В этот ранний час в комнате второго этажа, за полуоткрытым окном, задернутым желтоватым тюлем занавески, беспокойно металась во сне молодая женщина.

— Мама, не уходи, мама…

Проснувшись, Ирина уткнулась лицом в горячую руку, приходя в себя после ночного кошмара.

Восемь лет назад в автомобильной катастрофе погибли муж Ирины и ее отец; а три дня спустя, от странных горловых спазмов умерла потрясенная мать. С тех пор Ирина жила с дочерью в опустевшей квартире.

Позавтракав овсянкой, джемом и чашкой кофе со сливками, она поутюжила цветастое платье и подсела к зеркалу. На нее смотрела свежая молодая женщина с чуть вздернутым носом и нежной улыбкой. За эту улыбку ее когда-то и полюбил муж, да за зеленые глаза. Молодой, чуть старше нее. Как странно. Они с Сережей так любили друг друга, и вот его давно нет, а она живет и даже здорова.

Она откачнулась от зеркала.

— Меня не любят уже восемь лет! У меня нет ни любви, ни любимой работы. Я играю пенсионерку с мышиным хвостиком на затылке. Неужели это конец? Неужели ничего больше не будет?… Как их много, молоденьких девчонок на студии! — Ирина зажмурилась. — Стоп! Ни слова. Иначе придется собирать себя по кусочкам. Если в каждой видеть соперницу, лучше не жить.

Через полчаса, легкая, с отлетающей сумочкой, она сбежала с крыльца и помчалась на студию.

Яркие афиши полуобнаженных красоток и красавцев украшали гримерную. Лампы струили ослепительный свет, жара была бы нестерпимой, если бы не кондиционеры.

Ирина опустилась перед безжалостными зеркалами. Она не опоздала, хотя добраться сюда по длинным темным коридорам с бесчисленными дверьми и табличками с именами режиссеров и картин, прокуренным лестничным площадкам, переходам и поворотами было не просто.

— Пришла, моя красавица, — обернулась к ней Анастасия, продолжая сильными руками растирать в мраморной чашке замороженный цветной грим собственного изготовления. — Подожди минутку, все равно там еще не готово, — она кивком головы показала в сторону съемочного павильона.

Анастасия была задушевной подругой. Семь лет назад Ирина устроила ее на студию, и за это время Настя-маляр поставила себя так, что с нею считались даже режиссеры и директора фильмов.

— Что? — уловила она настроение подруги. — Вернулась от дочки поздним вечером и затосковала в пустом доме, голубá-душа?

— Заметно? — Ирина опустила голову.

Анастасия усмехнулась и вздохнула по-женски сочувственно.

— Не журись, солнышко. Все проходит.

— Вот именно, — Ирина уткнулась в лицо ладонями. — Настя, милая, неужели это все? Неужели никогда? Я же ничего не успела, я даже женщиной не была. Я держусь, как могу, но до каких пор? Ведь уже скоро, скоро… — она склонилась к самым коленям. — Не хочу стареть, не хочу, не хочу…

— Полно, полно, — Анастасия прижала к себе ее голову. — Не тебе бы говорить, не мне бы слушать! Мы тебя еще замуж отдадим, молодую-интересную. С такими-то глазами!

Ирина подняла лицо.

— Прости меня, Настя. Все как-то одно к одному. Маму во сне видела… Помнишь, как она за один день ушла?

Анастасия обняла ее и поцеловала в лоб.

— Все будет хорошо.

Ирина улыбнулась сквозь слезы.

— Утешительница ты моя. Что я, в самом деле… выплескиваю на тебя. Извини. Обидно немножко. Я могу играть интересные характеры, а тут…

Анастасия поцеловала ее в темя и отвернулась к своим баночкам.

— Терпи, казак. Что у нас сейчас? Пенсионерка? О-о, — она вдруг вспомнила нечто важное, — да ты же ничего не знаешь!

— Чего не знаю?

— Того, что происходит здесь, в родной киностудии. Тут такое творится, что все на ушах стоят.

— О чем ты?

— О том, что пора забыть слезы. Время чуять верхним чутьем.

— Что чуять? Говори же.

— То-то, — Анастасия наставительно подняла палец. — Сейчас надо и видеть, и слышать, и успевать туда, где ты нужна. А нужна там именно ты и только ты с твоей грацией, трепетностью, твоим искусством и мастерством.

Анастасия преобразилась. Из добродушной хозяйки она превратилась в хваткого дельца, знающего, как устраиваются кинопробы, договора и сделки. Обойдя Ирину, она повернула ее к себе, потом опытным взглядом посмотрела на нее в зеркало.

