Через полгода спокойной жизни одна и та же мысль, как надоедливый червяк, начала пилить ее изнутри: «Чего ты сидишь? Ты просто теряешь зря время. У тебя сейчас семьи нет, детей нет, такая возможность пополнить свой багаж знаний и заработать больше денег!» Запас знаний Вики был довольно скуден и это не могло не расстраивать. Ее опыт основывался не на тех слабых, полученных в институте знаниях, полученных и тут же забытых, а на простых принципах, извлеченных из первых фирм, где удалось поработать, с плохим, но все же учетом, копируемый без раздумий. Постсоветское пространство, заполнившееся за несколько лет мелкими коммерческими организациями, требовало все новых и новых пополнений бухгалтеров, способных совмещать целый штат, включая всю бухгалтерию, отдел кадров, а зачастую и штат юристов. Таких работников принимали сразу же после курсов, не спрашивая ничего — ни опыта, ни знаний, не проверяя документы; никто не знал, что именно проверять. Совсем молоденькой девушке данная ситуация была лишь на руку — мужчины стеснялись спрашивать ее возраст (женщина, все-таки, к тому же привлекательная), а Вика не спешила поделиться, пряча юное лицо за очками с темными стеклами внушительных размеров и впитывая словно губка все, что могла от нового места получить. Потихоньку задачи стали усложняться, приходилось вникать каждый день во что-то новое, кругозор расширялся, скучное и непонятное по началу занятие стало нравиться все больше и больше. Как артиллерист, производящий точечные удары на территории противника, она выхватывала из незнакомого пространства информацию, словно игла, всюду тыкалась в поисках нужного ей отверстия, и, найдя, крепко запоминала только что пройденный путь. Выход находился всегда.

Устроившись к Пирожкову, просмотрев объем работы, Колесникова удивленно подняла брови, лишний раз поражаясь неадекватности некоторых руководителей (или жадности). Такой завал и полставки! Да тут ночами надо сидеть, чтобы все успеть! Как и в большинстве организаций существовал двойной учет — реальные доходы Пирожков считал сразу по окончании месяца сам. Как умел. Как научили в институте. А чуть позже выводилась прибыль для налоговой инспекции. Вика раньше с производством не сталкивалась, ничего об этом не знала, поэтому, недолго думая, согласилась, довольно прямолинейно выдвинув условие — свои сексуальные порывы директор клятвенно обещает держать при себе.

За первые полгода Колесниковой удалось уменьшить сумму налогов вдвое, получив законную льготу по налогу на прибыль. Расчеты за предыдущий период изменились, была высчитана реальная себестоимость продукции, тут же пересмотрены продажные цены, появился лимит расходов и куча других новшеств. Затем началась рутина. Тяжелая, напряженная работа по двенадцать- шестнадцать часов в день с выматывающими ночевками перед сдачей отчетов превратилась в восемь с чаями, шутками и просьбами выйти по своим делам. Со старым местом пришлось распрощаться, поскольку Пирожков пообещал двойную оплату, а к ней — премию за восстановление учета. Если Вика пожелает купить квартиру — мало ли, а вдруг? Директор всегда окажет помощь! Присутствие ее, сосредоточенной на документах и расчетах, успокаивало и приободряло.

Первая эйфория от происходящего прошла. От отсутствия необходимости переживать и вникать в бухгалтерию, от радости при виде четких ежемесячных отчетов о продажах и прибыли. И прибыль все растет и растет! Когда порядок для директора стал нормой, вслед за порядком посыпались, словно снежный ком, проблемы. Сначала новый главный бухгалтер надавила, заставив, все-таки, заплатить обещанную премию. Вскоре после этого потребовала зарплату. Несколько неуверенно, но все же потребовала. А ее демонстративные уходы с работы в шесть часов! Да еще просьбы отпустить в течение дня ко врачу! В заключение всего (надо же иметь такую наглость!) попросила помощь в покупке квартиры. И при этом еще так зыркнула! Словно каленым железом прошлась, проверяя его на вшивость.

