Но в ту минуту, когда она напомнила ему, что он прочитал все, что она написала, что-то темное и уродливое вылезло из него.

Он, действительно, прочитал все, что она написала, потому что она опубликовала все, что написала. К тому же, его наброски сидели уныло и безжизненно в его дневниках, убранные туда, где никто не может увидеть их.

Имело ли значение то, что написал человек, если никто никогда не читал этого? Будет ли иметь значение, если эти слова будут услышаны?

Он никогда не рассматривал возможности опубликовать свои дневники, пока Пенелопа не предложила это, несколькими неделями ранее; сейчас эта мысль обжигала его день и ночь (естественно, когда он не обжигался от прикосновения к обнаженной Пенелопе ночью в их постели). Но его преследовал сильный страх. А что если никто не захочет опубликовать его работы? Что если, кто-то, возможно, издаст их, но лишь потому, что Колин принадлежит к богатой и могущественной семье? Колин хотел, больше всего на свете, быть известным человеком, известным за свои успехи в жизни, а не из-за своего имени или богатства, или даже своей улыбки и обаяния.

И затем открылась самая страшная перспектива: Что если его записи опубликуют, но они никому не понравятся? Как он сможет взглянуть самому себе в глаза? Как он будет жить после такого провала?

Или, было хуже оставаться тем, кем он был сейчас: трусом?


***

Позже тем самым вечером, после того, как Пенелопа, наконец, вылезла из своего кресла и выпила чашку укрепляющего чая, бесцельно походила по спальне, и, в конце концов, устроилась на кровати на подушках с какой-то книгой в руках, которую она никак не могла себя заставить почитать, именно в этот момент появился Колин.

Первое время, он ничего не говорил, просто стоял и, улыбаясь, смотрел на нее, причем он улыбался не своей обычной улыбкой - такой, которая, словно освещает его изнутри и заставляет улыбаться в ответ.

Это была маленькая робкая улыбка. Извиняющаяся улыбка.

Пенелопа отложила свою книгу в сторонку, и перевернулась на живот.

– Можно? - спросил Колин, направляясь к свободному месту, рядом с ней.

Пенелопа резво отодвинулась вправо.

– Конечно, - пробормотала она, кладя книгу на ночной столик, стоящий рядом с кроватью.

– Я отметил, несколько моих путешествий, - проговорил он, держа в руке дневник, и устраиваясь рядом с ней на кровати. - Если хочешь, можешь прочитать их, и - тут он прочистил горло - высказать свое мнение, которое было бы - он вздохнул. - Было бы приемлемым.

Пенелопа посмотрела на книгу в его руке, в переплете элегантного малинового цвета, затем она посмотрела на него. Его лицо было серьезным, глаза мрачными, и хотя он сидел абсолютно неподвижно - никакого дерганья или волнения - она поняла, что он очень сильно нервничает.

Нервничает. Колин. Это казалось самой странной вещью, которую можно было вообразить.

– Я буду честной, - произнесла она мягко, и мягко вытащила книгу у него из пальцев

Она заметила, что некоторые страницы были заложены ленточками, и с величайшей осторожностью, она открыла одну из таких страниц.


14 марта 1819 года.

Вся горная местность была странного коричневого цвета.

– Это было, когда я навещал Франческу в Шотландии, - прервал он ее чтение.

Пенелопа посмотрела на него со снисходительной улыбкой, словно нежно выговаривая за его вмешательство.

– Прости, - пробормотал он.

Кто- то может подумать, по крайней мере, если этот кто-то из Англии, то он может подумать, что холмы и долины должны быть богатого изумрудного оттенка зеленого цвета. Ведь Шотландия находится, в конце концов, на том же самом острове, и страдает от тех же самых дождей, которые являются бичом Англии.

Мне сказали, что эти необычные бежевые холмы называются плоскогорьями, они почти полностью лишены растительности, коричневы и пустынны. И все же они приводят душу в смятение.

– Это было, когда я уже довольно высоко поднялся, - объяснил он. - Когда ты находишься в низине, или недалеко от озера, там все по-другому.

Пенелопа повернулась, и снова одарила его тем же самым взглядом.

– Прости, - пробормотал он снова.

– Может быть, тебе будет удобнее, если ты не будет заглядывать мне через плечо? - предложила она.

Он моргнул от удивления.

– Я думаю, ты все это уже читал, - проговорила Пенелопа.