— Я не понимаю, — проговорила Ирина.

— Сейчас объясню. Костю Земскова знаешь?

— Ну?

— Ну и ну, баранки гну. Уже последнему лифтеру известно, что он, молодой и гениальный, надежда страны и киностудии, носится сейчас со сценарием «О зрелой женщине на изломе жизни» и не может найти актрису на главную роль. Он должен увидеть тебя, ощутить, как свою звезду.

— Впервые слышу. Костя Земсков, такой вихрастый?

— Больше ничего про него не вспомнишь?

— Лауреат в Каннах, кажется.

— И того с лихвой хватит. Теперь все зависит от тебя. Нельзя допустить, чтобы он выбрал какую-то француженку! У тебя есть русскость, она в глазах, в улыбке. Найди его, покажись. Действуй, действуй. Эти художники все могут решить в одну секунду. Даже во сне.

Ирина сникла. Эти просьбы, смотрины! Ну почему ей, талантливой, молодой, надо гоняться за кем-то, жеманничать, умолять?

— Не вздыхай. Надо значит надо, — поняла ее подруга.

В комнату уже заглядывали разные люди, и уже торопили, но после внушительного ответа хозяйки понимающе исчезали. Ничего не скажешь, Анастасия достойно поставила себя в глазах сотрудников. Оборотясь к столам, полным баночек с мазями, краской, пудрой хозяйка принялась за дело.

Это было ее царство. Под ее руками Ирина, свежая, нежная Ирина стала превращаться в строгую и сухую учительницу химии, с обожженным реактивами лицом и полузакрывшимся глазом. Сердце актрисы сжалось. Разве об этом она мечтала? Но такова была роль в картине. В заключение Настя натянула на нее парик с мышиными прядками, с хвостиком на затылке и отстранилась, любуясь на свою работу.

— Путная старуха получилась, ученики бояться будут. Ха-ха-ха! — и всплеснула руками. — Ой, типун мне на язык! Про юбилей-то мы и не вспомнили, две сороки. Мужу моему, Павлу Николаевичу, сорок лет в субботу стукнет.

— Сорок лет? — ахнула Ирина.

— Сорок, сорок.

— В эту субботу?

— В эту, в эту. Приходи помогать. Лучше пораньше, чтобы успеть.

— Приду.

Поднявшись с кресла, чтобы идти одеваться к роли, она обняла Анастасию за полные плечи.

— Солнышко мое! Всегда-то обогреешь, обласкаешь. Добрая женщина — это чудо света.

— Давай, Иришенька, с Богом!

К вечеру, после сьемок, Ирина и впрямь разыскала Костю Земскова. Он сидел в буфете с бутылкой пива и воблой, охраняемый негласным запретом на деловые переговоры во время еды. Ирина задержалась в дверях, постояла и… направилась к его столику. Была не была! Сделав первый шаг, она решилась и на второй, присела на соседний стул. Поняв, о чем идет речь, Костя стал дико хохотать, взлохматил свои вихры, сказал, что не знает ни о каком фильме, и тут же выдал себя, проговорившись, что думает о нем целыми днями, покраснел и убежал подальше от этих актрис с их вечными звездными притязаниями.

Несносно, несносно!


По приходе в порт Клим занялся обычной передачей груза. Таможня продержала его недолго, часа полтора, и получилось это случайно, потому что эта смена уходила в отпуск и спешила, чтобы не оставлять незавершенку. Клим расценил это, как знак удачи. Вскоре появился и заказчик, кавказец с плечами тяжеловеса, босс, как называла его команда черноголовых подручных. Он принял груз и рассчитался.

Другая партия груза, станки и тяжелая техника, были сданы по назначению тоже без задержки. Солнце еще не посмотрело на запад, когда с заявлением об уходе он направился в здание пароходства к начальнику порта. В кабинете шло совещание рыбаков. Он сидел в приемной, слушал доносившиеся из диспетчерской переговоры капитана рейда с подходящими кораблями, провожал глазами женщин. Некоторых он помнил, других уже не узнавал, поскольку редко сиживал по приемным, все в море да в море, а за семнадцать лет милые девчушки, с которыми перемигивался когда-то молодой мичман, стали дамами с совсем иным выражением лица.

Наконец, совещание окончилось.

— Александр Николаевич, вас дожидается старпом Ковалев, — доложила секретарша.

— Пусть войдет, — отозвался усталый голос.