Выгода и необходимость, которая перекрывала изначально сексуальный интерес к Вике, становилась в глазах директора все слабее и слабее. Наружу, словно нагноившийся прыщ, вылезло чувство уязвленного мужского самолюбия. Имея жену и любовницу, он испытывал режущее до боли раздражение, наблюдая отсутствие какого-либо внимания к нему, как к мужчине. Независимое поведение новой сотрудницы не давало ему спокойно спать по ночам. Появившись несколько раз перед ней с голым торсом (очевидно, что душно), не увидел ничего, кроме быстро опущенных глаз и непроницаемого выражения лица. Чувствовалась непонятная закрытость и где-то даже скрытое неуважение. Но все это лишь смутные ощущения, догадки — как их предъявить? Держится Вика холодно, но вежливо. Не подкопаешься. Попытки понять её, добиться поддержки при обсуждении событий, выходящих за рамки ее обязанностей, ни к чему не приводят. Чего он только ей про себя или своих друзей не рассказывал, пытаясь вызвать ее на откровенность! Даже сочинял! Не понимая, директор начинал видеть в ней врага. Иногда его настроение менялось, — тогда шли в ход ухаживания, комплименты, предложения сходить в ресторан, отвезти домой, подать ручку, но потом, не добившись весомого результата, разочарованный и обиженный, оставлял бессмысленную затею. Чувство бессилия, безысходности и желания отомстить вновь переполняли его. Все возвращалось на круги своя и напряжение росло.


Несколько недель Пирожков не заглядывал в кассу, — этого момента Колесникова ждала с нетерпением и опаской одновременно, настороженно вглядываясь в его лицо каждый раз, когда тот проходил мимо. И каждый раз чувствовала, как холодный липкий пот струится по спине. Мучительная неизвестность заставляла днями нервно вздрагивать, ожидая слов «Принесите кассу», а бессонной ночью наматывать бесчисленные круги по квартире. «Чему быть — того не миновать, и лучше резину не тянуть!» Наконец, ожидание закончилось. Широко улыбаясь, к ней шел Пирожков. Тетрадь исчезла вместе с ним. Вика замерла, гулкие удары сердца отзывались в ушах грохотом. Почему он так долго не выходит из своего кабинета? Ее сейчас разорвет, как гранату! Сомнение, вперемешку с болью нарастало — расчеты расчетами, но кто знает, как обернется?!!!

Она не ошиблась. Примагниченный к подлокотнику синего кресла директор протянул тетрадь, при этом желваки его играли. Сказал, что в ближайшее время предстоят большие наличные расходы на его личные нужды и денег в кассе лишних не будет. Примерный список расходов очутился на ее столе, и под конец, мимоходом (чего Вика, изучив его, и ждала) заметил: «Вы взяли деньги на квартиру?!» Спокойный внешне кивок, сверлящий ответный взгляд, любезно выраженная благодарность за помощь, исчезающая спина Пирожкова… Все закончилось. Этот бой быков выиграла она. Вылетев в коридор, где на облюбованном месте для курящих дожидалась Галя, Колесникова упала на стул, чувствуя как коленки противно зашлись в мелкой дрожи.

— Ну, что, жива? Все нормально?

— Да, но если бы я курила, я бы сейчас покурила!

— Хотела бы я видеть его фэйс! — усмехнулась заместитель, стряхивая отполированным ногтем пепел.

— Да уж, перекосило!

— Кесарю — кесарево, слесарю — слес…

— Не ожидал, — перебила ее подруга, — меня трясет словно осиновый лист!

— Он рассчитывал, наверное, тебя в постель таким образом затащить. Ты так не думаешь?

— Не знаю! Все возможно.

— А ты бы с ним смогла?

— Переспать? Нет, конечно. И потом, у него довольно странные методы. Шантажом меня в постель затащить очень проблематично. Чего ему не хватает? По-моему, он и с замом своим роман крутит. Она на меня словно тигрица каждый раз смотрит, готова все глазоньки выцарапать.

— Да-да. Видела. Мужики — все козлы! Кроме моего мужа, конечно! Дальше что будешь делать?

— Пойду в банк кредит брать. Деньги этому верну. Проверку пройти надо. И до свиданья!

— В банк пойдешь?!

— Да. Ипотека не пройдет, конечно! Нужны молодые поручители с хорошей зарплатой. А у меня кто? Ну ладно, одна подружка свободная от кредитов и поручительств вписывается, а кто еще? Мама? Ей четыре года до пенсии. Придется брать обычный. — Главный бухгалтер нахмурила тонкие брови, сосредоточившись на предстоящих планах.

— С кредитом пойдешь на новую работу?

— А что делать? Риск, конечно, есть — можно вообще без работы остаться и с кучей долгов в придачу. Рискну. Мне нужно последний взнос вносить. Здесь я столько не заработаю.

— Понятно. Ладно, пошли, а то любимое начальство нас потеряло. — Галя привстала с жесткого сиденья, озабоченно поправляя изящный браслет. — Ты, кстати, съезди к своему Зингерману. Он тебе работу не предлагал? А то ты к нему что-то зачастила!

