На этом речь его закончилась. Вассалы, словно зачарованные, смотрели на оратора. Рауль обратил внимание, как один из них открыл было рот, но потом тут же закрыл его, проглотив готовые вырваться у него слова. Сенешаль воспользовался временным затишьем, чтобы сказать о своем личном вкладе в общее дело:

— Я даю на это шестьдесят кораблей. Сеньор, мы преданы вам, приказывайте!

Это было уж слишком! Разъяренные вассалы обрели наконец дар речи, позабыв про внешние приличия и из десятков глоток раздалось свирепое: «Нет!» Анри, лорд де Ферье, пробился к самым ступеням помоста и, зло глядя на сенешаля, крикнул:

— Вранье! Все вранье! Это ваш ответ, а не наш! Не поплывем за море!

Уголок рта у герцога задергался, он обернулся, чтобы посмотреть на кричавшего. В конце зала Ричард де Бьенфе прыгнул на скамью и возопил:

— Позор! Позор вам, Анри де Ферье! Все настоящие мужчины согласны с тем, что сказал Фицосборн!

— Это не так! — попытался стащить его вниз Фульк Дюпен. — Все это не имеет никакого отношения к нашей клятве на верность!

— Неужели мы испугались? — закричал молодой Хью Авранш, вскочив на скамью рядом с Ричардом и размахивая над головой мечом. — Пусть отвечают молодые!

Герцог не обратил на все это особого внимания, он пристально смотрел на Рауля Тессона, который за все это время не проронил ни слова; он просто стоял в стороне около одной из колонн зала, на его лице застыло упрямое выражение. Он прямо посмотрел в лицо герцога, но в его взгляде тот прочел безоговорочное неодобрение.

Робер Пико де Сей последовал примеру де Бьенфе и тоже взгромоздился на скамью.

— Нет, нет! — заревел он. — Не забывайте о том уважении, которое мы должны оказывать его светлости! Такое поведение невиданно! Должен заявить со всей ответственностью и смирением…

Его голос затонул в общем шуме. У собравшихся не было желания тратить попусту время, выслушивая изящные длинные обороты его речи. Ив де Васси протолкнулся вперед и громко заявил:

— Мы пойдем туда, куда нас призывает долг, но никакой долг не призовет нас за море! Неужели следует оставить наши границы открытыми для той же Франции, пока мы весело отправимся выполнять подобное задание?

Одо внезапно шагнул к краю помоста. Его глаза полыхали, пальцы нервно перебирали складки сутаны.

— Вы, нормандские псы! — с горечью сказал он. — Неужели вы возьмете на себя смелость указывать герцогу правильный путь?

Герцог пошевелился и что-то произнес, но никто этого не расслышал, кроме епископа. Одо гневно передернул плечами и с размаху шлепнулся в резное кресло.

Вильгельм встал. Понадобилось какое-то время, чтобы шум в зале прекратился, потому что стоящие впереди сочли долгом приказать замолчать тем, кто сзади, а трое стащили Ричарда де Бьенфе со скамьи.

Абсолютно невозмутимый Вильгельм ждал, пока шум уляжется. Когда все затихло и люди в тревоге ждали, что скажет герцог, он взглянул прямо на лорда Сангели, позвал его:

— Тессон!

Лорд вздрогнул и, насупившись, пошел на зов. Ему освободили проход. Подойдя к помосту, лорд мрачно посмотрел на герцога.

С ласковой улыбкой Вильгельм попросил:

— Проводите меня, Рауль Тессон.

— Ваша милость…

— Проводите же!

Лорд поднялся на помост и, надувшись, последовал за Вильгельмом к выходу. Оставшиеся в немом удивлении смотрели друг на друга и думали, что обычный человек никогда не в силах предугадать следующего хода герцога.

В комнате позади трона Тессон занял оборонительную позицию у дверей, искоса поглядывая на своего господина.

Вильгельм отстегнул фибулу, сбросил с плеч тяжелую, подбитую мехом мантию и протянул ее лорду. Тот подошел и принял ее в руки.

— Итак, что скажете, мой друг? — посмотрел на него герцог.

Тессон повесил мантию на спинку кресла.

— Ваша милость, вам не обвести меня вокруг пальца, чтобы вынудить сказать «да», — прямо ответил он на вопрос. — Вы все еще молоды, милорд, а мое-то юношеское безрассудство уже давно позади.

— И ты выступишь против меня, Тессон, и откажешь в помощи?

— Если говорить без уверток, то да, откажу. Если уж вы вышли на эту охоту, то идите на нее один.

— Неужели? — Голос герцога зазвучал ласково. — Но я вспоминаю одного человека, который когда-то подъехал ко мне на равнине Валь-Дюн и бросил в лицо перчатку, сказав, что отныне никакого вреда мне не причинит.