Клим вошел и положил перед начальником свое заявление. Прочитав его, тот посмотрел на Клима помаргивающими выпуклыми глазами, потом нажал кнопку переговорного устройства.

— Капитана с «Панаёнкова» ко мне срочно! А ты садись, садись. Поговорим-покурим.

Нечасто увольнялись люди с выгодной и почетной морской работы. Минут через семь появился капитан корабля. Они обменялись рукопожатиями.

— Ознакомься, Васильич, — начальник кивнул головой на рапорт Ковалева.

— Да знаю, знаю.

— И что? Не можешь справиться? Экая глупость.

Николай Васильевич развел руками.

— Не могу. Уходит.

— Он у тебя в своем уме? В наше время списываться на берег!

И обратился к молчавшему доселе Климу.

— Подожди в приемной. Нам тут побалакать треба.

Клим вышел.

Начальник порта поднял брови и уставился на собеседника.

— Что происходит, Васильич? Мы не богатеи, чтобы разбрасываться такими кадрами. Рапорт подал, смотрите на него! Кошка между вами пробежала, что ли? Согласится он на капитанскую должность?

Тот покачал головой.

— Не согласится.

— Ты беседовал с ним?

— Неужели нет? — Капитан дернул плечами.

— А он здоров вообще-то? — начальник неопределенно крутанул пальцами возле головы.

— Здоровее не бывает. Нет, Александр Николаевич, тут другое, а что, мне не понять. Для него это очень серьезно.

Они помолчали. На мгновенье им представилась сказочная жизнь, свободная от тягостей и ответственности, и показались они себе на мгновение галерными рабами, прикованными к раз-навсегда сделанному выбору. А этот уходит, как орел в небо, и никакие законы ему не писаны. Но тут загудел на рейде стоящий под разгрузкой траулер и вернул их к действительности. Сказочной жизни без серьезной работы не бывает, и этот парень, Клим, все равно будет где-то вкалывать, выстраивая свою новую судьбу.

Начальник порта прошелся по кабинету. Из его окон виден был порт, причалы, разъезды машин.

— Так и решим. Подбирай себе нового помощника и закончим этот разговор.

Через пару дней все было готово. С документами в кармане Клим дал прощальный ужин команде своего корабля. Все сожалели о его уходе, но у каждого были свои дела на берегу, и, покутив в портовом ресторане до полуночи, мужчины разошлись.

Утро настало ясное и свежее. Цветники, зеленые лужайки, скульптуры и фонтанчики, столь привычные для служащих порта, доставляли истинную радость морякам. Начальник хозяйственного отдела даже зимой встречал экипажи оранжереей с вечнозелеными кустами и розами, да теплицей с овощами. Недаром славился по флоту этот северный порт!

Клим вывел из портового гаража свой «мерседес» и поехал домой, на окраину города. По пути тормознул у гостиницы и заказал номер на одну ночь.

Дома его не ждали.

Такое случается в семьях моряков. Пока муж плавает, изредка появляясь в доме, жена работает, хлопочет по хозяйству, управляется с подрастающими детьми, тратит его деньги и… отвыкает, отвыкает от мужчины, с которым когда-то связала ее любовь. Вернется он на неделю-другую и вновь уходит на месяцы и месяцы.

Он открыл дверь своим ключом.

Семья сидела за обеденным столом. Пахло пирогами, борщом, свежей зеленью. Его супруга была хорошей хозяйкой, полнеющая блондинка, замершая от неожиданности на своем месте. Между ними уже начиналось то отчуждение, о котором проговаривались старые моряки. Вот и сейчас она не знала, как себя вести. Зато младшая дочка-пдросток вскочила со стула и повисла у него на шее.

— Папка! Я во сне видела, что ты приехал!

— Умница.

Поднялся и Шурка, старший сын, и тоже обнял отца, высокий, с пробившимися усиками.

Два смешных чемодана, на колесиках, похожие на крокодилов, проехались по передней прямо в большую комнату. Много добра вместилось каждый такой чемодан. Сын получил кожаную куртку, всю в блочках и молниях, дочь — все остальное. Для жены он положил на стол что-то мелкое, механическое, для работы.

— Как ты просила.

— Зоя, принеси прибор для отца, — сдержано произнесла женщина. — Мой руки, Клим, садись за стол. С приездом тебя.

Из резного деревянного буфета показалась бутылка коньяка. Она старалась быть хорошей женой. Того, что произойдет дальше, не ожидал никто. Клим выложил на журнальный столик пачки денег.

— Вот деньги, рубли и валюта, — начал он.