Этот вопрос явно не понравился Эдгару, и он с неохотой ответил:

— Не знаю, точнее, не уверен. Ходили странные слухи, что король собирался назвать своим наследником герцога Вильгельма. Здесь этой истории верят, но когда Эдвард послал в Венгрию за Этелингом, я подумал, что вот он, конец всем сомнениям, ведь Этелинг — родной сын Эдмунда Отважного, а потому и единственный законный наследник для Англии.

— Это так, но он уже умер, да и для саксонцев он не был тем правителем, который им нужен. Знаешь, Этелинг для нас был таким же чужаком, как и сам король Святой! Конечно, благодаря своему происхождению, он имел достаточно сторонников. Слава Богу, Этелинга уже нет в живых, а его сын, Этелинг Эдгар, слишком мал, чтобы принимать его в расчет. Мне кажется, положение Гарольда весьма устойчиво. Хотя тебе, находясь здесь, этого не понять, Эдгар, но он всесилен. Конечно, нормандского герцога ему нужно опасаться, но за нашим эрлом стоит вся Англия. Гарольд много лет трудился, чтобы обеспечить себе такое прочное положение. Если бы только ему удалось еще избавиться и от Тостига! Два других его брата, Гирт и Леофайн, вполне лояльны и владеют всей южной частью страны. — Эльфрик помолчал, потом спросил с удивлением Эдгара: — Слушай, а почему это у тебя такой странный вид? Разве ты не подданный Гарольда?

Эдгар вскочил:

— Что ты говоришь? Разве об этом нужно спрашивать?

Эльфрик долил вина в кубок.

— Умоляю, прости. Ты просто настолько изменился, что я многому удивляюсь.

Эдгар посмотрел на друга в изумлении:

— Да так… — Эльфрик отпил вина и повертел кубок в руках. — Если говорить прямо, ты слишком стал похож на нормандца.

Эдгар будто окаменел.

— Я? На нормандца?

— Думаю, так и должно было случиться, ведь ты прожил здесь так долго, — проговорил Эльфрик тоном извинения.

Эдгар умоляюще протянул к нему руки:

— Лик святой, ты только погляди на мою бороду, над которой все здесь смеются! Как ты можешь говорить, что я похож на нормандца?

Эльфрик некоторое время разглядывал друга из-под насупленных бровей.

— Дело не в твоем внешнем виде или саксонском одеянии, — медленно, как бы размышляя вслух, заговорил он. — Но когда ты говоришь, используя нормандские клятвы, приветствуешь своих здешних друзей, хлопаешь в ладони, подзывая разодетых в королевские цвета пажей, считаешь, что золотые кубки и приправленное специями мясо не заслуживают внимания, я вижу в тебе нормандца.

Эдгар обошел стол, положил свои ладони на руки Эльфрика и крепко сжал их:

— Ты ошибаешься. Я — саксонец телом и душой. Этим все сказано.

— Ну, вот, опять, что я говорил? — чуть улыбнулся Эльфрик, но поскольку Эдгар совсем уже рассвирепел, то добавил: — Ты так ко всему здесь привык, что даже не замечаешь, когда начинаешь говорить по-нормандски.

Покраснев, тот смущенно ответил:

— Если с моего языка что-то и слетает порой, то это вовсе ничего не значит. Я просто сказал — всегда.

Эльфрик расхохотался.

— Так отпусти меня! Неужели надо крушить мои кости, потому что ты все еще считаешь себя саксонцем?

Эдгар отпустил друга, но слова Эльфрика, казалось, причиняли ему боль.

— Вот когда увидишь Влнота Годвинсона, то перестанешь думать, что я стал нормандцем, — обиженно сказал он.

— Там, в зале, я заметил Хакона, а где же Влнот?

— Не здесь. Герцог дал ему дом в Румаре, и он живет там с нормандской свитой и своей любовницей. Думаю, это liesl ode. — Он спохватился, поймав себя на нормандском слове, и тотчас поправился: — Я хотел сказать, что такое положение для него — на всю жизнь.

— На всю жизнь, говоришь? Неплохо. Гарольду в Англии ничего больше не надо от его собственных братьев. Пусть Нормандец держит Влнота на здоровье, он не принимает его в расчет.

Эльфрик встал и потянулся.

— Не нравятся, знаешь ли, мне эти нормандцы. Чернявая какая-то порода, да еще любят все выставлять напоказ. Кто был тот громкоголосый человек, который ушел с герцогом, а потом вернулся такой важный, будто он здесь самый главный? Он еще ткнул тебя под ребро, отпустив шуточку, которую я не понял?

— Это был сенешаль, Фицосборн, — ответил Эдгар. — Разве я вас не познакомил?

