Стало известно, что Генрих и Анжуйский Молот еще раз соединили руки в альянсе против Нормандца. Снова собиралось огромное войско, опять строились планы по разграблению герцогства, и опять, как несколько лет назад, Вильгельм созвал своих рыцарей и готовился защищать свою страну.

Ожидали, что французские и анжуйские войска перейдут границу в разгар весны пятьдесят восьмого года, это было время, наиболее подходящее для битвы. Но король Генрих, зная о приготовлениях своего вассала, применил собственную хитрость и несколько месяцев пережидал.

— Он ждет, когда я распущу войска, — понял Вильгельм после трех месяцев ожидания. — Да будет так!

Посеяв смятение среди советников, он и в самом деле кое-где распустил свои отряды, оставив около себя лишь малые силы.

Люди, которые раньше ворчали, что содержать огромную армию бездельников дорого, теперь только качали головами над этим опрометчивым поступком.

— Когда король Генрих войдет в Нормандию, на что мы можем надеяться, если половина нашего войска распущена? — волновался де Гурне…

Вильгельм разложил свои чертежи на столе; оказалось, это довольно примитивно выполненные карты его герцогства.

— Чем это может нам помочь? — продолжал бурчать граф.

— Дружище Хью! Известно, что король со всем войском хочет пройти через Йесм и ударить севернее Байе, вот здесь. — Герцог ткнул пальцем в карту.

— Да уж, известно, — фыркнул де Гурне. — Он больше никогда не рискнет разделить свои войска, идя против нас. Если тот француз, которого мы захватили, не врет, то Генрих собирается свернуть к востоку от Байе, чтобы разорить Оже. И что тогда?

Герцог заставил его взглянуть на карту.

— Я могу ударить по нему здесь, вот здесь и даже вон там.

— Опять будем играть в те же игры? — поинтересовался граф Роберт Ю. — Он снова должен идти вперед, не встречая отпора? Ведь хлеба на корню, он нанесет огромный ущерб.

Мортен зевнул во весь рот.

— Брось, мы разобьем его раньше этого! Ты где укроешься, Вильгельм?

— Здесь, в моем родном городе.

Все склонились над картой и увидели, что палец герцога остановился на Фале, городе, где он родился.

Де Гурне в задумчивости почесал нос.

— Хорошо… Но он обойдет вас с запада, если захватит Байе.

— Я окажусь между ним и Оже.

— Если он собирается дойти до Оже, то должен перейти Орн и Див, — рассуждал де Гурне. — Так, Орн… здесь не устроишь засаду. Теперь посмотрим Див… — Он замолчал и бросил проницательный взгляд на Вильгельма. — Ха, так вы, сеньор, рассчитываете взять его у Варавилльского брода?

— А где еще он может перейти реку? Ни у Бове, ни у Кабура. Только у Варавилля, где течение быстрее, чем он думает, можно надеяться захватить короля Генриха и этого анжуйского пса, Мартеля.

— Нормандцы и французы уже сходились в схватке при Варавилле, — вступил в разговор Вальтер Жиффар. — Но зачем ждать, сеньор, пока король зайдет так далеко? Есть и другие места, где мы можем окружить его и дать бой.

— Возможно, — согласился герцог, — но это будет не наверняка. Если же он отправится на Варавилль, как я предполагаю, то целиком окажется в моей власти.

Вильгельм встал из-за стола и хлопнул лорда Лонгевиля по плечу.

— Держись меня, Вальтер, — улыбнулся он. — Я еще никогда не приводил тебя к поражению.

— Упаси Господи, ваша милость, да у меня и в мыслях такого не было! — возмутился тот.

Он откашлялся и переглянулся с де Гурне.

— А какую роль во всем этом сыграют ваши лучники?

Вильгельм расхохотался.

— Верь, беспокойная твоя душа, они обеспечат нам победу.

Советники разошлись, все еще сомневаясь и покачивая головой, ибо считали эту выдумку пустым капризом.

В августе, когда урожай уже был собран, король Генрих во второй раз после четырех лет покоя пересек нормандскую границу и, направляясь к Байе, опустошил Йесм. Рядом с ним, снедаемый честолюбием, которое не могли умерить никакие поражения, скакал граф Анжуйский, пузатый человек с желчным цветом лица. С ним было двое сыновей: Жоффрей, его тезка, по прозванию Бородач, и Фульк Угрюмец, раздражительный, неуступчивый, затевающий повсюду ссоры как с друзьями, так и с врагами. Король Генрих был озабочен поддержанием мира между этим воинственным трио и собственными баронами. Франция могла воссоединиться с Анжу в общей борьбе, но ни один француз не пылал любовью к графу. Ссоры между союзниками возникли очень скоро, и не один раз соперничающие всадники хватались за мечи, а взаимная неприязнь между предводителями только усиливалась.

