Элоиза Джеймс - Роман на Рождество

– Они же не дураки, – проговорил герцог низким, напряженным от страсти голосом и начал легонько покусывать ее – Ухо, шею, плечо…

– Ты ведешь себя как животное.

– Это потому, что во мне кипит животная страсть.

– Тебе известно, что лошади покусывают друг друга во время ухаживания?

– Никогда не изучал этот вопрос.

– Я прочла об этом в книге, – ответила Поппи, снова содрогаясь от сладострастия.

Свободной рукой герцог начал поглаживать ее между бедер, и вскоре Поппи стала задыхаться, хватая ртом воздух.

Она подняла глаза и увидела себя с Флетчем в темном оконном стекле – ее голова лежит на его плече, он неистово целует ее в шею, пряди черных волос упали ему на лицо, сильные руки ласкают ее тело так, словно играют на каком-то небывалом инструменте, извлекая из него музыку любовной неги – сладострастные стоны, всхлипы, вскрики… Он стал более настойчив, и Поппи, вконец обессилев от страсти, уже только всхлипывала.

Не прекращая ласк, Флетч чуть повернул жену к себе и припал к ее губам.

– Флетч, хватит! – шепотом взмолилась Поппи. – Кругом же люди…

– Тише, дорогая! Все ушли в столовую обедать.

Только теперь она осознала, что приглушенный шум голосов исчез и в полной тишине до нее доносится лишь ее собственное тяжелое дыхание.

Флетч поднял вверх ее юбки – в темном стекле отразились две бледные изящные ножки. Отвернувшись от своего отражения, герцогиня запустила руки под камзол мужа и вытащила рубашку из брюк. Нужно действовать! Женщина не должна вести себя как тряпичная кукла.

– Нет, дорогая, – прошептал Флетч. – Теперь моя очередь.

Одно движение его руки – и Поппи чуть не задохнулась от наслаждения.

– Нет, не так, – пробормотала она через минуту, когда смогла говорить.

– Я не могу здесь раздеться, – возразил он.

– Но ты раздеваешь меня!

Подняв ей платье еще выше, до талии, Флетч прижал жену к стеклу. Поппи ахнула – сочетание тепла и холода придало ощущениям особую остроту. Флетч принялся ласкать языком и целовать ее шею, подбородок, ямочки под скулами и, наконец, рот. Он был неистов и нежен одновременно, он брал и тут же отдавал, при этом его рука ни на миг не останавливалась, держа заданный ритм, который заставлял Поппи извиваться, прижиматься к холодному стеклу, всхлипывать…

В ней разгорался костер, искры которого поднимались все выше и выше, пока сердце не начало биться в унисон с движением его пальцев. Это движение стало ускоряться, пока наконец Поппи не прижалась к Флетчу, всхлипывая и содрогаясь всем телом. Он обнял ее, гася дрожь, заглушая поцелуем вскрик.

Придя в себя, Поппи спросила:

– Я не очень громко кричала?

– Что? – недоуменно, с хрипотцой в голосе переспросил Флетч. Похоже, он и сам еще не вполне пришел в себя.

Она понимающе улыбнулась:

– Это была моя очередь или твоя?

– Моя, – ответил он.

– А когда будет моя?

– Может быть, прямо сейчас?

Поппи показалось, что Флетч, с лица которого еще не сошел румянец любовного волнения, немного нервничает. Ее же затопило ощущение блаженства.

– Давай поднимемся наверх, – предложил он, – раз сейчас твоя очередь.

– Нет, – со счастливой улыбкой откликнулась Поппи. – Чего бы мне сейчас хотелось… – Она замолчала, капризно выпятив нижнюю губку. Это был еще один прием из арсенала французских обольстительниц, и Поппи прибегла к нему, потому что ей очень хотелось вновь увидеть страсть в глазах Флетча. – Давай лучше выйдем на свежий воздух.

– Ты хочешь гулять? – помрачнел он.

– Мы сможем вернуться в постель и позже, Флетч.

– Не могла бы ты называть меня по имени?

– Но, Фл… гм, а как твое имя?

– Ты не знаешь, как меня зовут?

Поппи задумалась, но так и не вспомнила. Однако никакого смущения или угрызений совести не ощутила.

– Понимаешь, мама всегда требовала, – объяснила она, – чтобы я называла тебя по фамилии – Флетчер. Ее не устраивало даже обращение «Флетч», а уж если бы я вдруг начала обращаться к тебе по имени, она бы просто упала в обморок от ужаса.

– Ненавижу ее! – мрачно выпалил Флетч.

