Он не мог бы избежать столкновения с двуколкой, даже если бы вовремя заметил ее. В конце концов он спохватился и предпринял отчаянную попытку развернуть лошадей, но зацепился колесом своего экипажа за колесо опрокинувшейся двуколки.

Изо всех сил удерживая свою упряжку, оказавшуюся ближайшей к месту столкновения, граф Треварнон с ужасом заметил, как Демелса, не удержавшись, упала на землю.

Все произошло так внезапно, что он даже не успел окликнуть кучера Демелсы.

Мастерским маневром граф Треварнон обогнул лошадей пьяного джентльмена, только что скакавших что было сил и вдруг остановившихся из-за того, что экипажи сцепились колесами.

В то время, как пьяный лихач принялся извергать проклятия, граф Треварнон передал поводья оторопевшему Лэнгстону и спрыгнул с сиденья.

— Держите! — крикнул он, устремляясь бегом к двуколке, пока Джерард с Джемом приходили в себя.

Вылетев с сиденья двуколки, Демелса оказалась в придорожном овраге далеко за обочиной дороги, поросшей пыльной травой.

Когда граф Треварнон наклонился и осторожно приподнял девушку на руках, у нее с головы слетела соломенная шляпка и повисла на шее, удерживаемая на ленточках.

Вглядываясь в маленькое, мгновенно покрывшееся мертвенной бледностью личико, граф Треварнон с ужасом подумал, что девушка серьезно ранена и, по всей видимости, умирает.

Этот страх пронзил его душу как кинжал. Заметив ссадину на виске Демелсы и пощупав пульс, он понял, что девушка от удара потеряла сознание.

Преклонив одно колено, граф бережно держал ее на руках, как ребенка.

Тем временем Нэтти, опомнившись первой, выбралась из перевернутой двуколки и, подойдя к хозяйке, окликнула:

— Мисс Демелса! Голубушка моя, что с вами?

— Она потеряла сознание, — сказал граф Треварнон. — Она, очевидно, ударилась о камень, но, по-моему, ничего не сломала.

Нэтти стояла, не зная, что делать, в шляпе, съехавшей набок, с растрепанными волосами. Вероятно, впервые в жизни она допустила, хоть и вынужденно, подобную небрежность в наряде и, уж конечно, впервые недоумевала, как поступить.

Тем временем. Джем пытался растащить экипажи и восстановить порядок.

На помощь неожиданно пришел конюх краснолицего джентльмена. Старую лошадь, тащившую двуколку Лэнгстонов, выпрягли и отвели в сторону, где она принялась невозмутимо щипать травку.

Граф Треварнон молча понес Демелсу к своему экипажу. Нэтти так же молча двинулась следом.

Джерард, с большим усилием удерживавший испуганных лошадей, обеспокоенно спросил:

— Она серьезно пострадала? Этот чертов лихач не имел права так нестись!

Граф Треварнон не ответил на это замечание. Он спросил у Нэтти:

— Вы сможете сами забраться на заднее сиденье?

— Наверное, милорд, — ответила Нэтти. Она с кряхтением залезла в фаэтон. Граф очень осторожно поднялся в экипаж, держа Демелсу на руках, и уселся на то место, где только что сидел ее брат.

— Как она, милорд? — снова спросил Джерард. Теперь, когда непосредственная опасность была позади, граф Треварнон сообщил:

— Я думаю, у нее сотрясение мозга. Когда мы вернемся, надо немедленно послать за доктором.

— Я бы хотел высказать этому наглецу все, что я о нем думаю, — процедил Джерард сквозь зубы.

В обычных обстоятельствах граф Треварнон разделил бы его желание. Однако на этот раз, благодаря безответственности пьяного джентльмена, исполнилась его заветная мечта: Демелса на вполне законных основаниях оказалась у него в объятиях.

Впервые видя ее днем, он сказал себе, что при солнечном свете она еще прекраснее, чем в сиянии луны.

Осторожно развязав ленточки, граф снял с нее шляпку и бросил на дно фаэтона.

Он почувствовал, как его затопляет нежность, и понял, что никогда больше не выпустит из рук свою ценную добычу.

Джем расчистил дорогу, кое-как поставил двуколку на колеса.

Мальчишка, помощник конюха, под уздцы повел домой кобылу Лэнгстонов.

У кареты пьяного джентльмена погнулось колесо. Граф Треварнон оценил, что у нарушителя порядка имелись шансы шагом доползти до ближайшей деревни и разыскать там колесника.

— Трогайте, — попросил он Джерарда.

