Элоиза Джеймс - Роман на Рождество

Флетч глянул вниз – подол этой проклятой ночной сорочки победно оттопыривался. Однако ничего иного ждать и не приходилось – вся в восхитительных завитушках золотых волос, Поппи была самой соблазнительной, самой прелестной и желанной женщиной на свете.

Флетч вздохнул.

– Увы, это проклятие для нас, мужчин, – сказал он.

– Я знаю, – опомнилась Поппи. – Мне не стоило смеяться. Ты же не смеешься над моей грудью, правда?

– Никогда, – совершенно искренне ответил он.

– Но женская грудь тоже весьма странная часть тела. Я хочу сказать, если у меня будут дети, то из груди пойдет молоко… И еще она довольно непослушна – прыгает, иногда даже вываливается из платья.

– Да, странная, очень странная часть тела, – проговорил Флетч. Поскольку он не мог придумать, что еще сказать, не прибегая к непосредственному контакту с этой частью тела жены, то предложил отойти ко сну.

Задув свечу, он забрался в кровать. Снегопад за окном прекратился, и герцог с сожалением подумал, что утром им придется двинуться в обратный путь – прощай, мечта о блаженном столетии вдвоем за стеной из снежного бурана.

Он лежал на спине, уставясь в низкий потолок, когда неожиданно почувствовал в своей руке маленькую ручку жены.

– Я так рада, что ты поехал со мной в Оксфорд! – прошептала Поппи.

Флетч тоже был доволен, но боялся сказать почему, чтобы не разрушить свой план.

– Я ведь несу за тебя ответственность. – Его ответ прозвучал, пожалуй, грубовато. – Поэтому всегда буду о тебе заботиться.

– Спасибо.

Ему показалось, что она была немного разочарована, но, возможно, он принял желаемое за действительное?

На следующий день, выйдя из наемной кареты у дома Вильерса, Шарлотта обнаружила, что забыла положить в свой ридикюль Библию. Само по себе это не имело большого значения, но теперь Мей (которая считала визиты Шарлотты к герцогу неприличными) могла засомневаться, что сестра действительно ездит поддержать умирающего чтением Святого Писания, в чем ее постоянно убеждала Шарлотта.

– Понимаешь, Мей, герцога тревожит, что его бессмертная душа потеряна для Бога, – объясняла она.

Старшая сестра начинала трястись от волнения: с одной стороны, она считала, что помочь страждущему – долг каждого христианина, а с другой – ее обуревали сомнения и подозрения.

– Но почему именно ты должна ему помогать? – резонно спрашивала она. – Пусть лучше кто-нибудь другой почитает ему Библию.

– Поверь, если о нас с герцогом станет известно, никто не додумает ничего плохого.

– Конечно, подумает!

– Нет, не подумает, если герцог умрет, – возражала Шарлотта.

– О Господи, похоже, он действительно обречен… – сокрушалась Мей.

Младшая мисс Татлок и сама была в этом уверена. По ночам она подолгу лежала в постели без сна, взвешивая шансы Вильерса остаться в живых.

– Да, он вряд ли выживет, – с грустью соглашалась Шарлотта. – Он уже несколько месяцев мучается от приступов жестокой лихорадки, от него остались только кожа да кости. Какая страшная смерть!

– Милостивый Боже! – охнула Мей.

– Если я могу ему хоть чем-то помочь, то просто обязана это сделать.

Старшая сестра опять в отчаянии заломила руки, но они обе понимали, что у Шарлотты не было выбора. Младшая мисс Татлок, хоть и говорила об обреченности Вильерса, обдумала один план, который мог спасти несчастного больного. Она заметила, что Вильерс оживлялся, когда она с ним спорила и препиралась. Вот средство к спасению! Когда он спокойно лежал в своей серой, навевавшей сон комнате, то не сопротивлялся подступавшей смерти, просто тихо плыл туда, откуда не возвращаются. Но когда Шарлотта нападала на него, даже оскорбляла, он возвращался к жизни.

Наверное, это не сработает, думала она. Но ей больше ничего не приходило в голову.

Шарлотта вошла в спальню Вильерса, готовая сразу приступить к исполнению своего плана, но, к ее удивлению, герцог был не один.

У окна, с самого дальнего от входа края кровати, стоял, прислонившись к стене, худой человек с грубыми чертами лица, черными, как ночь, глазами, обведенными темными кругами, как если бы этот человек не спал предыдущую ночь. Но даже следы крайнего утомления на его лице не могли скрыть семейного сходства с Вильерсом – у незнакомца были точно такие же четко очерченные скулы, как у герцога. Шарлотта взглянула сначала на хозяина, потом на гостя, потом снова на хозяина.

