Виктория Холт - Роковой выбор

– Но я хочу знать, – настаивала Генриетта.

– Ты не должна… – Элизабет сделала вид, как будто смущение вынуждало ее замолчать.

Сара оценивающе взглянула на нее. Она была проницательнее всех нас. Поэтому она и Элизабет остерегались задевать друг друга. Будет ли она обсуждать историю сэра Джона Дэнема с моей сестрой, когда они останутся одни, подумала я. Анна слишком ленива, чтобы задавать вопросы, но она, казалось, слушала с интересом. Все будет зависеть от того, захочет ли Сара ей рассказать.

Я заговорила об этом с Анной Трелони. Я ей полностью доверяла и всегда с удовольствием с ней разговаривала, потому что она никогда не пыталась навязывать мне свою волю.

– Ты помнишь все эти разговоры о сэре Джоне Дэнеме, вообразившем себя Святым духом?

– Да, – неохотно сказала Анна. – Это случилось очень давно.

– Примерно тогда, когда и Большой пожар.

– Мне кажется, говорили, что она умерла через год после пожара.

– У нее был любовник.

– Так говорили.

– Кто он был?

– Люди всякое болтают.

– Это был мой отец?

Анна покраснела, и я продолжала:

– Я догадалась по тому, как говорила Элизабет Вилльерс.

– Она хитрая. Я бы предпочла Сару Дженнингс, хотя и она тоже не сахар, и я спокойно могла бы обойтись без них обеих.

– Что тогда случилось? Был большой скандал?

– Пожалуй, что и так.

– А мой отец?

Она пожала плечами.

– Я знаю теперь об Арабелле Черчилль. Она все еще с ним, так ведь?

– И король и герцог могут оставаться верными тем, кто для них действительно что-то значит, но в любовных отношениях они не могут бесконечно хранить постоянство. Король был несколько лет близок с леди Каслмейн, а теперь у него эта актриса Нелл Гвинн.

– Пожалуйста, не уклоняйся от нашего разговора, Анна. Я хочу знать. Одна из сестер Вилльерс сказала, что, когда сэр Джон всех напоил на поминках, в убийстве обвинили другого.

– Надо же было кого-то обвинить.

– Моего отца?

– Нет… не вашего отца.

– Так кого же?

– …говорят… ваша мать…

– Моя мать! Она никогда бы такого не сделала.

– Ну конечно, нет. На самом деле вскрытие показало, что леди Дэнем и не была отравлена. Так что все это ложь.

– Не все, – возразила я. – Я полагаю, сэр Джон сошел с ума на самом деле и у его жены и правда был любовник и этот любовник был…

– Дорогая леди Мэри, – сказала моя подруга. – Вы должны видеть мир таким, каков он есть. Нельзя закрывать глаза на факты. Ваш отец в этом отношении похож на короля. Они оба родились на свет, чтобы любить женщин. Это в их природе. Я иногда думаю, что в народе короля и любят из-за этой его слабости. Для простолюдинов он их обаятельный беспутный король. Да и на самом деле в нем так много хорошего, что и нам следует ему простить этот недостаток. А что до вашего отца, он любит вас так же горячо, как вы его. Эта взаимная любовь драгоценна, это лучшее, что у вас есть, пока у вас не будет мужа, который тоже будет вас любить. Довольствуйтесь этим и не мучайте себя ненужными мыслями. Не позволяйте другим влиять на ваши чувства к тем, кого вы любите.

– Я так хотела видеть его совершенным, Анна.

– Совершенных людей не бывает. Жизнь редко бывает такой, как нам хочется, да и то ненадолго. Если вы хотите вкусить ее радостей, принимайте ее такой, как она есть, и наслаждайтесь ею, пока можете. Постичь эту истину – значит усвоить самый важный урок, может быть, более важный, чем все уроки епископа Комптона.

Меня посетил отец. Он пожелал встретиться со мной наедине, и я поняла, что ему нужно сообщить мне нечто важное.

– Моя любимая доченька, – сказал он, – я хочу поговорить с тобой серьезно. Я знаю, ты молода, но ты должна постараться понять, в каком положении я оказался.

Я теснее прижалась к нему. Какие бы ужасные истории о его отношениях с женщинами я ни слышала, я любила его по-прежнему. Для меня он всегда оставался нежным, любящим отцом, и, каковы бы ни были его чувства к этим женщинам, нас они не касались.

– Ты, вероятно, знаешь, что у короля не может быть детей.

Я посмотрела на него с недоумением. Я то и дело слышала, что у той или другой женщины должен быть ребенок от короля.

Он заметил выражение моего лица и продолжал:

– Таких детей, которые могли бы ему наследовать. Похоже на то, что королева не может родить. Это имеет некоторое отношение к нам. Я – брат короля, и если бы он, не дай Бог, умер… ну, ну, не пугайся, он еще долго проживет. Он здоров и бодр. Но ведь никогда нельзя исключить какого-нибудь несчастного случая… на охоте, например. И если бы, случись такая беда, твой дядя завтра умер… тогда королем бы стал я.

– Я знаю, – сказала я.

– У меня две прекрасные дочери, и, видит Бог, я горячо люблю их, но стране нужны сыновья. Народу хочется короля, а не королеву. Они станут терпеть на троне женщину, но видеть на нем они всем сердцем жаждали бы мужчину и утверждают, что наследник престола обязан иметь сыновей, если только может.

– Моей матери уже нет, – сказала я.

Он взглянул на меня с грустью:

– Увы, но именно поэтому они и ожидают, что я… – Он помолчал немного и, крепко стиснув мою руку, закончил: – Женюсь снова.

– Женитесь? На ком?

– Поверь мне, моя любимая девочка, найдется много желающих родить наследника престола. Я должен предать забвению прошлое. Я должен жениться. Я должен доказать, что я стараюсь способствовать появлению на свет наследника.

Я не могла удержаться от мысли: вам это не составит труда. Если бы Арабелла Черчилль с ее обворожительными ногами была вашей женой, у вас было бы уже несколько наследников. Я не произнесла эти слова вслух. Это бы глубоко его огорчило. Он бы не желал, чтобы я знала о таких делах. Но я думала о своей матери, о том, какая боль отражалась у нее на лице перед кончиной, а он все это время был любовником Арабеллы Черчилль.

Эти мысли не покидали меня, я вспоминала рассказы матери об их молодости в изгнании при дворе принцессы Оранской и как отец влюбился в нее и сделал ей предложение. Потом настала Реставрация, герцог Йоркский перестал быть скитающимся изгнанником, и его брак, ранее считавшийся вполне приемлемым, больше уже не подходил брату короля. Так считали многие, но мой отец остался верен своему слову. Я любила эти рассказы, в которых образ моего отца соответствовал созданному мной о нем для себя представлению.

А теперь он собирался жениться снова, потому что, хотя у него были уже две дочери, я и моя сестра, народу хотелось, чтобы в будущем на трон Англии взошел мужчина, и он требовал от моего отца рождения наследника.

– Так что ты понимаешь, милочка, – продолжал он, – твой отец должен выполнить свой долг. Я надеюсь, ты полюбишь свою новую маму.

– У меня не может быть другой мамы, – сказала я. – У меня была мама, и я потеряла ее.

Он снова принял грустный вид, но мне показалось, что перспектива нового супружества не была ему неприятна. «Что ж, – подумала я. – Может быть, его новая жена будет молода и красива и ему не понадобятся с нею другие женщины».

* * *

Скоро о предстоящей женитьбе герцога Йоркского стало известно всем.

Девочки обсуждали это вполне открыто.

Хотя он был нашим с Анной отцом, не было никакого смысла секретничать, ибо весь двор только и говорил об этом.

Герцогиня де Гиз очень бы подошла ему. Может быть, это она и будет? Или принцесса Вюртембергская? А почему не мадемуазель де Рейс?

– Интересно, кого из них выберут, – сказала Элизабет Вилльерс. Мне казалось, что ни одна из них ее не устраивала. Уж если свадьбе быть, то пусть молодая жена будет безобразной и бесплодной. Она, очевидно, надеялась, что когда-нибудь английской королевой стану я.

Мне это казалось нелепым, и я не могла вообразить, чтобы это когда-нибудь произошло. Одна мысль об этом внушала мне страх. Но если бы отец женился и у него родился сын, наш двор в Ричмонде потерял бы всякое значение. Бедная Элизабет, как это было бы для нее печально!

И вдруг неожиданно появилась еще одна претендентка на титул герцогини Йоркской. Это была принцесса Мария-Беатриса Моденская.

Мой отец послал на континент графа Питерборо. Говорили, что он должен был тайно понаблюдать за этими дамами и сообщить свои впечатления о них герцогу. Его сведения предназначались только моему отцу, но каким-то образом нам они тоже стали известны.