— Нет, да мне как-то не очень хочется жать ему руку, — зевнул Эльфрик. — Уж слишком он похож на некоторых нормандских фаворитов нашего короля Святоши. Разодет в красное, просто в глазах рябит, драгоценностей понавешено — ослепнуть можно, а уж самодоволен — ну, вылитый павлин.

Эдгар было собрался возразить, но только крепко сжал губы. Не заметив многозначительного молчания друга, Эльфрик продолжал:

— Ненавижу, когда мужчина, как куртизанка, рядится в шелка.

— Твои суждения слишком суровы, у Фицосборна благородное сердце. — Эдгар заметил, что Эльфрик недоверчиво усмехается, и добавил: — Он мой друг.

— Тогда прошу прощения. Вижу, что здесь, в Руане, ты завел много друзей.

— И ни один из них тебе не нравится.

Эльфрик внимательно посмотрел на Эдгара и наткнулся на холодный ответный взгляд.

— Слушай, не хотел тебя обидеть. Может быть, ты привык к этим странным типам и не замечаешь тех недостатков, которые вижу я.

— Мне известны их недостатки. Когда я впервые оказался среди них, то чувствовал себя так же, как ты теперь. Но они проявили ко мне немало доброты, которую трудно забыть. — Эдгар посмотрел на догорающие свечи. Должно быть, было уже поздно. — Если нам завтра скакать в Ю, то лучше теперь лечь спать.

Он взял тяжелый подсвечник и подхватил Эльфрика под руку.

— Я посвечу тебе до твоей спальни. — Эдгар попытался снять возникшее между ними напряжение. — Эх, завтра поскачем бок о бок, как во времена нашего детства. Помнишь, как мы взяли луки и подстрелили здорового оленя на землях Эдрика Дигера, а потом нас жестоко выпороли за это?

— Спрашиваешь! — рассмеялся Эльфрик. — Не повезло, что Эдрик тогда попался нам на пути. Эх, как давно это было! Эдрика убили в Уэлльской войне, храни Господь его душу. Сейчас его владениями правит племянник, сын его брата.

Эдгар, уже взявшийся было за дверной засов, удивился:

— Почему он? У Эдрика же был сын, когда я уезжал из Марвелла, да и госпожа Эльджив снова ожидала ребенка.

— Да, у него было несколько малышей, но проказа унесла всех. — Эльфрик остановился на лестнице. — Я совершенно потерялся в этом огромном дворце. Меня поселили рядом с тобой?

— Почти рядом. — Эдгар поднял свечу так, чтобы ее неверный свет указывал дорогу. — Эту башню построили недавно, всего три года назад. Мне разрешили поселиться здесь, поближе к Раулю. Это тот человек со смеющимися глазами, которого ты видел в зале. Все долгие тринадцать лет он был моим другом. Ты должен полюбить его ради меня.

— С удовольствием! Но мне кажется, я здесь не задержусь. Эрл вряд ли будет медлить, ведь никто не знает, сколько еще протянет король, а если Гарольд будет отсутствовать, когда он умрет, то все может провалиться… Но что же это за громадное холодное здание! Неужели ты можешь чувствовать себя здесь, как дома? Ведь оно такое же большое, как дворец короля Эдварда в Торни, и такое же высоченное, как аббатство, которое сейчас там возводят.

Эдгар провел друга вдоль одной из галерей и затем вверх по другой лестнице.

— Отец писал мне о королевском аббатстве. Да, долгонько его строят.

Он открыл дверь и придержал ее, пока Эльфрик не вошел в комнату. Все ее освещение состояло из одинокого тусклого светильника, но сонный паж тут же вскочил с тюфяка, лежащего в ногах резной деревянной кровати, и бросился зажигать стоящие на столе свечи.

— Все ли у тебя есть? — спросил Эдгар. — Если еще что-то нужно, только скажи и я прикажу пажу принести.

— Нет, ничего не надо. Спать, только спать. — Эльфрик оглянулся. — Смотри-ка, герцог принимает меня с большой пышностью, такие покои достойны принца.

Эдгар наморщил лоб, припоминая.

— Если я не путаю, то здесь действительно как-то спал принц. Это был Роберт Фризиец, первенец графа Болдуина, он тогда прибыл с фламандским двором на церемонию бракосочетания Вильгельма. — Саксонец внезапно усмехнулся. — Бешеный он был парень в то время, скажу я тебе. Мне иногда кажется, что милорд Роберт пошел в дядю. Нам с Жильбером д'Офей пришлось тогда хорошенько постараться, чтобы уложить его спать и удержать в кровати. Роберт так напился, что, когда шел, ухитрился ввязаться в ссору с Мулен ла Маршем и клялся, что перережет ему глотку. К слову сказать, полезное бы было дело, но, конечно, допустить такое было нельзя. Мы с Жильбером с ним еле справились.

Заметив, что Эльфрик слушает его невнимательно, скорее из вежливости, Эдгар замолчал: ему пришло в голову, что воспоминания о том, в чем друг не участвовал, вряд ли будут ему интересны. Он снова поднял свечу:

— Я уже ухожу, спи спокойно. — И, чуть поколебавшись, все же продолжил, хотя и чувствовал себя неловко: — Ты не представляешь, что для меня значит увидеть тебя снова после стольких долгих лет.

Ответ последовал незамедлительно.

— Для меня тоже. Но знаешь, прошло так много времени, что мы почти чужие друг другу! Эрл Гарольд должен убедить герцога разрешить тебе вернуться в Англию, а уж там ты забудешь свои нормандские привычки. — Понимая, что теперь их разделяет пропасть, Эльфрик все еще пытался навести мосты. — Мне так часто тебя не хватало! Правда, ты должен вернуться вместе с нами.

— Я бы хотел получить такую возможность. — В голосе Эдгара чувствовалась безнадежность. И он пошел к выходу, грустно уронив на прощание: — Слишком уж долго я был в заложниках.

Эдгар вернулся по галерее к лестнице, которая проходила мимо комнаты Рауля, расположенной под его собственной. Он немного постоял в нерешительности около двери друга, потом поднял щеколду и вошел.

Рауля разбудило тепло свечи, поднесенной к его лицу. Он сморгнул, приподнялся на локте и машинально потянулся к мечу.

— Ты не в поле, — рассмеялся Эдгар, — а твой меч, слава Богу, вон в том углу. Проснись же, это всего лишь я, Эдгар.

Рауль протер глаза и сел, удивленно глядя на ночного гостя.

— Это ты? Почему так поздно?

— Ничего. Я только что проводил Эльфрика в его спальню.

— Так, значит, ты, бородатый варвар, будишь меня лишь затем, чтобы сообщить столь важную новость? — негодовал Рауль.

Эдгар присел на краешек кровати.

— Сам не понимаю, зачем пришел, — признался он. — Ты поскачешь завтра с нами в Ю?

Рауль снова откинулся на подушку и, сонно помаргивая, рассматривал Эдгара.

— Все саксы много пьют, — пробормотал он, — а уж если друзья встретились после долгой разлуки…

Эдгар прервал его.

— Если ты, бритобородый, считаешь, что я под мухой, то глубоко заблуждаешься. Так едешь завтра с нами или нет? Мне бы хотелось, чтобы ты поехал.

Казалось, Рауль задремал, но при этих словах он открыл абсолютно ясные глаза, в которых не было и следа сна.

— Конечно поеду, но я не думал, что понадоблюсь тебе. Ведь вам с Эльфриком о многом надо поговорить.

Эдгар произнес настолько безразлично, насколько смог:

— Да, надо бы, но мне бы хотелось, чтобы ты познакомился с моей сестрой… и увидел эрла Гарольда.

Получилось очень неубедительно, он и сам это понял. В груди болело, наверное, это было сердце. Эдгар попытался объяснить Раулю, насколько тяжело навалившееся на него разочарование, но не мог найти нужных слов. Ему казалось, что нормандец обязательно поймет, как горько обнаружить пропасть между собой и другом, которого так радостно было увидеть снова. А оказалось, они совсем чужие. Эльфрик рассказывал об Англии, и та представлялась еще более далекой, чем Англия его снов. Эдгар помнил имена, давно забытые на его родине; новые люди, незнакомые ему, появились на месте прежних; невольно он задался вопросом, не забыли ли и его тоже. Тринадцать долгих лет саксонец мечтал о родине и друзьях юности, верил, что вновь обретет утерянное счастье жить дома, пожмет им руки, будет твердо стоять на родной земле. Ему и в голову не приходило, что могут возникнуть сложности между ним и таким человеком, каким был Эльфрик. Пришла внезапно острая мысль: Эдгар вспомнил, что тринадцать лет назад не было у него более близкого друга. Но их встреча, такая долгожданная, такая желанная, лишь усилила чувство отчуждения. Эльфрик уже принадлежал далекому прошлому. А здесь, испытующе поглядывая на него, лежал единственный настоящий друг, с которым его объединяли общие воспоминания, для которого его сердце было открытой книгой.

Эдгар повернулся и посмотрел на Рауля, слегка улыбаясь:

— Ты помнишь, как Фризиец пытался зарезать Вильгельма Мулена, когда здесь был фламандский двор?