– Вы только посмотрите, – растягивая слова, проговорил незнакомец, даже не потрудившись встать как следует. – Ваша церковница явилась, и будь я проклят, если она не заметила сходства между мной и самым экстравагантным кавалером в Лондоне!

Вильерс, лежавший на кровати с опущенными веками, пошевелился, открыл глаза и посмотрел на посетительницу. Шарлотта с сожалением отметила, что он по-прежнему мертвенно-бледен. Глаза у него были точь-в-точь такие же, как у родственника.

– А вот и вы, мисс Татлок, – сказал Вильерс с милой улыбкой, которая, к сожалению, появлялась у него на губах все реже и реже.

Шарлотта подошла к кровати.

– Я приехала с намерением прочитать вам оставшуюся часть библейского предания, но, к сожалению, забыла Святое Писание дома, – сказала она.

– Ну-ка, я сейчас угадаю, что вы читали, Вильерс, – оживился человек у окна. – Песню песней?

Он отвратителен, подумала было Шарлотта, но странное напряжение в его голосе навело ее на другую мысль: вдруг незнакомец тоже решил подтрунивать над больным, чтобы заставить его очнуться и бороться за жизнь?

– Это история рождения Иисуса, – ответила она за герцога. – Его светлость пожелал узнать, чем она закончилась.

– Плохо, – произнес Вильерс, – эта история закончилась плохо, как часто бывает в жизни. Моя дорогая мисс Татлок, сегодня я ужасно утомлен.

Шарлотта растерялась, не зная, что сказать.

– Это мой родственник. – Худая, почти прозрачная рука герцога еле заметно махнула в сторону окна. – Видите, у меня тоже есть семья. Мне нужно кому-то передать титул, и мой поверенный потратил несколько месяцев, чтобы найти этого господина.

Будущий герцог Вильерс улыбнулся Шарлотте – зубы на его бронзовом от загара лице показались ей ослепительно белыми – и небрежно заметил:

– Его злит, что титул достанется такому мужлану, как я.

Действительно, в незнакомце трудно было бы признать будущего герцога: черный камзол нараспашку был сильно измят; галстук присутствовал, но он ничем не напоминал те великолепные куски материи, которые обыкновенно повязывали себе на шею герцоги.

– Какая несправедливость, – сокрушенно вздохнул Вильерс. – Отдать мой изысканный дом, не говоря уж о коллекции тростей, в руки этой удручающей пародии на джентльмена!

– Как ваше имя, сэр? – поинтересовалась Шарлотта у родственника Вильерса.

– Майлз Даутри, – ответил гость. – Не хочу показаться невежливым, мисс Татлок, но мне кажется, сейчас Вильерсу лучше поберечь силы и отдохнуть.

Вот как, этот Даутри ее прогонял! Но Шарлотта не могла уйти, не попытавшись встряхнуть герцога.

– Как его светлость может отдохнуть, если герцогство того и гляди попадет в руки такому, как вы? – спросила она, усаживаясь на стул, как будто не слышала слов Даутри. – Имя герцога Вильерса – это символ тонкости суждений, изысканного стиля, великолепного вкуса… Неудивительно, что сейчас его светлости не до отдыха.

В комнате на несколько мгновений воцарилось потрясенное молчание, потом герцог рассмеялся – слабо, еле слышно, но рассмеялся. Он открыл глаза и пристально посмотрел на родственника.

– Он ужасен, не правда ли? – сказал Вильерс. – Очень рад, что вы согласны со мной, мисс Татлок. Я должен был взять его к себе и придать ему нужный лоск, когда еще был на ногах.

– Еще не поздно это сделать, – быстро сказала Шарлотта.

Даутри скептически фыркнул, но промолчал, из чего Шарлотта заключила, что он понял ее намерение. Когда в следующий миг он бросил на нее вопросительный взгляд, девушка, слегка нахмурившись, дала понять, что ему пора вступать в игру.

– Нет, я безнадежно опоздал, – снова махнул рукой герцог. – Да и как сделать настоящим герцогом человека, который, похоже, ни разу в жизни не полировал ногтей. У него, наверное, всего одна пара чулок.

– Неправда, больше, – подал голос Даутри.

– И все, конечно, не шелковые, а шерстяные, – со вздохом отозвался Вильерс. – А какой у него камзол! Вы только взгляните, мисс Татлок! Я смертельно болен, но даже я заметил этот ужасный камзол! Остается только радоваться тому, что я покину этот жестокий и несправедливый мир до того, как человек, надевший такой камзол, станет герцогом.