Герцогиня де Гиз была коротышка и дурно сложена, к тому же по виду она не отличалась хорошим здоровьем, так что было маловероятно, чтобы она могла произвести на свет желанного наследника. Мадемуазель де Рейс? Принцесса Вюртембергская? Обе недурны собой, но тем временем мой отец увидел портрет молодой Марии-Беатрисы Моденской.

Мне приятно вспомнить, что, сделав выбор, он сообщил о нем мне первой.

– Она станет тебе подругой, – сказал он. – Питерборо так мне о ней пишет! Она среднего роста, что очень хорошо, потому что, хотя я бы не избрал карлицу, мне не хотелось бы, чтобы жена смотрела на меня сверху вниз. У нее серые глаза и движения полны грации. Она мила и наивна, почти еще ребенок. Она очень здорова, эта малышка, и она родит мне сыновей. Питерборо пишет, что, хотя она отличается мягкостью и скромностью, она любит и поспорить. Я думаю, тебе понравится моя маленькая невеста из Модены.

– Важно, чтобы она понравилась вам, – сказала я.

– Ты права, но все же мне хотелось услышать одобрение моей любимой дочери. И я уверен, что она одобрит мой выбор. Мое милое дитя, у тебя будет маленькая подружка.

* * *

Она была очень молода и очень испугана. Мне она понравилась с первой минуты. Мой отец очень гордился ею и считал, что ему повезло с такой красавицей женой.

Были, конечно, и те, кто возражал против этого брака. Они называли его папистским и пытались помешать ему. Когда бракосочетание состоялось, они предложили моему отцу удалиться от двора и стать простым деревенским сквайром. Но король не поддержал их.

Я не знала тогда, какое чувство протеста вызывало в народе поведение отца. Если бы он только не был таким честным и откровенным! Если бы он только походил на короля, своего брата, который тоже склонялся к католицизму, но благоразумно держал своих подданных в неведении об этом, – все бы вышло по-другому! Но отец не был лицемером. Отказ от своей веры он считал смертным грехом.

В то время я только радовалась, что у него такая прелестная жена. Я вполне поняла, почему он был вынужден жениться, и, хотя я никогда не забывала свою мать, к своей мачехе я с первой встречи стала относиться по-дружески, а потом и полюбила ее.

Отец говорил, что мы обретем в ней подругу для игр, и в некотором смысле так оно и вышло. Мария-Беатриса была примерно того же возраста, что Элизабет Вилльерс и Сара Дженнингс, но она казалась моложе, и, хотя она происходила из правящего дома, у нее не было и доли высокомерия, которым отличались эти девицы. Пятнадцать лет – слишком ранний возраст для замужества, особенно когда при этом приобретаешь двух падчериц, одну на шесть, а другую всего на четыре года моложе себя.

Я чувствовала, что она была очень несчастна, оказавшись после родного дома в чужой стране, рядом с мужем, который должен был казаться ей стариком. Отец был старше ее на двадцать пять лет, но я думала, что она скоро поймет, какой он чудесный человек – самый лучший в мире, – и тогда она перестанет раскаиваться, что вышла замуж, а не стала монахиней, как ей этого хотелось.

Моя искренняя симпатия к ней и совсем небольшая разница в годах между нами сделали ее вскоре откровенной со мной.

– Мне была очень неприятна мысль о замужестве, – говорила она мне своим мелодичным голосом со своеобразным акцентом. – Я желала уйти в монастырь.

Я очень жалела ее, представляя себя на ее месте, вынужденной покинуть отца, близких, друзей и отправиться в какую-нибудь чужую страну.

Впрочем, когда я побольше узнала о ее жизни дома, я подумала, что приезд ее к нам не был для нее такой уж трагедией. Детство ее было не такое счастливое, как у меня.

Бедная Мария-Беатриса происходила из славного семейства д'Эсте, известного своим благородством, храбростью и покровительством всякого рода искусствам. К сожалению, ее отец Альфонсо, страдавший жестокой подагрой, целиком зависел от своей властной жены, герцогини Лауры, управлявшей не только своей семьей, но и всей страной. К тому же он умер, когда Мария-Беатриса была совсем маленькой, а ее брат, Франческо, моложе ее на два года, и вовсе младенцем.

После смерти Альфонсо их опекуном был назначен брат отца, Ринальдо, но герцогиня Лаура взяла все в свои руки.

– Моя мать – очень хорошая женщина, – рассказывала мне Мария-Беатриса. – В детстве мы не всегда это понимали. Она казалась нам очень суровой, но это потому, что она всегда старалась, чтобы нам же было лучше. Видишь ли, она считала, что мы, чтобы вырасти сильными духом, никогда не должны обнаруживать слабость.