– Мама настаивала, чтобы я ни в коем случае не возвращалась к тебе, пока ты не заведешь любовницу. Она говорила, что я не должна постоянно служить твоим плотским утехам.

Он схватил ее и прижал к себе.

– Забудь этот кошмар, дорогая, я не хочу больше о нем слышать! Отныне прошлое не имеет к нам никакого отношения. Мы должны думать только о том, что нужны друг другу.

– Вот как? Зачем же ты мне нужен?

– Чтобы служить твоим плотским утехам, конечно, – улыбнулся он, целуя ее волосы. – И еще… – Он проговорил что-то, она не сразу поняла что, а когда поняла, то у нее радостно екнуло сердце.

Поппи тоже было что сказать.

– Я не могу все время изображать француженку, Флетч, – призналась она. – Поэтому, боюсь, ты скоро ко мне охладеешь.

– Что ты, дорогая, никогда! – горячо воскликнул он, и в его глазах блеснули огоньки.

У Поппи от волнения задрожали губы, но, раз уж пошел такой разговор, она собиралась высказаться.

Нет, в конце концов он, конечно, охладеет к ней, но они обязательно должны сохранить теплые отношения, иначе ее сердце будет навсегда разбито. Она не могла потерять Флетча – чуть раньше, глядя на свое отражение в оконном стекле, она со всей ясностью поняла, что любит мужа и, что бы ни случилось, будет любить до конца своих дней.

– Я только хочу сказать: если это произойдет, мы могли бы остаться друзьями, Флетч, и я…

– Пожалуйста, не зови меня так.

– Как же мне тебя звать?

– Джон.

– Как?

Какое простое, внушительное, респектабельное имя! Оно совершенно не вязалось с прежними представлениями герцогини об утонченном и экстравагантном моднике-муже. Она с любовью оглядела его – волосы после любовной игры были взъерошены, но камзол сидел отменно, как всегда, и даже измятый галстук смотрелся очень мило, как будто так и надо. Нет, не зря Флетча считали законодателем мод!

– Значит, тебя зовут Джон? – радостно улыбнулась Поппи.

Не понимая, чему она улыбается, он бросил на нее такой сердитый взгляд, что герцогиня прыснула со смеху.

– Ты сказала, что сейчас твоя очередь, помнишь? – раздраженно заметил Флетч.

Поппи ликовала. Ну конечно же, он – Джон! Это имя идеально подходило ее любимому, такому крепкому, надежному, вдумчивому, благородному, искреннему и верному в любви, хоть и слишком экстравагантному для англичанина.

– Я люблю тебя, Джон, – сказала герцогиня и с нежностью погладила его по щеке.

Флетч улыбнулся, хотя в его взгляде читалось некоторое сомнение.

– Ну хорошо, раз тебе хочется на свежий воздух, пойдем прогуляемся, – сдался он и принялся ее целовать.

Поппи стоило большого труда освободиться из его объятий, но в конце концов он последовал за ней вниз, в холл.

– Я не хочу выходить, там холодно и идет снег. Сейчас сочельник, наконец! – струсив в последний момент, канючил Флетч. – Нас примут за сумасшедших!

Судя по лицам лакеев, провожавших на прогулку молодую герцогскую чету, так оно и случилось.

– Ты говорил, что сейчас моя очередь, – возразила Поппи.

– Но я имел в виду совсем другое место!

– Видишь ли, мне никогда не разрешалось выходить из дому в снегопад.

– И это было очень разумно! – с досадой бросил герцог, принимая от дворецкого пару меховых перчаток.

– Надеюсь, сэр, вы не потеряетесь в заснеженном парке? – напутствовал его Блант, вручая небольшой фонарь.

– Вот-вот, слышишь, Поппи? Мы можем потеряться, увязнуть в снегу, и нас найдут только весной!

– Не волнуйся, снегопад почти закончился, – деловито заметила Поппи. Она тоже взяла фонарь и кивнула лакею, который открыл перед ними массивную входную дверь.

Вырвавшийся из дома сноп света осветил землю – укутавший ее снег походил на сахарную вату.

Поппи легко, словно танцуя, двинулась вперед, и Флетчу пришлось последовать за ней.

– Я отправлю лакеев на поиски, если вашей светлости и герцогини не будет через час, – объявил дворецкий.

Флетчу вдруг пришла в голову мысль, что они с Поппи могли бы отыскать какой-нибудь теплый амбар и проверить на практике слова мисс Татлок о том, что в рождественскую ночь животные обретают дар человеческой речи. И еще они могли бы… Ведь скоро его очередь, в конце концов!

– Через два часа, Блант, – уточнил он.