Несмотря на свой недавний испуг и беспокойство за сестру, Джерард в душе ликовал. Кто бы мог подумать, что ему подвернется случай править такими великолепными лошадьми?

Он лишь молился про себя, чтобы не оскандалиться и совладать с этими норовистыми животными.

К счастью, Лэнгстон-Мэнор был рядом.

Джем, оставшийся на дороге, чтобы каким-то образом обеспечить возвращение двуколки, мог пройти пешком, напрямик.

Граф Треварнон был всецело поглощен Демелсой. Он испытывал горячее желание прикоснуться губами к прекрасному лицу девушки.

Когда фаэтон въезжал в ворота, он сказал:

— Лэнгстон, я отнесу вашу сестру наверх, а вы сразу же скачите в Виндзорский замок. Вы легко найдете там лейб-медика, сэра Уильяма Найтона. Скажите, что я прошу его прибыть как можно скорее.

Джерард подозрительно взглянул на графа Треварнона:

— А откуда вы знаете, что это моя сестра?

— Я сразу догадался по внешнему сходству, — нашелся граф Треварнон.

Джерард, почувствовав неловкость, постарался объяснить:

— Это действительно моя сестра Демелса. Она все время была в доме, но мы считали неудобным, чтобы юная девушка появлялась на людях, пока у нас гостит холостяцкая компания.

— Вполне понятно! — кивнул граф Треварнон.

— Вы полагаете, что я могу пригласить врача из Виндзорского замка? — спросил Джерард тоном ребенка, не решающегося съесть очень заманчивое угощение.

— Вам следует взять с собой Джема, — напомнил граф. — Наверное, он вернулся.

— Если его нет, я подожду! — отозвался Джерард с такой радостной готовностью, что граф Треварнон с трудом скрыл улыбку.

Лакеи бросились навстречу фаэтону, чтобы принять у графа Треварнона бесчувственную девушку, но он отрицательно покачал головой.

— Помогите мисс Нэтти, — распорядился он, — а я справлюсь сам.

Он принес Демелсу в дом.

— Ваша милость, произошел несчастный случай? спросил Хант, но граф Треварнон не стал пускаться в объяснения.

Дождавшись Нэтти, он осведомился:

— Где находится комната вашей госпожи?

Не тратя слов понапрасну. Нэтти молча двинулась вперед, указывая дорогу.

Граф Треварнон нес девушку, легонькую как пушинка, едва ли тяжелее призрака, если таковой действительно существовал в доме.

Глядя на ее бледное личико, на глубокую ссадину на виске, чувствуя волнующее тепло ее гибкого тела, граф Треварнон тихо повторял:

— Моя милая девочка! Все будет хорошо, любовь моя…


Если граф в пятницу испытывал сильное душевное волнение, то Демелса терзалась не меньше.

Взглянув утром в зеркало, она обнаружила, что ее глаза покраснели и опухли от слез, пролитых накануне вечером.

Она возвращалась со свидания в беседке в полном смятении.

Одно дело дать графу Треварнону решительную отповедь, другое — закрыться от мира, словно в монастыре, в потайных помещениях наедине со своими мыслями, со своими чувствами.

— Я люблю его. Матерь Божья, как я его люблю! — повторяла она в слезах.

Поступая, как подсказывал ей долг, девушка все больше мучилась от противоречия, которое составляли ее желания с тем, что она считала единственно верным решением.

Ей стоило неимоверных усилий удержаться от того, чтобы снять засовы с двери в отцовскую спальню.

— Увидеть бы его хоть разочек! — приговаривала она. — Поцеловать бы, хоть на прощание! — умоляла она свою непреклонную совесть пойти на сделку с сердечными порывами.

Но Демелса догадывалась, что стоило ей поддаться искушению и оказаться в объятиях графа, как отказать ему в любом его желании станет для нее невозможно.

— Как бы прошла наша встреча? — размышляла она, ни на минуту не допуская возможности компромисса.

Граф был воплощением всех ее девичьих идеалов. Запрещая себе видеть его, она знала, что никогда не забудет его, более того, вряд ли когда-нибудь свяжет свою судьбу с другим мужчиной.

Только он мог пробудить в ней то неведомое доселе волнение, которое она испытала, впервые украдкой разглядывая его через отверстие в стене.

Как недавно это было — и как давно!

От всех этих мыслей слезы снова выступили у нее на глазах и полились неумолимыми потоками по щекам. Обуреваемая нахлынувшими чувствами, Демелса бросилась на постель, орошая слезами подушку, пока та не промокла почти насквозь.

Позднее, ночью, она, желая развеять свои страдания, сказала себе, что граф, вернувшись в Лондон, легко забудет ее, а следовательно…

Эта мысль обернулась для нее новой мукой.