Анжуец ратовал за то, чтобы стереть с лица земли каждый донжон, который встречался на пути. Но король Генрих, посмотрев на недавно вычищенные рвы и капитально отремонтированные стены, не хотел тратить времени на бесплодные осады. Если бы ему удалось захватить Байе и Кан, опустошив богатые земли Оже, он мог бы диктовать Вильгельму свои условия. Так он и объяснил все Мартелю, но граф, который с возрастом становился все упрямее, слишком легко отвлекался от поставленной генеральной цели при виде любой вражеской крепости. Чего стоило уговорить его не сворачивать с пути и не отбивать у Монтгомери крепость Ла-Роше-Мабиль, которая уже три года не давала покоя его гордыне!

Королю удалось отвлечь строптивца от этого намерения, направив раздражение в иное русло. У Анжуйца когда-то случилась свара с неким Вальтером де Ласи, а поскольку крепость этого рыцаря тоже была почти по дороге, Мартель счел бессмысленным оставлять неразрушенной и ее. Он предложил план, согласно которому войско следовало разделить пополам, во главе одной половины поставить самого Мартеля и отправить его осаждать все крепости, принадлежащие людям, с которыми у Анжуйца были личные счеты, а вторую половину под началом короля послать на Байе.

Было маловероятно, чтобы король, помня разгром под Мортемаром, согласится с подобным планом. Мартеля буквально за уши оттащили от этой идеи и поманили на запад, обещая повсеместные, в качестве вознаграждения, грабежи.

В этом походе французы придерживались своих обычных привычек, разоряя все на своем пути. Неукрепленные города, селения, домишки вилланов разрушались и сжигались, а любой человек, ищущий спасения в каком-нибудь укрытии, умерщвлялся таким образом, чтобы позабавить солдатню. Женщин хватали и отдавали на забаву всадникам. Никакие религиозные чувства не удерживали короля от захвата аббатств и монастырей, но монахи, предупрежденные бдительным герцогом, заранее попрятали имущество в безопасные места. Мартель, возмущенный столь недостойным поведением служителей Божьих, разгневался и лично захватил одного аббата, угрожая под пыткой вырвать у Божьего человека сведения о том, где спрятаны богатства монастыря. Он зашел слишком далеко, ему не могли помешать даже шокированные французы. Потребовалась вся сила убеждения короля Генриха, чтобы Мартель понял: подобные действия могут закончиться его отлучением от церкви.

Французские захватчики двигались на север, к Бессену, люди короля жгли и грабили, а распущенность Мартеля становилась все более невыносимой. Поэтому Генрих, где бы ни останавливался, заставлял стражу бодрствовать всю ночь. Он не намерен был сгореть в собственной постели, как когда-то те несчастные в Мортемаре.

Услышав донесения разведчиков о мерах предосторожности, принимаемых врагом, герцог Вильгельм расхохотался, ехидно заметив:

— Неужели Генрих думает, что у меня только одна извилина в голове? Иди, иди, трусливый король, я все равно тебя проучу!

Французские войска подошли к Байе, перегруженные добычей. Король быстро убедился: город настолько хорошо укреплен, что было бы наивно думать о его падении при штурме. Защитниками командовал Одо, воинственный сводный брат Вильгельма, которому святой сан не помешал лично отдавать приказы: в руке булава вместо креста, ряса подогнута, чтобы не мешала садиться на коня. Под предводительством своего неистового молодого епископа жители Байе осыпали нападающих градом дротиков, метательных копий, булыжников, поливали кипящей смолой, а когда французы в беспорядке отступили, некоторые храбрецы сделали внезапную вылазку, благополучно вернулись в город, оставив на месте столкновения множество убитых.

Король Генрих вынужден был отказаться от намерения осадить Байе и отправился к Кану, опустошая по пути целые селения. Епископ Одо отложил булаву и взялся за перо, чтобы отписать брату о триумфе Байе.

В Фале, читая пышные латинские послания Одо, Вильгельм усмехнулся:

— Бог мой, неужели Генрих не мог придумать чего-нибудь получше? Крест святой, да я знаю не менее дюжины способов захватить Байе!

