— Скажи, кто ты, женщина? — Голос повелевал ответить.

Услышав вопрос, она подняла голову и посмотрела на герцога. Женщина заговорила по-саксонски.

— Она спрашивает, кто из нас Нормандец, потому что не видит никого, похожего на принца, — перевел Вильгельм Мале.

— Скажи ей, что Нормандец — это я, — ответил герцог, — и спроси, чья она жена или сестра и чего хочет.

Женщина молча выслушала Мале, но когда тот закончил говорить, она поднялась и подошла к Вильгельму. Слова хоть и не были понятны, но произносились страстно.

Вильгельм взглянул на переводчика. Мале, с удивлением выслушав сказанное дамой, объяснил:

— Ваша милость, это не кто иной, как Эдита, прозванная Лебединой Шейкой, возлюбленная Гарольда. Она искала его тело, чтобы перенести в аббатство Уолтхем для христианского погребения, и сейчас умоляет вас о милости: вверить убитого ее заботам.

— Ну и ну! Возлюбленная Гарольда! Скажи ей, что я сам позабочусь, чтобы эрла предали земле с почестями, — ответил Вильгельм.

Услышав эти слова, женщина неистово завопила, как смертельно раненный человек, упала на колени и стала срывать с шеи и рук драгоценности, протягивая их герцогу.

— Она предлагает золото, ваша милость, королевский выкуп, — перевел Мале, тронутый ее горем.

— Господи, да неужели она считает меня торговцем, способным продать тело за золото? — возмутился герцог. — Скажи ей, что она зря тратит время, и посоветуй удалиться вместе со своими священниками. — Он посмотрел на несчастную и добавил более мягко: — Может быть, она боится, что я не похороню его с полагающимися почестями? Скажи ей, что его похоронят в пурпуре, с мечом, чтобы он навсегда охранял эти берега.

Глаза женщины вспыхнули, и она заговорила страстным, дрожащим голосом, все время судорожно перебирая пальцами.

— Ваша милость, она думает, что вы издеваетесь над ней.

— Я не издеваюсь, но уведите же ее наконец прочь!

Герцог отвернулся, и женщину вывели; она рвалась назад, простирала руки к неподвижному телу на носилках, снова и снова выкрикивая имя любимого.

Но Гарольд лежал мертвый и недвижимый, с закрытыми глазами и скрещенными на рукояти меча руками.

Глава 6

В Марвелл вела неухоженная проселочная дорога, а крестьянин, указывающий Раулю путь, настолько боялся нормандцев, что этот страх вовсе лишил его мозгов. Сам он был из Винчестера, но не было похоже, что дорога ему хорошо знакома. Место оказалось дальше, чем предполагал Рауль, но это было даже хорошо, потому что вряд ли мародерствующие солдаты могли забраться в такую глушь.

Шевалье не терпелось добраться до Марвелла, потому что, хотя со времени Сенлакской битвы прошло уже много недель, он до сих пор не имел возможности оставить Вильгельма. Ведь из Хастингса герцог пошел на Ромни и Дувр. Дувр сдался сразу, но кто-то из иностранных наемников стал поджигать дома, нанося бессмысленный ущерб постройкам города. К удивлению жителей, герцог возместил потери дуврцев золотом. И позже не раз выказывал свою доброжелательность. Например, когда шел на Кентербери, то под Гринхайтом на Темзе наткнулся на людей из Кента, выстроенных в боевом порядке под предводительством некоего Эджельсина, аббата, который от их имени потребовал сохранить за Кентом древние привилегии. Герцог охотно подтвердил их, сказав:

— Я пришел в Англию не для того, чтобы нарушать существующие законы и привилегии.

Тогда жители Кента, покоренные таким ответом, проводили его до Рочестера и провозгласили своим правителем. Из Рочестера герцог послал отряд начать осаду Лондона, который стоял за Эдварда, отпрыска Этелингов. Сам он направился на запад, к Винчестеру, но когда подошел к городу, то узнал, что там пребывает королева Эдгита — роза, состоящая из одних шипов, поскольку этот город был частью ее приданого. В один из своих внезапных приступов великодушия Вильгельм пообещал из уважения к королеве не входить в город, если жители объявят, что подчинились ему. Так они и поступили, поэтому, держа свое слово, герцог ушел вместе со всеми своими войсками и лично направился на осаду Лондона.

