— Все знают, приор очень умен, говорят, что именно он устроил женитьбу герцога. Думаю, он иногда и до сих пор дает ему советы.

Эрл насмешливо посмотрел на него.

— Я напрасно искал среди здешней знати того, кто стоит за герцогом и осторожно нашептывает ему на ухо. Теперь мне известно, кто это и кого мне надо бояться.

— Советник! Да разве герцог в нем нуждается? — удивился Эдгар.

— Не для управления, не для ведения войн, но для более тайных, коварных дел… Да, такой человек ему нужен, — убежденно ответил Гарольд.

— А что вы скажете насчет Ансельма? Его тоже считают весьма мудрым человеком.

Эрл покачал головой.

— Он просто праведник и слишком свят, чтобы давать советы, которые может изобрести лишь изощренный мозг Ланфранка.

Гарольд замолчал, но его слова долго не давали покоя Эдгару. Как-то он поделился этим с Жильбером д'Офей, сказав, что, кажется, герцог очень доверяет Ланфранку, и по тому, как приятель рассмеялся, понял, насколько эрл был прав. Сакса стали мучить дурные предчувствия, он видел своего господина, окруженного скрывающими оружие врагами, а невозможность помочь Гарольду приводила его в бешенство. Эдгар вновь, как и тринадцать лет назад, был полон негодования по отношению к своим хозяевам. Между ним и Раулем росла отчужденность, поскольку каждый из них знал, что думает его господин, а говорить об этом не имел права. Дружеские разговоры служили прикрытием чужих тайн. Эдгар, полный желания не допустить, чтобы политические соображения вождей не разделили его с Раулем, с горечью думал, что теперь его друга интересует только Эльфрида. В свою очередь, Рауль понимал, сколь горькая обида терзает сердце друга, пытался протянуть над разверзшейся между ними пропастью руку, но считал при этом, что самозабвенная любовь Эдгара к эрлу превращает их дружбу во вражду.

Однажды, обхватив Эдгара за плечи, он сказал:

— Что бы ни было сделано, каким бы путем мне ни пришлось идти, ты должен знать, что я его не выбирал.

Угрюмый Эдгар отшатнулся:

— Ты нормандец и друг Вильгельма. Конечно, ты хочешь того же, чего хочет он.

Рауль только посмотрел ему в глаза и ушел. Смотря в окно из-под насупленных бровей, Эдгар чувствовал: друг не понял, что сердитый вид скрывает тягостную борьбу между сердечными привязанностями и тем, что повелевает делать преданность господину. Одно слово — саксонская гордость!.. Через какое-то время они снова случайно встретились на лестнице, Эдгар подошел к Раулю и неуклюже извинился:

— Прости, последнее время я сам не свой.

Они пожали друг другу руки.

— Понимаю, — ответил Рауль, — но что бы ни случилось, перед лицом Господа нашего, Пресвятой Девы и Святого Духа клянусь, что я твой друг отныне и навсегда.

За осенью незаметно пришла зима, белый снег лег на крыши домов. Эдгар выехал в Аркур, чтобы поздравить старого Юбера с семидесятилетием и вручить ему подарки. Узнав об этом, Эльфрик недовольно сказал Сигвульфу:

— Эдгар не заботится ни о ком, кроме своих нормандских приятелей, мне кажется, ему больше нравится быть с ними, а не со своими соотечественниками. Он корит Влнота за обезьянничанье нормандских манер, но сам, хотя и носит бороду и короткую тунику, при любом удобном случае всегда бросает нас: то обещал проехаться с Фицосборном, то у него назначена встреча с этим шумным бароном, чьи люди вопят: «Тури!», если вы встречаете их где-нибудь на дороге.

Под Новый год умы и нормандцев и саксонцев нашли новую для себя пищу. Молодой бретонский граф Конан, который год назад выгнал своих воспитателей, начал проявлять несговорчивый характер. Одним из первых указов он отправил в тюрьму, заковав в кандалы, своего дядю Одо. В Нормандии узнали не только об этом, но и о паре других подобных происшествий. Юноша обещал в будущем превратиться в тирана, как, впрочем, и его отец и дед. Дошли слухи, что совсем скоро он собирается отречься от присяги на верность Нормандии. И в самом деле, весной шестьдесят пятого года граф Конан прислал герцогу вызывающее послание, где объявлял, причем в выражениях, свойственных хвастливой молодости, что больше он не является вассалом Нормандии. Указывал время и день, когда герцогу предлагалось явиться к границе для встречи. Казалось поначалу, основным объектом ненависти являлась пограничная нормандская крепость Сен-Жак. Но вскоре разведчики сообщили, что граф отправляется на гору Доль, которая также находилась под властью Вильгельма.

Герцог прочитал письмо Конана без малейших признаков раздражения или гнева.

— Все они одинаковы, эти бретонские правители, — только и сказал он, — я давно ждал чего-то вроде этого.

К ужину разнеслась весть: Нормандец снова начинает воевать. Герцог уселся за стол и, когда было подано первое блюдо, спросил Гарольда:

— Ответьте, эрл Гарольд, достанет ли у вас сил сражаться на моей стороне?

Это было настолько неожиданно, что каждый из присутствующих саксов в удивлении поднял голову. Эрл медлил с ответом, пока не положил себе еды с поднесенного слугой блюда. Наблюдая за ним, Рауль размышлял, какие мысли вертятся сейчас в его голове. По глазам ничего нельзя было прочитать, жесткие губы вежливо улыбались.

— Отчего же, с удовольствием, — спокойно ответил эрл. — А для меня найдется дело?

— Я отдам под вашу команду отряд, — пообещал герцог.

Прекрасно знающий рыцарские обычаи Эдгар почти не удивился вопросу герцога, зато его приятели-саксы были в недоумении. Когда ужин закончился, он отправился за эрлом наверх и попросил его обратиться к герцогу за разрешением и ему самому пойти на войну. Тан не мог успокоиться, пока ждал ответа герцога, и когда снова увидел выходящего от Вильгельма Гарольда, то разве что не подпрыгивал от возбуждения.

Эрл кивнул.

— Ты поедешь, — успокоил он Эдгара. — Сначала, правда, герцогу эта мысль, кажется, не очень-то пришлась по вкусу, но тут за тебя вступился Рауль, предлагая стать заложником на тот случай, если тебя убьют; к нему присоединились Фицосборн и Хью де Монфорт. Итак, то ли в шутку, то ли всерьез, дело было улажено. Влнот и Хакон должны тоже остаться здесь. Хакон бы и хотел поехать, но Влнот… — Недовольно передернув плечами, Эрл замолчал. — Он, кажется, один из нас, шестерых, не имеет в жилах ни капли крови Годвинсонов. Ну и пускай, он не в счет.

Эрл оглянулся, проверяя, не подслушивает ли кто их разговор, и тихо спросил:

— Разве ты ожидал, что герцог предложит мне такое?

— Нет, — немного подумав, ответил Эдгар, — но так нередко поступают… Господи, что же все-таки у него на уме?

— Если бы я знал, что у Вильгельма на уме, то мог бы не опасаться его, — легкомысленно заметил эрл.

Эдгар насупился.

— Милорд, вы не можете бояться его, — возразил он.

— Скорее не должен? — громко расхохотался Гарольд. — Может быть, ты и прав. Полагаю, он хочет увидеть меня в бою, посмотреть, как я в роли военачальника. — Он состроил насмешливую гримаску. — А поскольку я тоже хочу посмотреть, каков он в этой же роли, то и согласился. И ему польза, и мне.

— Вы не думаете… — Эдгар ужаснулся самой мысли, пришедшей ему в голову, — вы не подозреваете, что он надеется на вашу смерть в бою?

— Решительно нет, — твердо ответил Гарольд. И уже менее решительно добавил: — Нет, думаю, что нет.

Неожиданно на его лице вновь расцвела улыбка.

— Если он на это рассчитывает, мой Эдгар, то будет сильно разочарован, я не собираюсь пасть на этой войне.

Как только Эльфрида узнала о предполагаемом походе, она страшно встревожилась, а когда Эдгар начал подшучивать над ее страхами, девушка бросилась искать утешения у Рауля, будучи уверенной, что никогда больше не увидит ни брата, ни любимого.

— Дорогая, но я уже побывал в сражениях и, как видишь, вышел из них невредимым, — убеждал Рауль. — Намечается маленький походик, вы скоро будете с победой встречать всех нас, даже соскучиться не успеете.

Такого девушка перенести не смогла. Уткнувшись лицом в плащ рыцаря, она глухим голосом довела до его сведения, что начинает скучать с той самой минуты, как только они расстаются. Был возможен только один ответ, и она его услышала, но со своими страхами, увы, не рассталась. Умоляюще глядя на него своими огромными глазами, Эльфрида умоляла Рауля беречь себя, потому что он ведь собирается сразиться с ужасными людьми, которые — да, это так! — вскормлены специально для войн и битв.

Услышав такое, нельзя было не расхохотаться, что и сделал Рауль. Рыцарь осведомился, от кого девушка получила столь ценные сведения о бретонцах, на что ему тотчас были рассказаны все истории, которые из поколения в поколение передаются древними старухами и другими, не менее достойными доверия особами. Оказалось, что всем известно, будто бы Бретань в полном смысле этого слова напичкана устрашающими воинами, которые ведут себя словно варвары: у каждого мужчины не менее десяти жен, а уж детей, тех за пятьдесят наверняка. Смысл жизни этих воинов состоит в грабежах и кровопролитиях… Услышав неукротимый хохот Рауля, Эльфрида ушла разгневанная, гордо неся свою маленькую головку, но потом все же простила его и даже согласилась признать, что услышанные ею истории могут быть не совсем правдивыми.

Направляясь в Бретань, нормандская армия пошла на юг, к Авраншу, через местность, покрытую садами и пастбищами; там, где река Коэнон впадает в океан, они перешли через зыбучие пески под Мон-Сен-Мишелем. Здесь их поджидали непредвиденные опасности, поскольку доспехи и щиты всадников были настолько тяжелы, что один неосторожный шаг — и человек наполовину исчезал из виду, засосанный жадным плывуном. И как товарищи ни пытались вытаскивать этих несчастных, пески оказывались сильнее, и те лишь глубже увязали, пока над поверхностью не оставались лишь плечи и отчаянно бьющиеся руки. Такое произошло с одним копейщиком из отряда эрла. А тут он сам как раз подъехал, осторожно пробираясь по безопасному проходу по пескам. Увидев, что случилось, эрл, охваченный непреодолимым желанием спасти несчастную жертву, немедленно спешился. Растолкав собравшихся, он широко расставил ноги на твердом песке и сильно наклонился вперед, чтобы дотянуться до воина. Отчаянно мечущаяся рука вцепилась в Гарольда, все увидели, что руки эрла напряглись так, что треснул один из его браслетов. И ноги были столь напряжены, что на них выступили бугры рельефных твердых мышц. Пески же лишь издали хлюпающий звук, будто не хотели выпускать свою добычу, но эрл сделал последнее усилие, всем телом рванулся назад, и копейщик оказался на свободе, вытащенный на твердую землю.

Воин бросился в ноги Гарольда, целуя их и омывая слезами. Шеренги воинов возликовали. Рауль, который наблюдал за происходящим с другого берега, понял наконец, почему люди так любят эрла, и почему готовы умереть за него.

Гарольд же будто не видел всеобщего ликования, только выбросил лопнувший браслет, схватил поводья и взлетел в седло.

Когда эрл перебрался на противоположный берег, то увидел, что его поджидает герцог.

— Клянусь Господней славой, эрл Гарольд, это поистине благородный поступок! — приветствовал его Вильгельм. — Первый раз я увидел силу, превосходящую мою. — Он рассмеялся и оценивающе оглядел эрла. — Но все же прошу вас, друг мой, впредь не рисковать жизнью ради какого-то копейщика.

— Риска не было, — весело отозвался Гарольд. — Просто я не мог видеть, как беднягу засасывает.

Случай этот произвел неизгладимое впечатление на тех, кто стал его свидетелем. В тот день в войсках только и было разговоров, что о недюжинной силе саксонского правителя. Герцог Вильгельм, обмениваясь впечатлениями с братом Мортеном, заметил:

— На его месте я поступил бы точно так же, но это было бы сделано по расчету, чтобы подданные еще более преисполнились уважения к моей силе. Эрл Гарольд ни о чем таком и не помышлял, а результат получился тот же. — Он небрежно махнул рукой в сторону отряда эрла. — Раньше они его немного сторонились, а сейчас все будут стоять за него горой. Вот увидишь, насколько лучше этот отряд теперь будет воевать.

— Глупо так рисковать из-за одного копейщика, — недовольно проворчал Мортен.

Рауль, который скакал рядом с герцогом, вмешался в разговор, спросив с любопытством:

— А вашими поступками тогда, ваша милость, в Мелене, когда все называли вас героем, что, тоже руководил холодный расчет?

Вильгельм расхохотался.

— Эх, как зелен я тогда был! Да, конечно, по большей части расчет!

Герцог как в воду глядел, предрекая, что отряд под командованием Гарольда будет беззаветно предан ему. Если перед выступлением в поход эти люди и выражали недовольство тем, что их ведет чужеземец, то сейчас они словно позабыли про жалобы и поклялись, что будут ему во всем подчиняться. В отряде царил бодрый боевой дух и, когда армия пересекла границу, войдя в Бретань и направляясь к Долю, герцог уже не сомневался, кому поручить освобождение этого города.