День и ночь в Фале прибывали разведчики с сообщениями о передвижении короля: днем и ночью порывистый Тессон Сангели и веселый Хью де Монфор выводили в поле небольшие отряды, чтобы пощипать и попотрошить фланги врага. Вильгельм следил за каждым шагом короля, как парящий в высоте ястреб перед стремительным падением вниз, на добычу.

Нельзя сказать, чтобы король недооценивал мощи своего вассала, но его успокоили донесения о том, что герцог распустил большую часть своей армии, а следовательно, будучи мудрым воином, не станет нападать столь малыми силами на французское войско. Он скорее опасался внезапных ночных атак или засад по дороге, но об открытом столкновении просто не допускал и мысли. Когда французы встали у Кана, стража была удвоена, а пьянство стало караться смертью. От Вильгельма по-прежнему не было ни слуху ни духу, поэтому Генрих стал прислушиваться к тем, кто говорил, что Нормандец не отважится напасть. Король шел на восток, и было видно, что он пребывает в наилучшем настроении за последние несколько месяцев.

Но пока французы все ближе и ближе подходили к Варавилльскому броду, тот, который должен был бы его бояться, собрал свои разрозненные отряды и призвал всех свободных землевладельцев и вилланов округи к оружию.

Королевские разведчики подкрадывались как можно ближе к Фале, но так ничего и не разузнали. Они доносили, что герцог все еще в городе и не собирается оттуда уходить. Приободренный этой вестью, король повел войска на штурм. Он надеялся, что, перейдя Див, почувствует себя в безопасности, и только вступив на узкую дамбу, ведущую через болота, почему-то стал опасаться неудачи. Генрих продолжал бдительно следить за действиями герцога, ожидая услышать о вылазке из Фале. За день до подхода к Варавиллю он получил точные известия о том, что Вильгельм в городе, так и не двинулся с места. Король загоготал и в непритворно прекрасном настроении обратился к Мартелю:

— Наконец-то Волка подвела его хитрость. Я надеялся услышать, что он идет устраивать мне засаду у Варавилля и, клянусь вам, если бы только услышал о его вылазке из Фале, то повернул бы на юг, к Аржану, а не рисковал бы стычкой у этой предательской переправы. — Он потер свои сухие руки. — Эй, Вильгельм, ты что, спишь? — В голосе слышалось явное ликование.

Мартель громогласно потребовал принести вина. И пока они с Генрихом пили за успех и отпускали шуточки по поводу спокойно почивавшего Нормандца, в Фале не осталось ни одного рыцаря или вооруженного всадника. Герцог двинулся с места именно тогда, когда все страхи у короля Генриха исчезли, и пошел на север с такой скоростью, с какой перегруженные добычей французы соревноваться уже не могли.

Войско, которое он вел, выглядело достаточно странно. Впереди ехали рыцари в крытых повозках, блестя под горячим солнцем полированными кольчугами; на кончиках их копий развевались хоругви. За ними тянулась разношерстная толпа крестьян и копейщиков, людей со щитами и пиками, одетых в нагрудники, и с луками в руках, одетых в кожаные туники: кое-кто в качестве оружия нес косы и топоры, взгромоздившись на коней.

— Лик святой! — взорвался Хью де Гурне. — Что за сброд мы ведем?

Французы подошли к Варавиллю во время отлива. К броду вела через болота узкая дамба, а за рекой, на восточном берегу, захватчиков манили новые земли. Перед ними лежали уже не болотистые равнины — пологие холмы поднимались прямо от самой реки.

Повозка, на которой ехали король с Мартелем, медленно преодолела реку и начала подниматься по противоположному крутому берегу. На дамбе приготовился последовать за ними подвижной арьергард; конные, пешие, вьючные лошади и груженые повозки. Вода начала прибывать, когда последняя повозка миновала брод.

Король Генрих, наблюдая за переправой с холма за рекой, начал опасаться, что прилив помешает передвижению людей, и распорядился ее ускорить. Вдруг Мартель бесцеремонно схватил его за руку и дрожащим пальцем показал за реку. Он пытался что-то сказать, но слова застревали у него в горле. Король мгновенно посмотрел туда, куда он ему показывал, и увидел на западе тучу вооруженных людей, галопом скачущих по дамбе. Он выкрикнул слова приказа, но как только они слетели у него с языка, Рено де Клермон, королевский фаворит, воскликнул: