Неожиданно на пороге появились судья и нотариус. Судья, завидев заплаканную Лизу, смутился и принялся извиняться за вынужденный визит и все бормотал соболезнования. Нотариус прятался за его спиной и лишь тихо поддакивал и согласно кивал головой.

– Все это, конечно, хорошо, – нахмурился Репнин. – Но, Фрол Прокопьевич, что означает ваше появление в этом доме в столь неурочное и недоброе для его обитателей время? Мне казалось, что уже все вопросы решены. Или вы опять получили указания сверху против меня или барона Корфа?

– Я понимаю ваше волнение, князь, – принялся оправдываться судья, – но причина моего прихода не вы и не кто иной, как сам Петр Михайлович. Он послал за мной и просил быть с нотариусом сразу после похорон, дабы подтвердить факт составления нового завещания.

– Что? – вскинулась смертельно побледневшая Лиза и стремглав кинулась в кабинет отца. Репнин укоризненно посмотрел растерявшегося судью и последовал за нею. Нотариус тоже собрался пойти за князем, но судья его остановил – кто знает, что сейчас произойдет, лучше переждать в гостиной, пока князь Петр сам не выйдет к ним и не пригласит оформить бумаги. Аксинья приняла от гостей шубы, и, с трудом взгромоздив их на вешалку, с поклоном развела руками – мол, проходите, садитесь.

Судья с благодарностью ей кивнул и попросил принести им с дороги чаю – он не исключал, что, возможно, придется долго ждать, пока утихнут страсти в кабинете. А в том, что подобные дела всегда чреваты семейными войнами, Фрол Прокопьевич и не сомневался – завещания всегда вносили в дома раздоры, а перемены в праве на наследования – и того больше...

– Как вы посмели, папенька?! – вскричала Лиза, врываясь в кабинет отца.

От ее неожиданного крика Полина, стоявшая подле князя Петра, шустро спряталась за кресло и теперь выглядывала оттуда, по-крысиному мелко поблескивая глазками. Долгорукая вздрогнула и как будто очнулась – Соня почувствовала, что ее прежде безжизненная рука налилась силой и снова стала теплой. Репнин, вбежавший с опозданием, хотел успокоить Лизу, но она не слушала его – шла словно напролом, надвигаясь на отца, сидевшего в своем кресле за письменным столом, и одаряя его пламенными, но совсем не добрыми взглядами.

– Ты ведешь себя неприлично, Лиза, – стараясь держаться с достоинством, сказал князь Петр. – Ты кричишь в доме, где еще недавно умер твой брат. – Нет, это ты ведешь себя отвратительно! – с негодованием шумела Лиза. – И девяти дней не прошло, а ты уже осквернил его память, торопясь лишить последнего – права на наследство.

– Мертвому-то оно зачем? – вылезла Полина.

– А тебя, самозванка, не спрашивают! – бросила ей Лиза. – Но ты, папенька, как можешь вести себя столь безрассудно – ведь у тебя скоро появится внук, у Татьяны от Андрея родится ребенок, твоя кровь, между прочим! Ты и малыша хочешь наказать, обрекая на нищету и бесправие?

– Ты преувеличиваешь, Лиза, – поморщился князь Петр. – Я всего лишь хочу восстановить справедливость.

– Ты не справедливости ищешь, ты мстишь своим близким за то, что они не желают смириться с твоей жестокостью и душевной глухотой! – не отступала Лиза.

– Можешь кричать, сколько угодно, – с деланным равнодушием кивнул ей отец, – это ничего не изменит. Я за тем и собрал вас сейчас, чтобы объявить о переменах, ожидающих вас.

– Подлец! – вдруг зарычала Долгорукая и прыжком бросилась к мужу. – Ты исковеркал мою жизнь, но я не дам тебе убить всех моих детей! Не дам!..

Репнин успел схватить княгиню и прижал к себе, удерживая до тех пор, пока она не затихла и не сникла – безвольная и опустошенная.

– Посмотрите, что вы наделали, папа, – промолвила Соня, поднимая на отца опухшие от слез глаза, – вы убиваете маменьку! Андрей уже мертв, а нас вы хотите пустить по миру. Как вам не стыдно?

– Извините, Петр Михайлович, – решился вмешаться Репнин. Он, наконец, отпустил Долгорукую, и Лиза тотчас усадила мать на кресло подле стола, – но вы ведете себя неразумно. Конечно, я не оставлю Елизавету Петровну, и мы поженимся... – Насколько я помню, она еще замужем, – опять вставила со своего места Полина.

– Уже нет, – раздался от двери знакомый и величественный голос.

Все разом обернулись посмотреть на вошедшего.

В кабинет, ведя под руку печальную Наташу, вошел Александр, за ними на пороге появились и Корф с Анной.

