Позови, тебе говорю!

Жильбер расхохотался.

— А твое какое дело? — презрительно спросил он. — Лик святой, ну и настроеньице у тебя! Ты хоть знаешь, где находишься, дурачина? Ведь это не наш крестьянин. — И он кивнул на связанного раба, будто этого было достаточно, чтобы объяснить все, что здесь происходит.

— Отпусти его! — приказал Рауль. — Отпусти его, Жильбер, или, клянусь Господом и Богоматерью, ты пожалеешь!

— Отпусти его! — передразнил Жильбер. — Да он может идти на все четыре стороны, как только эта старая ведьма приведет сюда дочь, не раньше. Ты что, Рауль, ополоумел?

Юноша понял, что тратить слова бесполезно. Он молча поехал к пленнику, вытаскивая из-за пояса нож, чтобы перерезать стягивающие того веревки.

Как только до Жильбера дошло, что младший брат не шутит, он прекратил смеяться и сердито заорал:

— Назад, дурак! Руки прочь от моей добычи! Эй, вы, там! Стащите-ка его с коня!

Один из слуг бросился выполнять приказ. Рауль вынул левую ногу из стремени, изо всех сил пнул прямо в лицо нападавшего и сбил его с ног. Никто больше не сделал ни одного движения, чтобы приблизиться к нему, потому что, хотя громилы и состояли на службе лично у Жильбера, они усвоили, что должны слушаться и других сыновей Юбера д'Аркура.

Видя, что никого рядом нет, Рауль наклонился и перерезал веревку, которой несчастного привязали к дереву. Человек этот был или мертв, или в глубоком обмороке: глаза закрыты, лицо в кровоподтеках, посерело. Когда Рауль разрезал веревки, он, как сноп, свалился на землю, да так и остался лежать.

Жильбер уже было пришпорил коня, но увидев удар, отбросивший его слугу назад, хлопнул брата по плечу и, вместо того чтобы, как всегда при ссорах, бушевать и богохульствовать, почти ласково произнес:

— Клянусь крестом, прекрасно сделано, петушок! Ей-богу, даже не знал, что ты на такое способен. Но пойми, грязный крепостной прятал от меня свою дочь всю эту неделю, и я был просто вынужден избить его, пока не узнал, где скрывается красотка.

— Убери от меня свои грязные лапы! — рявкнул Рауль. — Если бы в Нормандии жизнью правили законы справедливости, тебя бы, пес, следовало повесить! — Он скользнул со спины Версерея и склонился над крестьянином. — Кажется, ты убил его!

— Подумаешь, одним вшивым мошенником меньше! — пожал плечами Жильбер. — Попридержи язык, братец-святоша, а то проучу тебя малость, да так, чтоб впредь неповадно было.

Он снова помрачнел, но вдруг увидел идущую к ним женщину с дочерью и тотчас позабыл о дерзости брата.

— Так! Значит, она была неподалеку! — Жильбер соскочил с коня и ждал с вспыхнувшим лицом и горящими вожделением глазами, пока они не приблизятся. Женщина буквально тащила за руку дочь, а та упиралась и прерывающимся голосом звала на помощь отца. Она была очень молода и в испуге прятала свое хорошенькое личико, боясь встретиться взглядом с жадными, похотливыми глазами сеньора. Вдруг бедняжка увидела неподвижное тело и завопила от ужаса. Жильбер схватил дрожащую девушку и прижал к себе, пожирая глазами ее грудь и поглаживая одной рукой ее шею. Она рванулась, но освободиться ей не удалось. Тяжелая рука, скользнув к вороту платья, внезапно рванула его.

— Ну, моя стыдливая пташечка, наконец-то ты пришла, а? — похотливо пробормотал Жильбер. — Я хочу тебя, малышка.

Почувствовав за спиной движение, он резко отдернул голову, но парировать внезапный сильный удар Рауля, от которого он потерял равновесие, было уже поздно. Жильбер с девушкой рухнули оземь. Но она мгновенно вскочила и бросилась к лежащему отцу, а Жильбер остался лежать, оперевшись на локоть. Его свирепый взгляд так и жег лицо брата.

И тут меч Рауля был выхвачен из ножен и изготовлен к бою.