Тессон вспыхнул, но тем не менее покачал головой.

— И не причиню. Если я и отказываю вам сейчас в помощи, милорд, то только ради вашей же пользы, хотя это вам и не нравится. Юные сорвиголовы могут идти за вами, если хотят, но я…

— Я что, похож на сорвиголову?

Лорд начал сердиться.

— Нет, сеньор, я так не считаю. Но вы слишком часто выходили победителем и поэтому стали вести себя несколько опрометчиво. А я, седой и умудренный жизнью, говорю вам, что не буду участвовать в этой безумной затее. Понимаете, я бы ответил так при всех там, в зале, в этой неразберихе, но сейчас вы спросили меня прямо и получили мой столь же прямой ответ.

— Да, Тессон, годы уходят. — Герцог подошел к очагу. — Я и запамятовал, что вы стали слишком старым, чтобы сражаться вместе со мной.

Тессон рассвирепел.

— Старый? И это говорите мне вы, милорд? Кто это сказал, что я состарился? Ноги меня еще носят, так что я вполне могу биться, и неплохо, в любом сражении. Кто это называет меня стариком? Вы что, тоже считаете, что мои мышцы заросли жиром, сила ушла, а кровь стала жиже воды? О Пресвятая Богородица!

— Это не я так считаю, Тессон.

Герцог что-то недоговаривал. Глаза лорда вспыхнули красным огнем ярости, он злобно зашипел:

— Скажите мне имя этого неосмотрительного глупца, который осмелился сказать про меня такое! Уверяю, я покажу ему, осталась во мне сила или нет! Старик? Да упаси Боже!..

Герцог успокаивающе положил руки на плечи лорда.

— Нет, друг мой, никто не сомневается в вашем добром здоровье. Но я говорю о том, что с возрастом люди стареют душой и начинают любить покой больше, чем в старые добрые времена. И никто вас за это не осудит, ведь вы уже много раз участвовали в сражениях. Так позабудьте мою просьбу о помощи. Если же я с армией поплыву в Англию, может быть, вы присоединитесь к тем, кого я оставлю управлять герцогством?

Грудь лорда Сангели заходила ходуном от еле сдерживаемой ярости.

— Сеньор! — Он обратил на герцога свой полыхающий взгляд. — Что вам от меня наконец угодно?

— Ничего, — ответил герцог.

Лорд проглотил комок, стоящий в горле.

— Я дам вам двадцать своих кораблей и всех людей Тури! Этого достаточно?

— Да, вполне. А кто их поведет?

— Как это кто? — ошеломленно повторил его слова Тессон. — Кто ж еще… клянусь кровью всех святых, их поведу я! Передайте это тем, кто надо мной насмехается!

— Обязательно передам, — пообещал Вильгельм, скрывая едва сдерживаемую улыбку.

Он услышал, как лязгнула дверная щеколда и оглянулся через плечо.

— Нель! — воскликнул он, обрадованно повернувшись к вошедшему. — Ну, Предводитель Соколов, я уже было решил, что вы не откликнетесь на мой зов.

На сапогах виконта Котантена была грязь, в руках он держал плеть и перчатки. Годы, быть может, и припорошили снегом его густые каштановые волосы, но держался он прямо, а на теле не было и капли лишнего жира. Виконт бодро пересек комнату и пожал руку Вильгельма.

— Извините, ваша милость, приехал, как только смог, причем очень издалека. Ваш гонец не застал меня дома. Но зачем я вам понадобился? Фицосборн что-то начал мне объяснять, но посоветовал лучше найти вас и узнать все из первых уст.

Лорд Сангели, немного придя в себя, проворчал:

— Вы приглашены не для чего иного, как для безумного путешествия. Лучше сразу уходите, а то и вас обведут вокруг пальца, как только что сделали со мной! — Он мрачно покачал головой. — Ох, слишком хорошо я вас знаю, сеньор! Все хитрите, чтобы любого подчинить своей воле. Но, Бога ради, Вильгельм, мой господин, всегда помните, что вы не сможете выступить в поход без людей Тури!

Герцог от души расхохотался, все еще сжимая руку Сен-Совера.

— Нель, я собираюсь в Англию отобрать у Гарольда Годвинсона обещанное мне королевство. Ты мне нужен, пойдешь со мной?

— С удовольствием, давайте запишем это на пергаменте. Вам нужны корабли? Так я могу дать несколько судов. Пошлите за писцом, ваша милость, пусть напишет мое имя. Ты тоже идешь, Тессон?

