Вошла Анна Трелони, и я сразу увидела, что у нее были какие-то хорошие новости.

– Ваш отец сказал, что, раз мы такие друзья, я тоже буду сопровождать вас в Голландию.

Мы нежно обнялись.

– Я так и думала, что это вас немного подбодрит, – сказала она с чувством.

– Я рада, что ты едешь, – сказала я. – Когда я думаю об этом, я не чувствую себя такой несчастной. Только одному известию я обрадовалась бы больше.

– Я знаю, – сказала Анна. – И все равно хорошо, что мы будем вместе.

Я немного повеселела.

Моя сестра Анна очень грустила. Она была бледна и непохожа на себя. Щеки ее утратили так красивший ее румянец.

– Мне не нравится все это, Мэри, – сказала она. – Я просто заболеваю при мысли о нашей разлуке. Знаешь, как я умоляла отца не отпускать тебя в Голландию.

– Это не в его власти. – Разлучить нас! Мы никогда не разлучались. А теперь еще этот Джон Черчилль. Он хочет увезти Сару. Я не позволю.

– Джон Черчилль, – повторила я и тут же вспомнила об Арабелле Черчилль с ее замечательными ногами и все, что я узнала о ее дружбе с нашим отцом.

– Сара увлеклась им, – продолжала Анна, – хотя и не признается в этом. Он все время тут околачивается. Арабелла Черчилль его сестра. Он был пажом при дворе нашего отца. Ты, наверно, его видела. Говорят, что Арабелла помогла ему продвинуться. Потом он стал гвардейским прапорщиком. Он уже побывал за границей, во Франции, во Фландрии и даже в Танжере. Должна сказать, что он очень красив. Сара говорит, что, если он станет ухаживать за ней, ему придется бросить свое волокитство за другими девушками. Ты знаешь, что наш дядя услал его в Танжер, потому что он очень понравился Барбаре Каслмейн. А теперь он увивается за Сарой.

Анна редко бывала так многословна. Обычно она не принимала участия в разговорах, а довольствовалась тем, что слушала других, не утруждая себя лишними усилиями.

Но теперь она была действительно взволнована. Я еще больше расположилась к ней, и трагедия расставания стала казаться еще ужаснее. Как мне будет не хватать любимой сестры. Как они могут оторвать меня от всего, что составляло счастье моей жизни?

– Конечно, семья Джона Черчилля считает, что Сара ему не подходит, – продолжала Анна.

– Я уверена, что Сара с этим не согласна, – не могла удержаться я.

– Разумеется, нет. Она в ярости. Поэтому она и держит его в неуверенности, а он с каждым днем все больше жаждет на ней жениться. Но я знаю, что он ей нравится. Это-то меня и волнует. Она не должна за него выходить, иначе ей придется уехать. Вдруг его пошлют за границу. Я не могу потерять и тебя, и Сару. Мэри, не оставляй меня!

Но мое замужество было уже делом решенным. Меня уже поздравили члены Королевского Совета. Глаза у меня были постоянно красными от слез, и я, вероятно, имела очень жалкий вид.

А за этим последовало еще множество церемоний. Лорд-мэр устроил банкет, чтобы отпраздновать помолвку, на который был приглашен весь двор. По дороге к Вестминстеру народ толпился по берегам реки, а мы с принцем плыли на королевской барже. Король положил руку мне на плечо, принц стоял с другой стороны, а отец чуть сзади. Я изо всех сил старалась не показать своего отчаяния.

Дело быстро шло к бракосочетанию. Я уже смирилась с тем, что ничто не может предотвратить его и мне придется выйти замуж за этого странного молчаливого человека, намного старше меня. Двенадцать лет – это большая разница, когда невесте пятнадцать. Прошло лишь две недели с того дня, когда я услышала известие, лишившее меня покоя, но эти две недели казались двумя годами.

Церемония должна была совершиться в моей комнате. Там был воздвигнут алтарь, перед которым нас должен был сочетать браком епископ Комптон, мой бывший наставник, поскольку архиепископ Кентерберийский внезапно заболел.

Рано утром ко мне явилась несколько растерянная Элизабет Вилльерс и сказала, что ее мать, леди Фрэнсис, очень нездорова – и не сможет присутствовать на церемонии.

– Леди Анна тоже нездорова, – добавила она.

Я ужаснулась, поскольку, когда я открыла дверь и хотела войти к сестре, внезапно передо мной появился доктор Лейк.

– Миледи, – сказал он, – вам нельзя входить в апартаменты леди Анны. Ваш отец категорически запретил вам это.