— Лежи смирно! — бросил он коротко. — Я хочу кое-что сказать, прежде чем позволю тебе подняться.

— Ты, мерзавец! — прошипел Жильбер. — Наглый щенок! Благодари Бога, если я не сверну тебе шею!

— Может, и так, — парировал Рауль, — но сейчас не советовал бы тебе и пальцем шевельнуть. Прикажи этим подонкам, которых ты считаешь своими телохранителями, чтобы они вели себя смирно, пока я не скажу, чего хочу.

Потом добавил безразлично, так как Жильбер продолжал сыпать проклятиями.

— Делай, как я советую, а то, крестом клянусь, заколю тебя, как свинью, и никаких хлопот!

— Заколешь меня? Почему? Ну, ясно, Пресвятая Дева, щенок поистине околдован, — изумился Жильбер. — Помоги мне встать, дурачина! Клянусь Господом, сдеру с тебя за это шкуру!

— Сначала поклянись, что позволишь девчонке уйти, а потом пусть будет так, как решат старшие.

— Чтобы девчонка ушла? Ну, ты меня разозлил, господин святоша! — разъярился Жильбер. — Что у тебя с ней за делишки?

— Да никаких. Что, разве не зазорно якшаться с рабами? Слушай, не шучу — убью, если не поклянешься. Считаю до двадцати — и точка!

На счете «восемнадцать» Жильбер перестал изрыгать проклятия и неохотно проворчал слова клятвы. Рауль отвел меч.

— Поскачем домой вместе. — Он настороженно поглядывал на лежащую на рукоятке меча руку брата. — Давай садись на коня, тебе здесь больше нечего делать.

Какое-то мгновение Жильбер колебался, сжимая рукоять, но Рауль разрешил его сомнения, повернувшись к нему незащищенной спиной. Слепая ярость старшего уже поугасла, и он понимал, что не поднимет меч на брата. Однако поведение Рауля изумило его, и, сбитый с толку, он, вскочив на коня, пытался своим медлительным умом понять, в чем тут может быть дело. Жильбер заметил скрытые усмешки на лицах телохранителей и, вспыхнув от гнева, отрывисто бросил:

— По коням!

Не ожидая, как поступит Рауль, он вонзил шпоры в бока своего жеребца и пустил его галопом между деревьями.

Раб уже пришел в себя и постанывал, лежа у ног юноши. Женщина, упавшая около мужа на колени, с тревогой посматривала на молодого рыцаря. Она внезапно засомневалась в том, что этот благородный господин вступился за них из каких-то альтруистических побуждений.

Рауль вытащил из-за пояса кошелек, бросил его как бы ненароком около крестьянина и неловко пояснил:

— Здесь есть кое-что, это деньги за дом. Не бойтесь, он не вернется.

Взяв под уздцы Версерея, рыцарь вскочил в седло и, едва кивнув женщине, поскакал вслед за кавалькадой Жильбера.

Уже спустились серые тусклые сумерки и первые звезды замерцали над головой, когда юноша увидел донжон[2] Аркура. Подъемный мост был опущен, привратник ждал запоздавшего всадника. Рауль проскакал во двор замка и, бросив поводья Версерея одному из грумов, быстро взбежал по внешней лестнице к двери, ведущей в обширную залу.

Как он и ожидал, сердитый Жильбер был уже здесь и рассказывал отцу о случившемся. Сидящий рядом на скамье Юдас покатывался от хохота. Рауль громко хлопнул дверью и, расстегнув плащ, швырнул его в угол. Отец холодно посмотрел на него, скорее недоумевая, нежели разгневанно.

— Да-а, хорошенькое дельце! Что скажешь на это, мальчик?

— А вот что! — Рауль вступил в круг света, отбрасываемый стоящими на столе свечами. — Я слишком долго сидел сложа руки и закрывал глаза на то, чему не мог помочь.

Он посмотрел на сидящего за столом, кипящего от злости Жильбера и подхихикивающего Юдаса.

— Год за годом творятся зверства, свидетелем которых я стал сегодня. Такие люди, как Жильбер и ты, Юдас, грабят Нормандию ради своих мелких страстишек, нимало не беспокоясь о благородстве герцогства.