— Нет. Да я и не спрашивала! Так, сказал, между делом, что мне давно пора из бухгалтерии вылезать, на курсы финансовых директоров записаться.

«Зачастила! И правда! Раз пять уже бегала! Что меня туда тянет?» Немного осмыслила происходящее. Очевидно, там она получает заряд энергии. Зингерман многое знает, сталкивается с бизнесменами, которые занимают важное место в развитии города и её манит постоянное, как в реке, течение. И не бежала к нему она. Нет! Стрелой летела посоветоваться и почувствовать этот иной ритм, такой завораживающий и необходимый, как воздух.

— Ты у нас башкой метро пророешь, так что тебе зеленый свет, — выдернули ее из мира грез, — я в декрет, ты — на другую работу. Вот Пирожков обрадуется-то! Мне кажется, что он поэтому так и дергается, — боится, что сбежишь!

— Не знаю, не знаю, — точно сомнамбула пробормотала Вика, — и почему эта мысль не осеняла ее раньше? А что, если и правда спросить у Зингермана — не требуется ли кто? А эта проверка — лучшая ей рекомендация!



Глава 4



Отец Виктории — Алексей был выходцем из простой крестьянской семьи. Как и его родители. Столетие назад рожали столько, «сколько Бог дал», всю жизнь проводя в заботах и хлопотах о своем многочисленном потомстве. Поженившись, молодые строили дом, заводили хозяйство, рассчитывая на свои силы и на помощь детей — в малолетнем возрасте в деревнях те уже многое умели: ухаживать за скотиной, работать в поле, по дому. Исключений не было.

Лучшей невестой считалась лучшая работница. Та, что способна раньше всех встать, натопить печь (первый дым из трубы неизменно добавлял очков) и накормить семью и скотину. Весь день проработать в поле, таскать на себе огромные вязанки с сеном или дровами. Стирка, чисто выметенный пол, до блеска начищенная посуда. Полагалось быть приветливой с соседями, скромной, почитать родителей и не перечить мужу. Учиться было некогда, образование не ценилось так, как сноровка в делах, — родители Алексея едва умели писать.

Вика мысленно представила себе бабушку Лизу — маленькую, энергичную, плотно сбитую женщину с круглыми щеками, больше похожими на печеные яблоки, — в платке, в рабочем халате, в галошах, вечно копошащуюся на огороде и вытирающую губы краем платка.

Не только образование, как что-то ненужное для жизни в деревне было не ни к чему, — сюда же добавлялись книги, живопись, музыка и искусство вообще. Баян и горячие пляски на гуляньях — единственное развлечение в праздник, если не считать широких, разливных с перекатами песен, которые часто слышались вечерами…

Во вторую мировую войну Лиза потеряла своего первенца, умершего у нее на руках от голода. Когда с фронта вернулся муж, еле живой, но с орденами, родила еще двух сыновей. Старшего Володю и младшего Алексея. Викин дедушка — бывший связист, прожил недолго, оставив детей и хозяйство на свою повидавшую немало горя жену.

После войны деревня осталась без мужчин. Те немногие, что остались в живых, беспробудно пили. Не было ни еды, ни одежды, а главное — мужчин. Женщины к пятидесяти годам становились сгорбленными больными старухами. Пройдя первую мировую, затем вторую мировую войну, через голод и лишения, тяжелый труд в колхозах и раскулачивание, Лиза неизменно делала большие запасы продовольствия, забивая кладовую мешками с зерном, песком, мукой, корзинами с яйцами, маслом и бесчисленным количеством солений и варений. Несмотря на то, что дети выросли, стали самостоятельными и переехали в город, в сезон бабушка засаживала всю имеющуюся в ее хозяйстве землю овощами, не давая пустовать ни единому клочку, считая простаивающую без дела землю чуть ли не грехом. Осенью возмужавшие сыновья увозили в город картошку, лук, сметану, масло. Зимой — мясо. В кованных сундуках хранились пропитанные нафталином зимние пальто и валенки, самодельные сарафаны, платки и кофточки, купленное в единственном в деревне магазине нижнее белье. Летом, прогуливаясь по деревне, можно было увидеть развешенные для просушки «богатства» — на веревках, кольях возле домов висели одинаковые нейлоновые женские панталоны ядовитых желтого, малинового, салатового цветов, ночные кружевные сорочки, побитые молью валенки и полушубки.