– Что вы хотите сказать, доктор Лейк? Разве мне нельзя видеть сестру?

– Она нездорова… и нуждается в покое.

Я изумилась, но доктор Лейк больше ничего не сказал. Так ко всему прочему я лишилась еще и общества сестры.

Я вернулась в свои покои совершенно потерянная. За всю свою жизнь я еще не чувствовала себя такой несчастной.

* * *

Было девять часов вечера, когда собрались приступить к церемонии бракосочетания.

Присутствовали король и королева, мой отец и моя мачеха, которая вот-вот должна была родить, епископ Лондонский и придворные, без чьего участия нельзя было обойтись. Для такого случая присутствующих было не так много, но комнату они все же заполнили.

Мне промыли холодной водой глаза, чтобы скрыть их красноту – очевидный признак моего горя, и одели, как подобает невесте – я уверена, что более несчастной невесты еще не видел свет.

Отец подвел меня к установленному в комнате алтарю. Я обратила к нему умоляющий взгляд. Неужели было уже слишком поздно?

Увы! Я увидела отчаяние в его глазах и поняла, что, если только было бы возможно сделать что-нибудь, чтобы спасти меня от этого брака, он бы это сделал.

Король был весел. Если он и догадывался о моем отвращении и ужасе, он не показал и вида. Взгляд мачехи был полон сочувствия. Ее присутствие удивило меня, настолько близко было уже время родов.

Король ласково мне улыбнулся и прошептал, что он завидует жениху такой красавицы невесты. Сам жених особого восторга не обнаруживал. Возможно, его смутило мое явное нерасположение к нему.

– Где же Комптон? – воскликнул король. – Поторопись, поторопись, не то вдруг герцогиня родит нам сейчас мальчика, а тогда от этого брака нам мало толку.

Принц при этом поморщился слегка, а по комнате пробежал смешок.

Дядя продолжал смотреть на принца со странной усмешкой, которую я уже не раз замечала.

Началась служба. Это был кошмар. Меня соединяли с человеком, который даже после очень краткого нашего знакомства внушал мне страх и неприязнь.

Повторяя за епископом слова, что он наделит меня своим земным богатством, принц символически возложил на Евангелие несколько золотых и серебряных монет.

Король по-прежнему шутливым тоном, воскликнул:

– Бери деньги, бери скорее, милая племянница, и положи себе в карман, ведь это чистая прибыль!

Губы принца передернулись от раздражения, а между тем служба продолжалась.

Наконец все было кончено, и я стала принцессой Оранской.

Не знаю, как я прожила остаток ночи. Долгое время я старалась полностью стереть ее из своей памяти.

Я смутно представляла себе, что меня ожидало. Я слышала только перешептывания и рискованные шутки. Я впервые задумалась над этим в последние несколько дней перед ожидавшим меня испытанием.

Никогда в жизни я так не боялась.

После обряда вокруг меня все болтали и смеялись. Ко мне подходили с поздравлениями. Я выпила немного вина.

– Больше не надо, милая, – сказала королева, сжимая мою руку.

Меня стали готовить ко сну. Как я хотела избежать этого старинного обычая. Как мне хотелось исчезнуть куда-нибудь.

Королева и Мария-Беатриса помогли мне раздеться. Это было частью отвратительного ритуала.

Мария-Беатриса выглядела усталой. Я была уверена, что роды близки. О, почему это не случилось раньше? Почему не родился здоровый мальчик? Почему принц Оранский не сказал, что, раз уже родился наследник, он больше не желает нашего брака! Но ребенок еще не родился, а я уже была его женой.

Меня уложили. Я лежала в постели, дрожа. Потом рядом со мной оказался принц.

Король смеялся. Он задернул занавеси у постели с возгласом:

– А теперь за дело, племянник, с тобой Англия и святой Георг!

Я услышала смех. Вокруг была тьма, и я старалась напрячь все силы для грядущего испытания.

* * *

Всю свою жизнь я старалась побыстрее забыть всякого рода тягостные события, выпадавшие на мою долю, хотя это мне и не всегда удавалось. Одним из таких событий была моя свадебная ночь. Я проснулась в полусознании. Дневной свет был мне ненавистен так, что я закрылась с головой одеялом. С глубочайшим облегчением я почувствовала, что была в постели одна.

Она миновала, эта ночь, ночь боли, ужаса, унижения, и наступило чудовищное пробуждение. Если бы я была опытнее, как большинство девушек, все обошлось бы легче. Моя невинность была отнята у меня холодным, расчетливым человеком, нетерпеливо преодолевшим мое сопротивление, безжалостным к моим слезам и стонам протеста.