» Конечно, — подумала Демелса, — его милость найдет утешение у таких красавиц, как леди Плимуорт и леди Сайдел «. Сопоставив доходившие до нее отрывочные сведения о столичных красавицах, она безошибочно, по наитию, определила своих самых страшных соперниц.

Не требовалось особой проницательности, чтобы предположить окончание этой истории. Вернувшись в столицу, к ее суете и удовольствиям, блестящий аристократ за неделю забудет эту скромную затворницу, встреченную им в непривычной обстановке и лишь благодаря этому привлекшую его переменчивое внимание.

— А я… я никогда его не забуду! — всхлипывала Демелса, у которой уже не было сил на бурные выражения отчаяния.

Так она плакала и плакала, пока не заснула. И единственная мысль сулила ей слабое утешение: если ей не доведется увидеться с графом, она, по крайней мере, увидит его.


— Если хотите знать мое мнение, — начала Нэтти, не сомневаясь, что барышня должна знать его в любом случае, — вы сегодня на себя не похожи. Наверное, опять всю ночь провели за книжкой — вон как покраснели глаза.

Нэтти неодобрительно покачала головой:

— И сэр Джерард не лучше — вконец извелся за своего скакуна. Вообразите, сегодня за завтраком попросил налить ему бренди. Что бы сказала на это ваша матушка? Все-таки неделя скачек — чересчур долгий срок.

Не дождавшись ответа, Нэтти поспешила вниз, чтобы услужить сэру Джерарду, навсегда оставшемуся ее любимцем. А Демелса постаралась, насколько было возможно, смыть следы вчерашнего отчаяния. К сожалению, смыть само отчаяние было вовсе невозможно ни водой, ни даже самим временем.

Но, какие чувства ни вызывал бы у нее граф Треварнон, не посмотреть, как поскачет Файерберд, было немыслимо.

В конце концов это она помогала Эбботу тренировать жеребца, скакала на нем в любую погоду по несколько миль, часто отказывала себе в самом необходимом, чтобы выкроить деньги на приличный корм для любимого питомца.

— Если Файерберд победит, признание достанется сэру Джерарду. Но честь этой победы по праву принадлежит нам, — как-то сказала она Эбботу. — Это ведь мы занимались с ним.

— Вы правильно говорите, мисс Демелса, — согласился старик. — Только вот, боюсь, сэр Джерард никогда не оценит ваших трудов. Лишь благодаря вам Файерберд находится на пике своей спортивной формы.

— А ты действительно считаешь, что он в самой лучшей форме? — живо заинтересовалась тогда Демелса, тут же забывая о подразумеваемом равнодушии брата к ее заслугам.

— Если нет, то уж ни я, ни вы ему не поможем. Но вы не волнуйтесь, мисс Демелса, бог даст, он выиграет.

Сегодня, поскольку Эббот был занят Файербердом, двуколкой правил деревенский парень, весьма нерасторопный и неопытный. Нанять на конюшню помощника посообразительнее было бы непозволительно дорого.

— Не нравится мне, что завтра вас повезет Бен, — опасался Эббот. — Что греха таить, туповат этот малый, и все тут.

— Все обойдется, — успокоила старика Демелса. — У тебя и без того будет масса хлопот.

— Ты уж накажи ему, чтобы не смел оставлять двуколку и слоняться в толпе, — попросила Эббота Нэтти. — Не ровен час, уйдет и забудет, что нас надо везти обратно.

— Уж за это не переживайте, — заверил Эббот и не подвел: парень действительно сидел в двуколке как привязанный.

Демелса, которая не сомневалась, что граф станет ее разыскивать, к удивлению и тайной радости Нэтти, на этот раз не стала докучать ей просьбами пойти к загону и посмотреть, как седлают лошадей.

— Я-то думала, барышня, вы побежите давать Джему последние советы. Он так взволнован, что все равно ничего не слышит.

— Джем — хороший жокей, — возразила Демелса, — и прекрасно обойдется без моих поучений, тем более что с ним его дед.

Но даже произнося эти вполне разумные слова, Демелса каждой клеткой своего тела трепетала, волнуясь не за своего питомца — Файерберда, а за графа.

Треварнон, конечно, обрадовался, что победа в первом заезде досталась одной из его лошадей.

» Возможно, в третьем заезде он даже поболеет за Джерарда «, — подумала Демелса.

Впервые в жизни Джерард увидел свое имя — как владельца лошади, участвующей в состязаниях, в программе заездов. Демелса была бы рада разделить с ним его гордость, оказавшись рядом.