Рауль покинул его в Баркинге. Вильгельм в это время с головой ушел в переговоры с посредником, неким Ансгардом, престарелым, искалеченным в боях воином. Он разрешил Раулю отлучиться, но при этом, скорчив гримасу, объявил:

— Думаю, ты достоин награды, мой Страж. Целыми днями разные люди вымогают их у меня, только ты молчишь. Проси, что хочешь.

— Мне ничего не надо, — ответил Рауль. — Если бы могло стать по-моему, тогда вы не должны были бы раздавать английские земли всем, кто на них притязает.

— Я дал слово и держу его, — ответил герцог и некоторое время молча изучал своего фаворита. — Значит, ты ничего не просишь, так всегда и было, но я дарую тебе титул. Знаешь, есть еще нечто, что я могу дать тебе и порадовать этим. Приходи ко мне перед отъездом, тогда и получишь.

Когда Рауль через несколько часов снова увидел Вильгельма, тот держал в руках свиток пергамента. Улыбаясь, он подал его фавориту.

— Я еще не король Англии, поэтому не имею права жаловать. Сохрани это до того дня, когда документ станет действительным. И да поможет тебе Господь в твоих делах, мой друг.

И он передал Раулю бумагу, дарующую ему земли Марвелла вместе с титулом барона.

Жильбер некоторое время скакал рядом с другом, провожая его, и явно был чем-то озабочен, все повторяя:

— Мне не нужны английские земли. Я бы мог поклясться, что и ты скажешь то же самое.

— Нет! — Рауль покачал головой. — Правда, что я не хотел завоевывать эти земли, но дело сделано, Жильбер, и нам никуда от этого не деться. О, я понимаю, что ты чувствуешь, но если все порядочные мужчины, такие, как ты, откажутся от земель Англии, то они достанутся хищникам Робера-Дьявола из Белесма, или Хью-Волку, или кому-нибудь другому из той же породы.

— Меня тошнит от этой войны, — с отвращением признался Жильбер. — Англия принадлежит саксам, а не нам. Я же нормандец, и мне вполне хватает моей родной Нормандии. Вокруг Вильгельма крутится волчья стая, готовая ради наживы убить, пойти на предательство, поэтому-то я и говорю тебе, что не хочу быть одним из них.

— Заглядывай вперед, — убеждал друга Рауль, — мы будем жить в том будущем, которое уготовал для нас Вильгельм, а оно, это будущее, и в Англии тоже. Говоришь, что ты — нормандец, это хорошо, но я думаю, что в конце концов мы все станем англичанами. Не ты, конечно, и не я, но внуки наши уж обязательно.

— Мои не станут, потому что будут расти на своей родной земле.

— А мои будут расти в Англии, — ответил Рауль, — поэтому я и хочу, чтобы после моей смерти земли достались наследникам, рожденным в Англии. Оставайся здесь, Жильбер. В этой покоренной стране нужно многое сделать.

— Оставаться и грабить Англию, как бандит? Нет уж, Рауль, этому не бывать.

— Да что ты, наоборот, принести сюда правосудие и порядок, которые ты любишь не меньше моего. Вильгельм хочет, чтобы впредь эти земли стали домом для нормандцев. Однажды он сказал, что завоюет для своих наследников королевство, которое будет защищено морем, а не какими-то жалкими приграничными крепостями. Видишь, он завоевал это королевство, а нравится тебе это или нет, уже не имеет никакого значения. Оставайся верным Нормандии, может быть, мы все так и поступим, но позволь нам, тем, кто готов это делать, научить наших сыновей считать Англию своим домом. Потому что в противном случае все кончится борьбой между Англией и Нормандией, и я думаю, что Англия победит, а Нормандия погибнет, как половина той уродины, которую мы видели у Сен-Жака. — Шевалье помолчал. — Ты помнишь слова Гале? Я часто вспоминаю их.

— Конечно, помню, но это ведь было полнейшей чепухой.

— Неужели? Вильгельм намеревается владеть и Англией, и Нормандией и, может быть, добьется этого, потому что Вильгельм есть Вильгельм. Но после него… Знаешь, думаю, мы до этого не доживем. Так что иди своим, избранным путем, друг.

— А ты? — Жильбер грустно посмотрел на Рауля. — Увидимся ли снова в Руане?

— Отчего же, обязательно! Герцог намеревается вернуться к Новому году, если все пойдет хорошо, и я надеюсь поехать с ним вместе, если не… — Он замолчал и слегка покраснел.

— Хочешь сказать, если не женишься?

— Может быть, и так. Думаю, что все равно буду с Вильгельмом, ведь я предан ему. Если увидишь моего отца, позаботься о нем и скажи… не знаю даже, что передать. Скажи-ка ему, что я в Англии стал бароном, это его порадует.