В ответ на его непонимающий взгляд, она добавила:

– Таким образом, тебе нет необходимости читать снова, - она подождала его реакции, и не дождалась ничего. - Таким образом, тебе нет необходимости заглядывать мне через плечо, - закончила она.

– О, - он отодвинулся на дюйм, - Прости.

Пенелопа подозрительно посмотрела на него.

– Колин, слезай с кровати.

Выглядя чересчур строго и беспочвенно наказанным, Колин встал с кровати, и плюхнулся в кресло в дальнем углу комнаты. Он скрестил руки и начал выбивать ногой чечетку в сумасшедшем танце нетерпения.

Топ топ топ. Тип топ тип топ.

– Колин!

Он посмотрел на нее с искренним удивлением. - Что?

– Прекрати стучать своей ногой!

Он посмотрел вниз так, словно его нога была посторонним объектом.

– Разве я стучал ею?

– Да!

– О, - он напряг скрещенные руки, - Прости.

Пенелопа снова сосредоточилась на чтение дневника.

Тип топ.

Пенелопа резко вздернула голову.

– Колин!!!

Он твердо поставил ногу на ковер.

– Я не могу ничего с собой поделать. Даже не осознаю, что я делаю это.

Он распрямил руки, и положил их на подлокотники кресла, но он совсем не выглядел расслабленным, его пальцы на обеих руках были напряжены и сжимали ткань кресла.

Она несколько секунд смотрела на него, ожидая, будет ли он способен сдержать себя.

– Я не сделаю этого снова, - заверил он ее, - Обещаю.

Она кинула на него последний оценивающий взгляд, затем вернулась к словам, лежащим перед ней.

Как нация, шотландцы презирают англичан, и многие бы сказали довольно законно.

Но индивидуально, они довольно теплые и дружелюбные люди, всегда гостеприимно предлагают стакан виски, кусок мяса, и теплое место для ночлега. Но группа англичан - или сказать по правде, даже любой англичанин в любой одежде - никогда не найдет теплый прием в обычной шотландской деревушке. Но если идет просто одинокий путник-англичанин по горной улице их селения - простое население приветствует его с открытыми руками и широкими улыбками.

Такой случай был как раз со мной, когда я попал в Айнверари через отмели Лох-Файна. Опрятный, хорошо расположенный городок, был построен Робертом Адамом, когда Герцог Аргайльский решил перенести целую деревню, и разместить свой новый замок на краю воды. Белые здания города стояли в четких рядах, встречаясь под прямыми углами (что было довольно необычно для такого человека, как я, который привык к изогнутым и кривым улочкам Лондона).

Я сидел за своей вечерней трапезой в гостинице с названием Джордж-Хотел, наслаждаясь отличным виски, а не дешевым элем, который обычно продают в подобных заведениях в Англии, когда понял, что понятия не имею, ни как добраться до следующего места моего назначения, ни сколько времени займет дорога туда. Я подошел к владельцу гостиницы (некоему мистеру Кларку), объяснил свое намерение посетить Блэр Кастл, а затем мог лишь стоять на месте, удивленно и смущенно моргая, поскольку вся остальная часть обитателей гостиницы присоединялась к нашему разговору и принялась советовать.

– Блэр Кастл? - пророкотал мистер Кларк (он был мужчиной, такого типа, который абсолютно не может мягко и спокойно говорить). - Хорошо, если вы хотите добраться до Блэр Кастл, то точно хотите идти прямо на запад до Питлохри, а затем на север оттуда.

Это было встречено громким гулом одобрения с одной стороны - и точно таким же громким гулом неодобрения с другой стороны.

– Э, нет! - завопил еще один шотландец (чье имя, как узнал я позже, было Макбугел) - Ему придется в этом случае пересечь Лох-Трой, а это самый верный способ умереть. Лучше сначала двинуться на север, а затем двинуться на запад.

– Эй! - вмешался третий, - Но тогда у него будет Бен Невис прямо на пути. Ты скажешь, что эту гору пройти гораздо легче, чем твое жалкое и маленькое озерце?

– Ты называешь Лох-Трой жалким? Я скажу тебе, я родился на берегу Лох-Троя, и никто не смеет его называть жалким в моем присутствии (я понятия не имел, кто это высказал, причем сказано это было почти немедленно, с очень большим чувством и убеждением).