— Ну что ты! Непременно останусь, Предводитель Соколов, тогда как ты так и прешь вперед! — сварливо ответил Тессон. — Сколько даешь людей? Обязуюсь выставить больше.

Изо всех сил сохраняя серьезность, герцог ударил в гонг, стоящий на столе, вызвав писца. Имена Сен-Совера и Тессона были старательно выведены на пергаменте и скреплены их печатями. Друзья ушли вместе, а Вильгельм послал за лордами Мойона, Трегоза и Маньевилля.

Один за другим самые знатные бароны говорили с ним с глазу на глаз. Список имен впечатляюще увеличился, отказать герцогу означало проявить нелояльность. Волей-неволей бароны давали обещания и скрепляли их своими печатями, а те, кто уже сдался, хотели, чтобы и оставшихся принудили разделить с ними данные обязательства. Совет в Лильбоне закончился полной победой герцога. Вассалы постепенно переходили от состояния неохотного согласия к воодушевлению, и делом чести для них стало стремление не дать соседу перещеголять себя в обещаниях. Обсуждались вопросы строительства флота. Жильбер, архиепископ Лизье, отправился в Рим, напичканный инструкциями на все случаи жизни, а сам Вильгельм на церковном соборе, состоявшемся через несколько недель в Бонневилле, сделал Ланфранка аббатом монастыря Святого Этьена, который был построен в Кане согласно епитимье, наложенной на герцога при вступлении в брак.

Глава 3

В Риме конклав кардиналов выслушал архиепископа Жильбера Лизье. Дискуссия о степени вины Гарольда длилась много дней, хотя с самого начала было ясно, что клятвопреступление, в котором обвинялся Годвинсон, является тягчайшим преступлением. Была тщательно изучена святость мощей, на которых он присягал на верность Вильгельму, а ответное письмо Гарольда обсуждалось построчно. Рауль, узнав про все эти церемонии, едко заметил:

— Вильгельм — верный сын святой церкви, и нормандцы строят монастыри в то время, как саксонцы предаются веселью на пирах. Надеюсь, это станет решающим аргументом для Папы.

— Рауль! — воскликнул шокированный Жоффрей д'Офей.

Тот недовольно дернул плечом.

— Ладно, я от всего этого устал. Взятки, хитрости, строительный шум доков в ушах день и ночь…

— Что за выдумки! — улыбнулся Жоффрей. — Ты отсюда, из Руана, ничего не можешь слышать…

— А мне кажется, что слышу, здесь, в голове, в мозгах! Ладно, оставим пустые разговоры! Я завяз в этой суете, так до конца, наверное, и будет продолжаться.

Наконец архиепископ вернулся в Нормандию в сопровождении папского легата. Герцог принял высокого служителя церкви с ненапускным почтением. Вильгельму было даровано благословение и вручено освященное знамя, которое он немедленно передал Ральфу де Тоени. С солидного древка тяжелыми складками свисало полотнище, богато расшитое золотыми нитками и усеянное драгоценными камнями. Легат извлек из шкатулки кольцо, в котором был заключен волос святого Петра, коленопреклоненный герцог протянул руку, и реликвия со словами благословения была надета ему на палец.

Стало известно, что Вильгельм, если его поход завершится успешно, обязался считать Англию феодом Рима и выплачивать ежегодную дань.

— Есть ли хоть кто-нибудь в этом мире, кто не берет взяток? — задался вопросом Рауль, узнав об этом.

Едва легат отбыл назад, в Рим, как все руанцы стали свидетелями непонятного явления: восемнадцатого апреля на западе взошла комета, медленно перемещающаяся по небу к югу; за ней наблюдали, восхищаясь и удивляясь много ночей подряд.

— Это не иначе как знамение! — утверждали все, а мудрецы и провидцы в Нормандии задавались вопросом: к чему бы это — к добру или злу.

В это же время прибыли изгнанники, нормандские фавориты короля Эдварда, высланные Гарольдом из страны. Они привезли с собой весть о том, что саксы считают комету знаком, поданным самим Господом. Такое заявление кое-кого повергло в беспокойство, поскольку многие опытные люди уже провозгласили, что Бог рассердился на Гарольда за узурпацию трона, по праву принадлежащего Эдгару Этелингу.

В Нормандии только и толковали, что о звезде Вильгельма, предвещавшей ему успех. Одни служители церкви придерживались того же мнения; другие, те, что не верили в успех намеченного похода, утверждали обратное: герцог должен воспринять комету как предостережение и остановить свои приготовления. Сам герцог поддерживал тех, кто считал знамение предвестником победы, но приватно заметил как-то Фицосборну, что если бы комета предсказывала ему победу в Англии, то должна была бы двигаться, по его разумению, в противоположном направлении.