Шарлотта посмотрела – камзол Майлза Даутри, такого же широкоплечего, как и Вильерс, не отличался ничем особенным, если не считать того, что он был сшит из грубой черной шерсти и имел помятый вид.

– Я получил письмо поверенного и скакал сюда всю ночь, – объяснил будущий герцог.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, ваша светлость, – заявила Шарлотта. – Это просто позор, позор всему вашему роду.

– А как насчет вас, мисс Татлок? – язвительно прищурился Даутри. – Вы ведь здесь потому, что надеетесь стать герцогиней?

Она ответила ему негодующим взглядом.

– Мне знакомы такие дамы, как вы, – продолжал наследник, складывая руки на груди. – Они охотятся за титулом и только притворяются благодетельницами. Полагаю, вы надеялись, что Вильерсу станет лучше, и он на вас женится?

– Нет, – нашлась Шарлотта, – я планировала заполучить в мужья наследника, то есть вас. Но теперь, взглянув на вас, решила пересмотреть свои планы!

Вильерс снова рассмеялся слабым голосом.

– Помогите-ка мне сесть, Даутри! – попросил он. – Надо признать, мисс Татлок вас уела. Ни одна порядочная женщина не выйдет за вас замуж, пока вы выглядите как докер, а не как герцог. И потом, что станет с моим несчастным имением, если оно будет передаваться от одного мужчины к другому, лишенное женской руки?

Даутри, который так и стоял со скрещенными на груди руками, обозрел спальню и неодобрительно скривил губы.

– Не хочу вас обижать, ваша светлость, но в вашем доме явно чувствуется присутствие женщины, хоть вы так и не удосужились жениться, – резюмировал он свои наблюдения.

– Быть мужланом не значит быть мужчиной, – парировал Вильерс, оживавший прямо на глазах. – Решено, Даутри, вами займется мой портной. Это последняя воля умирающею, так что не вздумайте возражать!

Шарлотта не могла не улыбнуться.

– Не забудьте про парикмахера, – елейным голосом посоветовала она. – Ни одна дама не согласится выйти замуж за столь косматого кавалера.

– Мне кажется, мисс Татлок тоже нуждается в вашей заботе, – съязвил наследник. – Посмотрите на ее платье – гладкая саржа, фасон двухлетней давности. Я поражен, что такой утонченный человек, как вы, терпите ее в своем доме!

– Кстати, хорошо, что вы напомнили, – заметил Вильерс. – Я собираюсь выдать мисс Татлок замуж. Ей нужен муж-философ. Нет ли у вас такого на примете?

– Ну и везет же этой маленькой любительнице псалмов! – воскликнул Даутри, скользнув взглядом по саржевому платью Шарлотты. – Но, боюсь, философы редко выходят в море. У нас в чести те, кто не только думает, но и много делает.

– Мисс Татлок должна носить наряды из цветных тканей, – мечтательно продолжал герцог, – ярких, блестящих, как драгоценные камни. Они так красивы!

Он начал розоветь, в словах появилась лихорадочная торопливость, увы, хорошо знакомая Шарлотте.

Девушка закусила губу и посмотрела на Даутри. Тот подошел к Вильерсу, пощупал его лоб и направился к двери.

– Пожалуйста, принесите холодный компресс, – попросил он у лакея, ждавшего в коридоре.

Вильерс снова закрыл глаза.

– Мисс Татлок… – начал Даутри. Что ж, теперь она может уйти.

– Цвет фрез… расшитая тафта… – продолжал бормотать герцог.

Шарлотта чувствовала на себе взгляд наследника. Взяв ридикюль, она хотела пойти к двери.

– Надеюсь, на самом деле вы не рассчитывали стать герцогиней? – остановил ее вопрос Даутри.

На сей раз Шарлотта не стала притворяться, что не слышит его, и обернулась, не скрывая слез, наполнивших глаза.

– Я даже почти незнакома с ним, сэр, – призналась она. – Будучи в жару, он по ошибке послал мне со своим камердинером письмо с приглашением прийти. Я надеялась, что Священное Писание поможет ему выжить.

– Согласен, это могло бы помочь, – ответил Даутри с печальной улыбкой.

– Герцог болеет уже несколько месяцев, – продолжала Шарлотта. – Почему все это время вас не было рядом? Он так одинок.

– Я ничего не знал о его болезни. Мы и виделись-то всего один раз в жизни, когда мне было семь лет. Я почти не помню эту встречу. И, разумеется, мне не было ничего известно о дуэли Вильерса. Как глупо драться на дуэли в его возрасте!