Юноша коротко рассмеялся, заметив, что Юдас уставился на него разинув рот, а затем вновь обратился к изумленному отцу:

— Вы дали мне меч, отец, и я поклялся, что он будет служить благому делу. Богом клянусь, я сдержу эту клятву и буду держать его в руках на благо Нормандии и справедливости! Глядите!

Он выхватил из ножен меч и, подняв его на ладонях, протянул Юберу, чтобы показать выгравированные руны. От резкого порыва пламя свечей заколебалось и по стали пробежали блики.

Тот склонился, чтобы прочесть надпись, но, увидев странные буквы, покачал головой.

— Что это означает? — спросил он. — Я не понимаю.

— Уж мой братец-святоша наверняка знает, — насмешливо воскликнул Жильбер.

— Да, знаю. Это звучит так: «Придут лучшие времена».

— Не вижу в словах никакого смысла, — разочарованно проговорил Юдас.

Рауль взглянул на него.

— А я вижу! — И он резко отправил меч обратно в ножны. — Придут лучшие времена, когда тот, кто ведет себя как разбойник, не сможет оставаться безнаказанным.

Юбер изумленно посмотрел на Жильбера.

— О Боже мой, мальчик, да ты с ума сошел! О чем это ты, сынок? Брось, не впадай в горячку из-за какого-то виллана[3]! Жильбер не прав, но ведь ты первый поднял на него меч, а это плохой поступок и у него есть все основания быть недовольным.

— Что до меня, — прорычал Жильбер, — то я прекрасно могу сам о себе позаботиться и поверь, отец, не держу злобы на глупого юнца. Раньше мне казалось, что у него в жилах течет вода, а не кровь, и теперь я просто счастлив убедиться в обратном. Но на будущее советую ему держаться подальше от моих дел.

— На будущее, — парировал Рауль, — держись подальше от этой девушки, Жильбер, и запомни мое предупреждение как следует.

— Вот как ты заговорил? — Жильбер рассвирепел: — Думаешь, урод, я тебя испугался?

— Нет, — ответил Рауль, и улыбка, будто выглянувшее после бури солнце, осветила его лицо, — но я на рассвете отправляюсь в Бомон-ле-Роже, и, может быть, ты поостережешься не меня, а милорда.

Жильбер вскочил со скамьи и схватился за нож.

— Ты, болтливый трус! — вскричал он. — Хочешь поставить меня вне закона, да?

Юбер толкнул его обратно на скамью.

— Хватит об этом! Рауль не будет болтать, но если весть о твоих набегах дойдет до Роже де Бомона, расправа будет короткой. Надо кончать эти безобразия. А что касается малыша, то он еще весь так и полыхает, но после хорошего ужина, конечно, успокоится.

— Но что это за разговоры о справедливости и о том, чтобы уехать из Аркура? — требовательно спросил Юдас. — Что малыш задумал?

— Да ничего, — ответил Юбер. — Ему вовсе не следует оставлять родной дом. После ужина они пожмут друг другу руки и забудут о случившемся.

— Охотно, — честно согласился Рауль. — Но прежде чем ты уйдешь, отец, я хотел бы сказать, что все равно отправляюсь завтра в Бомон-ле-Роже.

— Зачем? Чем ты собираешься там заниматься?

Некоторое время Рауль молчал, просто стоял, глядя на мерцающие свечи. Потом посмотрел в глаза отцу и серьезно, немного запинаясь, заговорил:

— Отец, вы и мои братья всегда смеялись надо мной, считая мечтателем. Может, это и правда и я ни на что не гожусь, но не так уж плохи мои мечты. В течение долгих лет я грезил о правосудии и справедливости в нашей Нормандии, о том, чтобы негодяи не могли больше по своему произволу жечь, убивать и грабить. Я мечтал, что однажды появится человек, у которого возникнет желание навести порядок в герцогстве. Я был бы счастлив сражаться за его дело. — Он замолчал и робко взглянул на братьев. — Сначала я надеялся, что этим человеком будет наш лорд Бомон — ведь он справедлив и честен; потом решил, что это Рауль де Гас — правитель Нормандии. Но теперь я понял, что лишь у одного человека достаточно сил, чтобы укротить баронов. И я поступлю к нему на службу.