Виктория Холт - Роковой выбор

Отец ответил, что сейчас неподходящий момент для его возвращения и что он рассмотрит мою просьбу позже.

Я понимала, что он не доверяет Джемми и, как бы я ни просила за него, он не даст молодому человеку столь желанного для него разрешения.

Из Гааги в поисках убежища Джемми направился в состоящие под управлением Испании Нидерланды, но ненадолго. Ему быстро дали понять, что и там его присутствие нежелательно.

Я могла себе представить, какое у него было настроение, как он строил планы возвращения. Я надеялась, что он не совершит какого-нибудь безрассудного поступка. Хорошо зная его, я боялась, что он на это способен.

И как я оказалась права!

Когда я услышала, что он готовится воевать с отцом из-за трона, я была в отчаянии. Если бы только я могла с ним поговорить, я бы убедила его отказаться от этого безумия. Хотя нет, он никогда бы не стал слушать меня! Он мечтал о величии и уверился в славном исполнении своих желаний. Я представляла себе, как оживлялись его прекрасные глаза, когда он строил эти планы.

Хорошо известно, чем завершились эти безумные мечты. Было мало надежды, что они когда-нибудь осуществятся. Я воображала, как он использовал все наследственное обаяние Стюартов, чтобы привлечь к себе сторонников. И ему это удалось. Он заставил их забыть, что его планы обречены на провал.

Когда я узнала, что он высадился на западном побережье, я была преисполнена опасений за него.

И, увы, все они оправдались.

Мой отец знал, что Джеймс – легкомысленный юноша. Как человек он, наверное, не стал бы его судить слишком строго, но как король он обязан был проявлять твердость. Ведь герцог назвал его узурпатором. Он заявил, что он – единственный наследник престола, ибо может доказать, что его мать, Люси Уолтерс, была к его рождению законной женой Карла II.

Мы в напряжении ожидали известий. Курьеры постоянно ездили взад и вперед.

Ко мне пришла Анна Трелони. Она всегда раньше всех узнавала новости.

– Герцог Монмутский назначил награду за голову вашего отца, – сказала она. – Он заявил, что ваш отец не имеет никаких прав на трон, а парламент – сборище изменников.

Это было уж слишком. Я знала в глубине души, что Джеймс потерпит поражение. А если он все-таки преуспеет? Что будет в таком случае с моим отцом? Но нет, этого не могло случиться. Армия была за моего отца, а что такое несколько тысяч деревенских парней против регулярной армии?

В западной Англии Джеймса называли – король Монмут. Но, когда он выступил по направлению к Бату, несомненно ожидая такого же успеха, какой он имел в Тонтоне, жители Бата не оказали ему никакой поддержки, и, вероятно, уже тогда он и начал терять уверенность в себе.

Насколько это было возможно, я следила за его передвижениями. Я почувствовала, когда он впервые начал бояться своего поражения, а затем понял и всю его неизбежность. Я страдала вместе с ним. Ведь я так хорошо его знала.

Бедный, бедный Джемми с его грандиозными замыслами, не имеющими никакого реального основания.

Произошло сражение при Седжмуре, где его сторонники потерпели поражение и сам Джемми бежал, переодевшись работником с фермы. Я горько улыбнулась при мысли о такой маскировке. Ему, всю жизнь мечтавшему о короне, необходимость облачиться в подобное одеяние уже сама по себе была достаточным наказанием.

Но вскоре его все равно опознали. Герцог был схвачен и препровожден в Тауэр.

Он знал, что ожидает его, и мужество изменило ему. Он испугался.

Я написала отцу, умоляя его проявить снисходительность к Джемми. Правда, он безрассуден, но он наш родственник. Его отец любил его. Он прощал его много раз. Это был просто опрометчивый поступок, обреченный на неудачу. Джемми извлечет из него урок.

Отец отвечал мне, что Монмут – глупец, а глупцы могут быть опасны. Он никогда не извлекает уроков из своих поступков; ему нельзя доверять. К тому же он трус; он привлекает к себе тысячи сторонников обещанием обуздать католиков, теперь сам изъявлял готовность перейти в католичество, ради того чтобы ему сохранили жизнь.

Надежд не оставалось. Джеймса казнили.

Я слышала мучительные рассказы о его конце. Мужество вернулось к нему перед лицом неизбежности. Он заявил, что он – сторонник англиканской церкви, и отказался осудить свой мятеж. Он поднялся на эшафот с высоко поднятой головой.