– Ему не обязательно идти через Бен Невис. Он может повернуть на запад у Гленсы.

– Ох, хо-хо и бутылка виски. Нормальной дороги на запад от Гленсы нет. Ты что пытаешься убить бедного парня?

И так далее и тому подобное. Если читатель заметил, я прекратил писать, кто что сказал, это лишь потому, что шум и гам голосов был таким громким и подавляющим, что просто невозможно было даже понять, кто какую реплику сказал. Продолжалось это, по меньшей мере, минут десять, до тех пор, пока не заговорил старый Ангус Кэмбелл, которому было около восьмидесяти лет, и из уважения к нему, все постепенно успокоились и умолкли.

– Что ему следует проделать, - прохрипел он, - Так это отправиться югом в Кентайр, там повернуть на север и пересечь устье Ломе через Малл так, чтобы он смог до Ионы, оттуда доплыть до Скайе, перейти через материк и добраться до Уллапул, спуститься вниз к Айнвернесу, поклониться Кулодену, и оттуда уже он может пойти на юг к Блэр Кастлу, по пути остановившись в Грампине, если он захочет, он может посмотреть, как делается настоящее виски.

После такого заявления наступила абсолютная тишина. В конце концов, самый храбрый, высказал свое опасение:

– Но это может занять месяцы.

– А кто говорит, что это не займет столько, - проговорил старый Кэмбелл, с явной воинственностью и угрозой в голосе.

– Англичанин здесь для того, чтобы увидеть Шотландию. Вы скажите мне, он может сказать, что он не для этого, и все что он собирается сделать, это пойти по прямой до Пертшира?

Я улыбнулся и принял решение на месте. Я последую его точным наставлениям, и когда я вернусь в Лондон, я буду знать - я увидел Шотландию.

Колин наблюдал за Пенелопой, в то время, как она читала. Время от времени она улыбалась, и его сердце радостно подпрыгивало, неожиданно Колин понял, что ее улыбка стала постоянной, ее губы изгибаются, словно она пытается сдержать смех.

Колин в этот момент осознал, что он широко улыбается.

Он был тогда так удивлен ее реакцией, в тот первый раз, когда она читала его записи; ее ответ был таким страстным, и в тоже время она была вдумчивой и точной, когда говорила с ним о его дневнике. Сейчас все встало на свои места. Она, несомненно, была писателем, возможно, даже более лучшим, чем он, и лучше всего в этом мире, она понимала написанные слова.

Для него до сих пор было довольно трудно поверить в это, и тем более дать прочитать ей свои дневники и спросить нее, что она думает по этому поводу. Страх, подумал он, все время останавливал его. Страх и беспокойство, и все эти глупые эмоции, которые завладели им, были недостойны его.

Кто мог предположить, что мнение одной единственной женщины, станет для него таким важным? Он работал над своими дневниками годами, осторожно записывая свои путешествия, стараясь описать как можно больше того, что он увидел и сделал, стараясь описать свои чувства.

И он никогда не показывал их никому.

До сих пор.

Не было никого, кому бы ему захотелось показать их. Нет, это неправда. Глубоко внутри он хотел показать их множеству людей, но то момент казался неподходящим, то он опасался, что они солгут ему, и скажут что-нибудь хорошее, не то, что на самом деле подумают, лишь для того, чтобы сберечь его чувства.

Но Пенелопа была другой. Она была писателем. Она была чертовски хорошим писателем. И если она скажет, что его записи хорошие, он сможет почти поверить в то, что это правда.

Она слегка сжала губы, поскольку в этот момент пыталась перевернуть страницу, затем нахмурилась, потому что ее пальцы никак не могли зацепиться. После облизывание своего пальчика, она перевернула таки отбившуюся от рук страницу и продолжила чтение.

И снова улыбнулась.

Колин вздохнул, только сейчас поняв, что он задерживал дыхание.

Наконец, она положила книгу к себе на колени, оставив ее открытой там, где она читала. Посмотрев на него, она сказала:

– Я уверена, ты бы хотел, чтобы я остановилась на конце этой записи?

Это было совсем не то, что он ожидал от нее услышать, и сбило его с толку.

– Э-э, если ты хочешь, - он запнулся, - Если ты хочешь прочитать дальше, значит то, что ты прочитала, я надеюсь, было неплохо.

Это было так, словно солнце неожиданно осветило ее улыбку.