Жильбер кивнул.

— Передам. Бароном Марвелла, я думаю. Осмелюсь предположить, что Эдгар был бы рад узнать, что его земли остались тебе, а не какому-то чужаку. Благослови тебя Бог, Рауль! Ты выбрал новый путь, я же пойду по старому. Может быть, когда-нибудь мы и узнаем, кто сделал правильный выбор. Но знаешь, меня это мало волнует. Пока Нормандия жива, я буду с ней. Прощай!

Жильбер пожал руку друга, повернулся и поскакал назад, в лагерь. Рауль смотрел ему вслед, пока тот не исчез из виду, затем приказал своему эскорту трогаться вперед.

Дорога была трудной, отряд долго блуждал, поэтому только на третий день Рауль прибыл в Марвелл. Сопротивления по дороге он не встретил, но косых и злых взглядов ловил на себе предостаточно, так что, будь с ним людей поменьше, могли бы и напасть. Крестьяне казались запуганными, но глаза даже самого жалкого на вид излучали ненависть. И Рауль подумал, что должно пройти немало лет, прежде чем люди забудут о нормандцах-захватчиках. Трудный же предстоит путь сеньору Вильгельму…

На юге Винчестера на многие лиги простирались зеленые луга и густые леса. Марвелл лежал в окруженной пологими холмами долине, по которой протекала извилистая речка. Вокруг большого дома теснились лачуги крестьян. Сам дом был деревянным с черепичной крышей и внешней лестницей, ведущей в верхние комнаты. Он стоял во дворе рядом с часовенкой и несколькими наружными постройками. Двор был окружен частоколом, но ворота стояли широко открытыми, а поскольку их не охраняли, то было ясно, что никаких нормандцев здесь не ждали. Когда Рауль въехал во двор, послышался звук колокола. Вокруг никого не было видно, но когда он соскочил с седла, чьи-то головы украдкой выглянули из-за двери часовни, потом выбежали люди, схватив, очевидно, первое попавшееся под руку оружие.

Рауль стоял спокойно, не делая попытки вытащить меч, но быстро бросил через плечо приказ. Вперед выехал его отряд, блеснула сталь, и толпа крестьян отступила, попятившись.

Шевалье обратился к ним по-саксонски:

— Я пришел с миром, но если вы броситесь на меня и моих людей, прольется кровь.

Он один вышел вперед и направился к часовне, будто вовсе не заботясь о том, что пара десятков ненавидящих глаз следила за ним.

Священник дрожащими руками держал гостию. Рауль остановился и снял шлем, преклонив колени, перекрестился.

Сестра Эдгара Эльфрида стояла около алтаря вместе с перепуганными служанками. Они боязливо посматривали на незнакомого рыцаря. Какая-то дородная дама даже распростерла руки, чтобы в случае чего защитить девушку.

Рауль позвал Эльфриду. Она смотрела на него во все глаза, будто еще сомневаясь, но, когда услышала родной ей голос, тучи исчезли с ее чела и девушка, протянув руки, бросилась ему навстречу.

— Наконец-то ты пришел! — воскликнула она. — Я так ждала тебя, Рауль!

Служанки остолбенели от изумления, увидев, как их госпожа бросилась к незнакомцу, да еще с такой радостью, но дама, которая, очевидно, понимала по-нормандски, тут же осудила поведение девушки, что-то строго зашептав ей на ухо.

Рауль раскрыл было объятия, чтобы принять в них Эльфриду, но как только их руки соприкоснулись, она отпрянула.

— Господи, твоя алая мантия! — прошептала она и закрыла лицо руками. — Нет! Только не это!

В это время священник набрался храбрости и, дрожа, произнес на латыни:

— Если ты веришь в Господа нашего, нормандец, то уходи с этой священной земли!

Этого он мог бы и не говорить, потому что чужеземец все равно не обратил на его слова внимания. Глядя в глаза Эльфриде, он нежно спросил:

— В чем дело, любимая моя? Ты ведь не считаешь, что я пришел, чтобы обидеть тебя? Посмотри на меня, сердце мое! Я поклялся, что приду, и пришел!

Девушка попятилась, ее огромные глаза глядели на его руки.

— Не прикасайся ко мне, на твоих руках кровь! — Она показала дрожащим пальцем. — Они красные, красные от крови! — прошептала она, ужасаясь. — Ты не можешь смыть ее. Я знаю, потому что пыталась сделать это, но не смогла. О Боже милосердный!

Рауль побледнел и протянул к ней свои ладони.