Джек Кетч, палач, нанес пять ударов своим топором, но голову было никак не отделить от туловища, так что ему пришлось отрезать ее ножом.

Так погиб герцог Монмутский.

Его образ преследовал меня во сне. Я любила его. Я вспоминала чудесные дни, проведенные с ним. Я постоянно представляла его себе на эшафоте, с отчаянием в глазах. Как непохож он был на юношу, учившего меня танцевать и кататься на коньках! Я воображала себе Джека Кетча, размахивающего топором, и окровавленную голову Джемми на плахе. И я ощущала скорбь, которую сменял яростный гнев. Он был слишком молод, чтобы умереть, слишком красив, слишком обаятелен. Я не могла вынести мысли, что больше не увижу его.

Он был безрассуден, глуп; он верил, что рожден для славы. Он жаждал короны, на которую не имел права. Он тянулся к ней, как ребенок к игрушке, и какое-то время ему казалось, что он завладеет ею. Король Монмут! Король простых добрых людей, оставивших свои косы и вилы, чтобы следовать за ним на погибель и смерть.

А теперь он был мертв, и мой отец допустил, чтобы этот ужас совершился. Он отказал ему в милосердии. Джемми, бедный испуганный мальчик, умолял его, и он отверг его мольбы; и Джемми, мой дорогой кузен, которого я любила, погиб жестокой смертью на эшафоте.

В моменты отчаяния мне приходила мысль, что я никогда не забуду… и, быть может, никогда не прощу… моему отцу смерть Джемми.

Я твердила себе, что он поступил, как сказали бы многие, мудро. Но, если бы он открыто не признавал свою приверженность католицизму, если бы он поступал, как его брат, король, этого никогда бы не случилось. Ведь мой дядя Карл был католиком и некоторые говорили, что в момент его кончины были совершены католические обряды. Но дядя Карл был мудр, а мой отец глуп. Я любила Джемми, и он убил его. Я никогда не забуду этого и не прощу его.

Бевил Скелтон, новый английский посол в Голландии, как и его предшественник Чадли, был не в самых лучших отношениях с Уильямом. Со дня приезда Скелтона они не доверяли друг другу, и Скелтон отсылал в Англию весьма критические отчеты о поведении Уильяма.

В это время я не знала, что мой отец, бывший с самого начала против моего замужества, строил планы расторжения нашего брака и занимался поисками для меня другого супруга.

Обращение со мной Уильяма вызывало в Англии раздражение, и найти причину для нашего развода было бы нетрудно.

Для Уильяма это было бы крайне нежелательно. Я имела в его глазах большую ценность, хотя, видя его отношение ко мне, со стороны в это трудно было поверить.

Я написала отцу, что я была довольна своей жизнью. У меня были разнообразные интересы – а главное, у меня было время изучать книги о религии.

Мой отец представлял себе, что это за книги, и ему это не нравилось. Он по-прежнему видел во мне девочку, которую он некогда обожал, и он был убежден, что, если разлучить меня с Уильямом, мои взгляды изменятся.

Я узнала позднее, что у отца был план, предполагавший участие в нем Скелтона и моего капеллана доктора Ковелла. В число заговорщиков входили Анна Трелони и моя старая няня миссис Лэнгфорд, потому что считалось, что я скорее прислушаюсь к их мнению, нежели, чьему-то еще. Меня должны были отучить от преданности Уильяму.

Когда муж изменяет жене, она обычно узнает об этом последней, хотя и является самым заинтересованным лицом.

Уильям был так серьезен, так чужд любому проявлению легкомыслия, что я никогда бы не подумала, что он способен заводить любовные интриги.

Однажды, когда у меня были Анна и миссис Лэнгфорд, я заметила, как они переглянулись, словно между ними была какая-то договоренность. Похоже было, что они ждали какого-нибудь вопроса с моей стороны, чтобы завести разговор о том, о чем собирались.

Наконец миссис Лэнгфорд начала:

– Ваше высочество, мне трудно сообщать вам об этом, и я надеюсь, что вы не рассердитесь, но…

Она замолчала и беспомощно взглянула на Анну, которая сказала:

– Ее высочеству следует это знать. Многие об этом знают, и было бы несправедливо скрывать от нее.

– Пожалуйста, говорите, – попросила я.

Миссис Лэнгфорд молчала. Анна посмотрела на ее смущенное лицо и повернулась ко мне.

– У принца есть любовница. Это продолжается уже некоторое время.