– Ваше высочество?! – князь Петр торопливо привстал, Соня и Лиза присели в реверансе. – Что значат ваши слова?

– Я лично приехал выразить вам, князь, и вашему семейству соболезнования по поводу трагической и такой преждевременной кончины князя Андрея. И одновременно обрадовать известием о том, что господин Забалуев был сегодня утром арестован и препровожден в тюрьму за похищение Анны Платоновой и вымогательство выкупа за ее жизнь у барона Корфа.

– Но у этого прохвоста слишком большой покровитель, – растерянно произнес князь Петр. – Он опять может выпутаться даже из этой неприятной истории.

– Уже нет, – покачал головой Александр, – и, если говорить о покровителях, то у вашей дочери есть посильнее – в моем лице. Ибо я испытываю к княжне Елизавете известную приязнь, как к очаровательной женщине и, надеюсь, будущей супруге моего адъютанта, князя Репнина. Что же касается развода, то должен сообщить вам, что все это время господин Забалуев вас обманывал – разрешение на развод было подписано еще месяц назад, но он подменил настоящее отправление подложным. Его Величество откликнулся на вашу просьбу, князь Петр Михайлович, и несказанно удивился проявлением вашей неблагодарности. Но сегодня все разъяснилось – мы нашли в его бумагах настоящий документ, освобождающий княжну от любых обязательств перед ее бывшим мужем. Она свободна.

– Благодарю вас, ваше высочество, – разрыдалась Лиза. – Благодарю тебя, Господи! Благодарю Императора за его милость ко мне недостойной!

– Что вы, Елизавета Петровна, – улыбнулся Александр. – Вы – милая, чудесная девушка, вы достойны лучшего будущего, и оно уже не за горами.

Все расселись.

– Да, это замечательно, – задумчиво произнес князь Петр, – но вряд ли ваше сообщение способно повлиять на мое решение об удочерении Насти и установлении ее места в завещании.

– Хотелось бы надеяться, что вы делаете это на законных основаниях и не в ущерб своей семье, – кивнул Александр.

– Разумеется, на законных! – воскликнул князь Петр.

– Тогда пусть все получит твоя законная дочь! – послышался от дверей грозный и чуть хрипловатый голос Сычихи.

– А-а-а!.. – выдохнула Полина и заметалась вдоль стены, пытаясь найти выход из кабинета.

– Что с тобою, девочка моя? – взволнованно обратился к ней князь Петр.

– Твоя девочка – не Полина! – твердо сказала Сычиха, проходя вперед.

– Чего вы слушаете сумасшедшую?! – вскричала Полина, побагровев от злости и ненависти. – Она сама не знает, что несет!

– Знаю, теперь знаю, – улыбнулась Сычиха. – Я все вспомнила, да рассказать не успела. Эта негодяйка Полина подкупила Карла Модестовича, пока вы хоронили Андрея, увезти меня к цыганам и продать им, чтобы я уже никогда не смогла вернуться сюда и открыть правду о происхождении Анастасии.

– Это ложь! – бесновалась Полина. – Бессовестная ложь! Наглая и дерзкая!

– Это – правда, и ты сама прекрасно все знаешь, – усмехнулась Сычиха. – А для сомневающихся у меня есть и свидетель. Входи, Рада!

– Мир вам! – тихо сказала вошедшая по ее знаку Рада.

Полина охнула и прижалась к стене, словно пригвожденная к позорному столбу.

Рада внимательно окинула взглядом всех, кто находился сейчас в кабинете князя Петра, и сдержанно, но с уважением приветствовала каждого:

– Барышни... Счастья тебе, красавец! (Репнину) Барин... (Корфу) Государь! (Александру) – Но я еще не... – смутился Александр.

– Станешь, – кивнула Рада. – И прославишься в веках, только не забывай мое предсказание, как забыл обещание наказать убийцу моего брата.

– Я сдержал свое слово, – успокоил ее Александр. – Человек, о котором ты говоришь, сегодня был арестован, его ждет каторга за все совершенные им прегрешения, и я обещаю, что лично прослежу за тем, как его отправят в Сибирь по этапу.

– Что ж, – Рада внимательно посмотрела на него, заглянув в глаза – глубоко-глубоко, потом вздохнула, – я верю тебе.

– Постой! – повернулась к ней Сычиха, видя, что Рада собирается уйти. – Ты обещала снять проклятие с этого дома.

– Если обещала – исполню, – тихо сказала та и замерла на пороге – стала что-то шептать по-цыгански и руками собирать воздух, словно хотела унести с собой, потом стянула с шеи цепь с монистами, по одному сорвала с нее серебряные кружки монет и сложила их в карман своей широкой юбки. Напоследок разломила цепь – и ушла...