Я ощущала его раздражение и инстинктивно понимала, что и ему происшедшее было не более приятно, чем мне. Для него это тоже был только долг. Он презирал меня, а я его боялась.

Неужели это так и будет каждую ночь, спрашивала я себя. И я молилась, глупо, по-детски, чтобы ночь никогда не наступала.

Некоторое время я пролежала неподвижно, униженная, подавленная, чувствуя себя так, словно я вывалялась в грязи.

Вошли мои фрейлины, Элизабет Вилльерс со своей сестрой Анной и моя любимая Анна Трелони, глядевшая на меня с тревогой и сочувствием. Она обняла меня и нежно поцеловала.

– Я буду с вами в Голландии, – напомнила она мне. Эти слова были восприняты мной как слабый проблеск радости в темном, мрачном мире.

– Вы опять плакали, принцесса, – сказала Анна Вилльерс.

Элизабет смотрела на меня насмешливо, и я ненавидела ее. Я подумала, не попросить ли отца не отправлять ее со мной. Но это казалось пустяком по сравнению с моим отчаянием.

– Я промою вашему высочеству глаза, – сказала практичная Элизабет. – Они у вас опухли.

Меня одели. Я не знала, придет ли принц. Я молилась, чтобы он не приходил. Я не хотела его видеть.

Ко мне явился посетитель. Это был Уильям Бентинк, и я содрогнулась при виде его, так как я знала, что он был любимцем моего мужа и между ними существовала тесная дружба. Я догадывалась, что в этом человеке было что-то необыкновенное, потому что принц обычно не выказывал расположения к окружающим и в то же время он, несомненно, выделял этого человека.

– Я пришел по поручению его высочества принца Оранского, – сказал Бентинк. – Он просил передать вам это.

Он поклонился и вложил мне в руки ларец, после чего с видом человека, исполнившего свой долг, попросил разрешения удалиться и вышел, низко поклонившись.

Я продолжала держать ларец. Элизабет смотрела на него с любопытством.

– Ваше высочество намерены взглянуть на его содержимое? – спросила она.

Обе Анны тоже проявили любопытство, но я смотрела на ларец с отвращением, словно ожидая, что из него выползут ядовитые змеи, потому что мне прислал его человек, подвергший меня никогда прежде не испытываемому мной чувству унижения.

Дрожа, я открыла ларец. В нем лежали драгоценности, в том числе кулон из бриллиантов и рубинов на золотой цепочке.

Элизабет в восхищении затаила дыхание.

– Какая прелесть! – воскликнула ее сестра.

– Вы должны примерить кулон, – сказала Анна Трелони.

– Таков обычай – посылать молодой жене драгоценности утром после свадьбы, – сказала Элизабет.

Я ощутила холод драгоценных камней на шее. Я никогда этого не забуду, подумала я. И это было еще только начало.

– Ну не прекрасно ли! – сказала Элизабет. – Подумать только, сколько это стоит. – Глаза ее совсем перекосило. Она завидует мне, подумала я. О если бы она была на моем месте, а я на ее!

– Снимите его, – сказала я, – и положите обратно в ларец.

Они все удивились. Даже Анна Трелони не понимала меня. Все они были в восхищении от красоты и ценности присланных мне украшений.

Принца я видела недолго. Он почти не смотрел в мою сторону, и у меня появилась надежда, что, может быть, события прошедшей ночи больше не повторятся.

Весь день я принимала поздравления. Казалось, все были довольны этим браком, кроме моего отца, мачехи и, разумеется, самих новобрачных. В эту ночь я лежала в своей брачной постели в страхе, ожидая вот-вот услышать шаги мужа. Я было задремала и тут же проснулась, вздрогнув. Было уже очень поздно, когда я поняла, вне себя от радости, что он не придет.

* * *

Было решено, что до нашего отъезда, я останусь в Сент-Джеймском дворце, моем любимом доме. Уже несколько дней я не видела свою сестру Анну. Говорили, что она слишком больна, чтобы принимать кого-либо. Ей нужен покой. Я хотела поговорить с ней и была уверена, что, как бы она ни была больна, она тоже хотела видеть меня.

Мои придворные дамы все время толковали о принце Оранском. Я знала, что он казался им странным. Они говорили, что он был непохож на пылкого любовника. Он не бывал со мной наедине, а когда нам приходилось встречаться, он избегал смотреть на меня. Он не выказывал ни малейших признаков расположения ко мне.