Я не верила своим ушам.

– Да, это так. Мы не хотели вас огорчать, но… доктор Ковелл и мистер Скелтон… они полагают, что вас нельзя оставлять в неведении.

– Это вздор… – начала я.

Анна покачала головой:

– Это уже давно продолжается. Вы должны об этом знать. Разве вы не замечали, как нагло ведет себя эта женщина?

– Эта женщина?..

– Да. Элизабет Вилльерс.

– Но она… она косая!

Анна пожала плечами.

– Она умна… и хитра. Это началось почти сразу после вашего приезда сюда.

– Я не верю.

Они беспомощно переглянулись.

– Он бывает у нее каждую ночь, – сказала миссис Лэнгфорд.

– Нет! Не может быть!

– Ну что ж, – сказала Анна. – Мы исполнили свой долг. Если ваше высочество не верит нам…

– Не может быть, чтобы Уильям… нет…

– Таково большинство мужчин.

– Он не такой, как другие.

Анна вздохнула:

– Если ваше высочество не верит нам, то больше не о чем говорить.

– Но ведь это легко проверить, – сказала миссис Лэнгфорд.

– Что вы хотите сказать? – спросила я.

– Если бы вы спрятались неподалеку от лестницы, ведущей в ее апартаменты, вы могли бы увидеть, как он идет к ней.

– Если не в ту же ночь, то в другую, – сказала Анна. – Он у нее частый гость.

– Вы хотите, чтобы я… шпионила за ним?

– Все зависит от того, какую важность вы этому придаете, – возразила Анна.

– Вы никогда не любили Уильяма, – сказала я укоризненным тоном.

– Не я одна. Многим из нас не нравится, как он с вами обращается.

– Оставьте меня, – сказала я. – Я хочу побыть одна.

Они немедленно повиновались.

Я была ошеломлена. Я не могла поверить услышанному и все же в глубине души знала, что это правда.

Элизабет Вилльерс! Она была некрасива, не говоря уже о косоглазии. Но она была сильной личностью. Она обладала чувством собственного достоинства. Я думала, что Уильям мог найти в ней много привлекательного.

И вдруг мной овладела неистовая ревность. Он не желал меня, а ведь меня считали красавицей. Я знаю, так говорят о всех принцессах, но я действительно была хороша. Правда, у меня была склонность к полноте, но все считали, что полнота только украшает меня. И все же он пренебрег мной и выбрал Элизабет Вилльер. Я не могла этого понять.

А потом я вспомнила рассказы о его юности, когда, опьянев, он разбил стекла во фрейлинских покоях, пытаясь добраться до них. Как и у всякого мужчины, у него были свои потребности. Я не удовлетворяла его, поэтому он обратился к Элизабет Вилльерс.

«Нет! Нет! Нет!» – твердила я. Но мой внутренний голос издевался надо мной: «А почему нет?» Я подумала о положении, которое она составила себе при дворе. Она стала чем-то вроде наставницы молодых фрейлин. Она всем распоряжалась. Когда ее сестра Анна вышла за Уильяма Бентинка, Вильгельм не возражал. Я вспомнила осложнения из-за Джейн Рот и Зулстайна. Разумеется, Вилльерсы были благородного происхождения… но Бентинк… он был другом Уильяма, и этот брак укрепил связь между Уильямом и Элизабет.

Я сопротивлялась, я отказывалась верить, но минута пробегала за минутой, и эта история казалась мне все более вероятной.

Анна явилась ко мне снова.

– Простите меня, – сказала она. – Я не должна была говорить вам об этом.

– Если это правда, я должна знать ее.

– Но это вас глубоко ранило. Я никогда не хотела этого.

– Я знаю, Анна, – сказала я. – Вы всегда были мне добрым другом. Я верю, что вы им и останетесь.

Она взяла мою руку и поцеловала.

– Он проводит с ней почти все ночи, – сказала она. – Если вы проследите за ним, это подтвердится. Да, лучше знать правду, какой бы горькой она ни была. Я долго думала. Но доктор Ковелл находит, что вы должны знать то, что известно всему двору.

– Доктор Ковелл?

– Его очень сердит то, как с вами обращаются. Он писал вашему отцу.

– Мой отец знает… об этом?

Она молчала.

– Анна, – спросила я. – Мой отец знает об Уильяме и Элизабет Вилльерс?

– Да, – отвечала она.

– А может быть, эти слухи распускают, чтобы повредить принцу в глазах моего отца?