– Что это было? – тихо спросила Лиза. – О каком проклятье ты говорила, Сычиха?

– Это старая история, – усталым голосом промолвила она. – Все началось с бабушки и дедушки Петра Михайловича, ибо князь сызмальства, оставшись сиротой, воспитывался у них, но ни добротой, ни сердечностью эти люди не отличались. Еще по молодости в день свадьбы они жестоко обидели старую цыганку, которая пришла к церкви просить милостыню. Невеста посмеялась над ее увечьями, а жених ударил ее тростью. И цыганка прокляла их. Сказала, что их дети и дети их детей никогда не будут счастливы. Они будут любить, но не смогут воссоединиться со своими возлюбленными.

– Господи! – воскликнула Лиза.

– Увы, – кивнула Сычиха, – с тех пор так и повелось – все Долгорукие гонялись за призраком любви, но счастья не находили. Отец князя Петра влюбился в свою крепостную по имени Анастасия – красивую и добрую, но родители не благословили его выбор, и влюбленные вынуждены были вместе уйти из имения. А когда родился Петр, в деревне, где они жили в большой нищете, случилась холера. Родители Петра умерли, а малыша забрали к себе бабушка с дедушкой.

– Ты права, – прошептал Долгорукий. – Я действительно не знал своих родителей. И все, что у меня осталось от них, это письма отца к матери, кольцо, ожерелье и портрет. Ожерелье я отдал Марфе – я не знал, что повторяю судьбу отца. Куда оно делось потом – мне неведомо, но на портрете художник, запечатлевший мать, нарисовал именно его.

Князь Петр достал из ящика стола портрет матери – урожденной Анастасии, и протянул его стоявшей ближе всех к нему Лизе. Она со вздохом рассмотрела его и передала дальше.

– Потом я просил Марфу, если у нас когда-нибудь появится ребенок, девочку назвать Анастасией, а сына – любым мужским именем, начинающимся на букву А.

– А! – вдруг вскрикнула Анна и покачнулась, опершись на плечо Корфа. Портрет выпал из ее рук, Владимир едва успел подхватить его и, взглянув мимоходом, тоже не удержался от возгласа.

– Не может быть! Я узнаю это ожерелье! Отец хранил его с незапамятных времен и потом отдал Анне.

– Но это значит... – Репнин побоялся продолжить его мысль.

– Вы все правильно поняли, – подтвердила Сычиха. – Барон передал это колье той, кому оно и должно было принадлежать по праву и рождению – новой Анастасии, настоящей Анастасии Долгорукой.

– Анна и есть моя дочь? – побледнел князь Петр, не зная, что и думать и как себя вести – броситься к Анне и заключить ее в объятия или прежде повиниться, что едва не разрушил ее счастье, как когда-то испортил жизнь ее матери – Марфе.

– Но как такое могло случиться? – удивилась Наташа, переглянувшись с Александром.

– И зачем тогда ты украла ребенка у Марфы? – растерялась Лиза.

– Я не похищала дочь Марфы, – покачала головой Сычиха. – Это сделал барон Корф. Я принесла девочку в церковь, чтобы ребенка окрестили. Но отец Георгий тогда уехал к Долгоруким, потому что в этот день раньше срока родилась Лиза. Была страшная метель, я боялась, что могу заблудиться с ребенком на руках по дороге назад, и поэтому сама окрестила ребенка, но вписать полностью в церковную книгу не успела – на пороге появился Иван. Он все знал и следил за мной. Барон был истинным другом Долгоруких, он понимал, что связь Петра с Марфой приносит огромные мучения его семье, и старался не дать разрушиться браку князя.

– Так отец все знал? – прошептал Владимир.

– Да, – кивнула Сычиха, – и скрывал всю жизнь тайну рождения Анны. И мне велел молчать, взяв с меня страшную клятву не разглашать этот секрет, пока он сам не сочтет возможным признаться в содеянном. И я была верна данному ему слову.

– Но как же так? – задумчиво произнес князь Петр. – Иван всегда говорил мне, что взял на воспитание дочь его знакомых, мелкопоместных дворян, умерших от болезни легких.

– Так и было, – подтвердила Сычиха. – Поначалу он отдал Настю на воспитание своим старым бездетным знакомым и просил называть ее Анной, дабы не нарушать традицию первой буквы в имени. Но случилось несчастье – приемные родители Анны в одночасье сгорели от болезни, и девочка осталась сиротой, и тогда барон вынужден был взять Анну к себе в дом и воспитывать, как и положено дочери князя Долгорукого. Но поскольку Марфа, когда родила Настю, оставалась еще крепостной, барон на всякий случай отписал ей вольную. А остальное вы уже и сами знаете.