Его снедало ненасытное, просто безумное желание. Ах, утащить бы Поппи наверх, бросить на постель и любить ее, сколько хватит сил! Эта мысль настолько распалила герцога, что он забыл про холод. Поппи, как и следовало ожидать, влезла в самый снег и направилась по кромке парка вдоль стены дома с явным намерением свернуть за угол.

– Подожди меня! – закричал герцог и бросился за ней, стараясь ступать в ее следы. Снег, должно быть, доходил ей до колен, и правила приличий требовали, чтобы первым шел мужчина. Но Флетч решил предоставить эту честь жене, если уж ей так захотелось гулять по снегу.

К его удивлению, Поппи довольно быстро двигалась вперед. Он же тяжело брел по ее следам, стараясь не отстать и думая только об ее бедрах – какие они мягкие, гладкие, белые. И как она всхлипнула прошлой ночью, когда он начал их легонько покусывать. А когда он передвинулся повыше, она начала…

Нет, он решительно отказывался верить, что нынешняя Поппи – та самая ледышка, с которой он несколько лет занимался любовью. «Что с ней произошло, почему она так изменилась?» – пришла ему в голову тревожная мысль. Совсем недавно, несколько месяцев назад, Поппи лежала с ним в постели холодная, равнодушная, а сейчас ледышка тает в его руках, вскрикивая от наслаждения. И если бы он использовал какие-то новые приемы, эту перемену можно было бы как-то объяснить, но ведь ничего нового он не делает… Размышляя, Флетч замедлил шаг, Поппи же завернула за угол и скрылась из виду. «Не появился ли у нее какой-нибудь самозваный учитель?» – подумал герцог, но сразу отмел эту мысль: он знал, что Поппи ему верна. Кроме того, возле нее просто не было других мужчин, если не считать, конечно, хилого натуралиста доктора Лаудена. Но симпатия к нему Поппи носила совсем другой характер – она любила помыкать беднягой, посылать ему перегруженные научными терминами письма о беличьих лапках и прочем вздоре.

Значит, причина разительной перемены не в появлении другого мужчины. Тогда в чем же?

«Во всяком случае, не в моей привлекательности», – размышлял Флетч. За четыре года брака Поппи видела его во всей красе множество раз, но с ней не происходило ничего подобного.

Внезапно его размышления прервал женский крик, и герцог бросился вперед. За углом дома он увидел жену, тыкавшую палкой под разлапистые нижние ветви огромной пихты.

– Что ты делаешь, Поппи?! – воскликнул герцог.

В ночной тиши его голос, вероятно, приглушенный снегом, прозвучал на удивление тихо. Странно, но Флетч больше не чувствовал холода. Ярко освещенная громада герцогского дворца заливала окрестности золотым сиянием. Флетч и Поппи были совершенно одни – кроме них, никто не желал покидать теплый кров и бродить по колено в снегу.

– Иди сюда! – помахала фонарем Поппи. – Под деревом должно быть, обитает какое-то животное.

– Ну конечно, медведь, не иначе, – простонал герцог. Тащась к жене по сугробам, он представил себе, как она озябла, сколько снега налипло на ее подол, и у него заныло сердце от жалости и нежности.

– Нет, что ты, какой медведь, – успокоила его жена. – Следы гораздо меньше медвежьих. Посмотри сам!

Посветив фонарем, Флетч увидел на снегу две пары маленьких следов – сначала продолговатые покрупнее, потом два круглых поменьше.

– Да уж, это не медведь, – ухмыльнулся он.

– Наверное, какой-нибудь английский опоссум, – хихикнула Поппи. Ее лицо светилось от радости.

Герцога разобрал такой смех, что он долго не мог успокоиться.

– Эх ты, натуралистка! – наконец проговорил он, отсмеявшись. – Не догадалась, чьи это следы!

Поппи недоверчиво покосилась на мужа, потом опять взглянула на следы…

– Господи, да это же кролик! – выдохнула она. – Под деревом у него, должно быть, нора!

Не колеблясь ни секунды, она встала на колени и исчезла под огромными ветвями, нависавшими над самым снегом. У Флетча от изумления отвисла челюсть.

– Бога ради, Поппи, сейчас же вылезай оттуда! – закричал он, наклоняясь к дереву.

Ответа не последовало.

В голове Флетча закрутились страшные мысли: кролики – отличная еда для медведей, и один из косолапых, вполне возможно, устроил себе здесь берлогу… Надо спасать Поппи!

Герцог рухнул на колени и пополз под дерево так быстро, что уже через несколько мгновений наткнулся на жену.